Зенитчик: Зенитчик. Гвардии зенитчик. Возвращенец - Вадим Васильевич Полищук

– Ну ты могёшь, командир, – выговорил Аникушин, когда я остановился.

– Могу, еще и не так могу, только вы постарайтесь, чтобы я свои возможности на вас не демонстрировал. А сейчас давайте взаимозаменяемость отработаем. Рохлин!

– Я!

– Третий номер! Ерофеев – четвертый!

– Есть! Есть!

– К бою! По самолету над первым…

После ужина ко мне подошел Аникушин с вопросом:

– Как на сухую спать ночью будем?

– А что, есть мысли по этому поводу?

– Есть, но надо отлучиться.

В самоход намылился мой первый номер, но если он действительно что-нибудь «для сугреву» принесет, то…

– Ладно, иди, от взводного я прикрою.

– Один не справлюсь. Мне бы еще Станкуса и Максимовых с собой взять надо.

– Это чего ты задумал? – Удивлению моему не было предела.

– Если получится – увидишь. Ну отпусти, командир.

Коллективный самоход – это уже не шутка, но, с другой стороны, вероятность попасться минимальная, а хоть немножко погреться хочется. Дров в округе нет. Дома на дрова разбирать, естественно, никто не даст. Унитары, в отличие от среднекалиберных батарей, здесь распатронивать не принято, да и пороха в них мало. А хитрый ефрейтор, видимо, что-то нашел.

– Ладно идите, только.

– Одна нога здесь, другая – там.

И исчез. Приблизительно через час оставшиеся стали свидетелями небывалого зрелища: увязая в сугробах, четыре человека тащили по полю здоровенный. Крест! Да, да. Метров шесть, с какой-то надписью по-немецки.

– С немецкого кладбища стащили? – догадался я.

– Ага. Его танком в первый же день свалили, да забыли. Потом крест снегом занесло, еле откопали.

Где только фрицы такую здоровую лесину взяли? Наверно, специально откуда-то привезли. Опыт устройства земляных печей у меня уже был. В стене полуземлянки выдолбили нишу, сверху пробили дымоход. Остальные, кроме часовых, вроде бы спали, но весть о том, что третий расчет раздобыл дрова, разнеслась по батарее молниеносно, вместе со стуком топора. Пришлось делиться. Наконец, в нашей печке затрещал огонь. Промерзшая земля начала оттаивать, а выступающая вода – испаряться. Атмосфера в полуземлянке как в парилке. У других расчетов та же история. Утром на морозе влажная одежда дубеет и становится колом. Товарищам офицерам проще – у них полушубки. Комбат построил батарею и подал команду.

– Бего-ом, марш!

Сразу теплее стало, размялись и даже запыхались. Здорово спасает горячая каша на завтрак, только съесть ее нужно как можно быстрее, пока не остыла.

День прошел в тренировках, но провести стрельбы боевыми не разрешили, вся надежда на «старичков». К ночи подготовились лучше – натащили соломы и настелили дополнительный слой на землю, парило уже меньше. На третью ночь стало еще суше, а на четвертую… На четвертую дрова закончились, зато выдача водки была возобновлена.

А еще через два дня температура упала ниже минус сорока. Все забились в землянки, даже часовых снаружи не оставили. Дышать можно только верхней частью легких и очень осторожно, стоит вдохнуть глубже, и дыхание сразу перехватывает. Даже в валенках нужно постоянно шевелить пальцами ног, поддерживая кровообращение, иначе через несколько минут они начинают неметь. Пока мы, скрючившись, сидим в землянке, самочувствие вроде более или менее нормальное, только надо постоянно шевелить пальцами, потирать нос. Трудно заставить себя шевелиться, но без движения сидеть долго нельзя – охватывает душевная и физическая апатия, совершенно не хочется двигаться, и постепенно, отключаясь от окружающего мира, ты засыпаешь.

Засыпать надолго нельзя – можно не проснуться. Периодически тебя толкают, и, проснувшись, ты, преодолевая инертность, начинаешь двигаться сам, задевая локтями и ногами соседей. Народ просыпается, бурчит, шевелится и постепенно опять впадает в сон. Удивительно, но к утру обошлось без обморожений. Только возникла новая проблема: кухня не прибыла, а сухой паек превратился в камень. Хлеб, консервы, концентраты – все замерзло, дров в округе нет, разогреть пищу не на чем. Зато всем дали водки на пустой желудок. Канонада затихла – обеим сторонам сейчас не до боевых действий, надо сначала выжить на холоде.

На солнце мороз переносится намного легче, но все равно, пятнадцать-двадцать минут на открытом воздухе и надо прятаться в полуземлянку, где от дыхания сидящих в ней людей температура воздуха градусов на десять выше и нет ветра. Так и сидели до самого вечера. Только когда совсем припирало, выбегали буквально на пару минут, чтобы отлить и юркнуть обратно. К следующей ночи потеплело, если так можно сказать, до минус тридцати, а утренние минус двадцать воспринимаются почти как оттепель.

А потом нам устроили баню. В большую палатку поставили специальную печь, которая служила источником горячей воды. В ней же можно прожарить верхнюю одежду, а белье выдали чистое. Впрочем, вшей и так почти нет, не выживают они в таких условиях, в отличие от людей. На пол настелили слой соломы, но вода в промерзшую землю не уходит, в палатке ее набралось по щиколотку, на такие мелочи никто не обращает внимания. Затягивая ремень на ватнике, я выбрался на морозный воздух. Хмуро-сосредоточенный ефрейтор Аникушин уже стоял снаружи, затягиваясь самокруткой.

– Чего такой смурной? – удивился я.

– А чего радоваться? Скоро вперед пойдем.

– Думаешь?

– А чего тут думать? Коли начальство на баню расщедрилось, значит, наступление скоро.

Настроение сразу упало. Отступать мне уже приходилось и оборону держать тоже приходилось, а вот наступать еще нет. Не то чтобы я испугался, нет. Не испугался, наверное, потому, что в наступлении ни разу не участвовал. И ежу понятно: лучше встречать противника сидя в глубоком окопе, чем самому переть на его позицию. Хотя мы все-таки не пехота и даже не полковая или противотанковая артиллерия, по потерям и близко к ним не стоим, но в наступлении шанс сойтись с немцами накоротке и нарваться на неприятности намного выше.

Ефрейтор дотянул самокрутку до конца, обжег пальцы и, ругнувшись, бросил ее в снег, придавив сверху валенком.

– Ладно, пошли. Черт не выдаст, свинья не съест.

И мы потопали к огневой позиции.

На ужин привезли рисовую кашу с консервированной американской колбасой. Много каши, повар валил ее в котелки не скупясь. После этого даже у самых упертых скептиков исчезли все сомнения – не сегодня, так завтра вперед.

С утра в батарее начался бардак. Простояв на месте почти три недели, батарея как-то обустроила свой тыловой быт, который сейчас безжалостно ломался.

– О готовности к маршу доложить в девять ноль-ноль, – приказал лейтенант Угрюмов.

И началось… Перевели орудие в походное положение, вытащили из ровика укупорочные ящики с патронами, прервались на завтрак. Только поели, приехали «шевроле»,