Современная повесть ГДР - Вернер Гайдучек

Мать так и закатила глаза. Ах, до чего же здорово было под кустом бузины в Пелицхофе!

Зато зоопарк в городе был неплохой, жаль только, что там не было кольчатых ужей.

Под конец пришлось снова осматривать новый район. Дома здесь выглядели так же, как и в Хоэнцедлице. Школа тоже была точной копией школы имени Карла Маркса. Я знал наперед, где в ней учительская, где кабинет директора, где туалеты: они во всей ГДР расположены одинаково.

Когда я об этом сказал матери, она вдруг остановилась, прижала к сердцу руки и простонала:

— О боже!

— Что с тобой, золотко? — спросила «большая лысина».

Мать вздохнула и сказала:

— Это все отпуск. Балатон, развод, свадьба, новая квартира, новая работа и стресс… Я забыла записать Раульчика в школу. А завтра начинаются занятия.

«Большая лысина» обняла рукой мать за плечи и заметила:

— Завтра еще будет целый день.

Потом они поцеловались прямо на улице: два уже немолодых человека, один даже без волос. Мне стало неловко, и я не знал, куда деть глаза.

— Вольди, — сказала мать (она действительно так и сказала: «Вольди»), — не забудь, пожалуйста, найти документы для школы.

Он их не нашел. Он не успел этого сделать, потому что, как только мы открыли и закрыли за собой дверь, мать тут же поднесла сложенные руки к губам и вытаращила глаза так, словно обнаружила нечто ужасное: позеленевший труп или еще что-нибудь в этом роде. А это был всего-навсего Мунцо, который высовывал свою толстую морду в щелочку двери детской комнаты и посылал лазерные лучи. Мою мать прямо парализовало.

Потом кот протиснулся в коридор целиком, он был сантиметров сто в длину. Поточив когти передних лап о палас так, что от него полетели клочья, Мунцо прижал голову к ворсу, поднял заднюю часть тела с мощным хвостом и вытянулся на все сто двадцать пять сантиметров. По-видимому, таким дружеским образом он приветствовал мою мать. Она этого не поняла и завизжала как ошпаренная.

Мунцо это так же мало понравилось, как и мне. Он недовольно мяукнул и, лениво переставляя лапы, покачивая из стороны в сторону брюхом, величественно проследовал в гостиную. Желая, как мне кажется, продемонстрировать, что он вовсе не деревенщина и может быстро перестроиться, как в свое время ласточки, перекочевавшие с веток деревьев на телефонные провода, Мунцо одним махом вскочил на шторы и стал на них раскачиваться. К сожалению, материал оказался столь нежным, что на гардинах тотчас появились строчки. Я же говорил, что роскошь ничего не стоит. Но разве кошки в этом виноваты?

Мать наверняка совершила ошибку, запустив в Мунцо сумкой. Он пытался спастись на стенке и сбросил оттуда какой-то хрусталь. Кажется, это были бокалы из зеленого хрусталя — во всяком случае, нечто такое, чем все равно никто не пользуется. Испугавшись звона стекла, он перепрыгнул на цветной телевизор, который стоял на вертящейся подставке. Телевизор завращался. Тут чуть было не вступила в бой «большая лысина».

Я взял кота на руки и, унося его в детскую, чувствовал, как сильно колотится у него сердце.

Мать долго и громко плакала. Я слышал это через стену. Наверное, подумал я, она жалеет, что запустила в кота сумкой, что так визжала и так напугала несчастного Мунцо. Мне стало жаль свою бедную мать. Она всхлипывала и сморкалась, по-видимому в носовой платок, и все время приговаривала:

— Это Хайнер, это отец его надоумил, пьяница и недотепа. В Хоэнцедлице он каждый день загаживал всю квартиру и доводил меня до белого каления своей привычкой выращивать на балконе помидоры и прочую зелень. Он то и дело таскал домой всякую живность, а однажды приволок даже попугая, отвратительное создание, которое чуть не сожрало все бархатные обои. Пришлось эту птицу выбросить в окно. В результате он устраивал скандал за скандалом. И теперь все начинается заново.

Затем последовало троекратное «нужно». Нужно прекратить всякие контакты между мною и Хабенихтами, нужно как следует со мной поговорить, нужно убрать эту проклятую кошку из дома.

Не знаю, понял ли Мунцо все эти «нужна», но на всякий случай я ему шепнул:

— Не бойся, я тебя в обиду не дам.

В ответ Мунцо только еще крепче прижался ко мне.

Потом меня вызвали на допрос. Мать и дяденька с большой лысиной сидели на диване. Тушь на ресницах у матери немного расплылась, в руках она держала мокрый носовой платок и теребила его так, словно хотела разорвать. Рука дяди обвивала плечи матери. Мне не хотелось смотреть на красные от гнева физиономии, и я уставился на кончик своего носа. Возможно, от волнения я здорово косил глазами.

— Во-первых, вот что, — начала «большая лысина». — Мы с твоей матерью поженились. Факты нужно принимать к сведению. Пока что я не требую никаких симпатий, я только требую, чтобы ты считался со мной, как с мужем твоей матери. Слышишь?

Разумеется, я слышал его. Я ведь не глухой. Продолжая рассматривать кончик своего носа, я кивнул.

— А теперь о коте. Его нельзя держать на десятом этаже многоэтажного дома. Если ты умный парень, ты должен это понимать.

— Песку вокруг многоэтажек достаточно, а уж какую-нибудь старую сковородку я раздобуду.

— Раульчик, — простонала мать, — ты же знаешь, я терпеть не могу кошек.

Но ведь она не посчиталась с тем, что я терпеть не могу дяденек с большими лысинами.

— А ты постарайся себя пересилить, ну пожалуйста, — попросил я.

— Вот видишь! — воскликнула мать.

Я увидел, как она вытащила из дорогой диванной обивки шерстяную нитку и стала накручивать на палец.

— Мне хочется, чтобы когда-нибудь ты почувствовал ко мне симпатию, — продолжала «лысина», — но дерзости от тебя я не потерплю.

Я понял, что мне придется убрать из квартиры моего друга Мунцо. Может быть, отдать его кому-нибудь на воспитание? Может, в этом большом городе есть приют для осиротевших кошек? А может быть, дать объявление в газету: «Кот с приятной наружностью и белым кончиком хвоста ищет верную подругу» или еще что-нибудь в этом роде? Для этого нужны деньги, а у меня имелось всего пять марок, которые бабушка Хабенихт сунула мне при отъезде.

Человек, сидевший на диване с моей матерью, сказал, что он не потерпит никакой дерзости. А где тогда моя толстая свинья-копилка? Куда она подевалась, кто ее взял? Мать поднесла к губам кончики пальцев и взглянула на дяденьку, тот в свою очередь посмотрел на нее, потом они оба уставились на меня.

— Ты ведь знаешь, новая детская комната стоила немало денег, — сказала мать. — Нам пришлось потратить и твои сбережения. В твоих же собственных интересах.

— Как! — воскликнул я. — Целых сто двадцать марок?!

— Довольно! — заявила «большая лысина». — Поговорим о кошке. Ей не место в большом городе, ее нужно отправить назад в Пелицхоф. Но завтра везти ее туда некому. Мать утром приступает к новой работе, сам я лечу за границу на закупку апельсинов и оливкового масла, ты отправляешься в школу.

— Можно позвонить отцу. Не пройдет и трех часов, как он на своем мотоцикле сюда прикатит.

— Этот человек никогда не переступит порога моего дома, — закричала мать.

— Ты притащил эту тварь в дом, ты ее и уберешь, — заявила «большая лысина».

Он действительно назвал это милое животное тварью!

— А куда? — спросил я.

— Сразу же за домом начинаются огороды и поля, там масса крыс и мышей, идеальные условия для жизни этого полудикого зверя.

Выгнать Мунцо из дома? Я покачал головой и заревел так, что все лицо стало мокрым от слез. Я кричал, что это подлость.

Тут мать и ее новый муж снова переглянулись, и «большая лысина» заявила, что самое разумное — позвонить ветеринару. Он мог бы усыпить животное самым гуманным образом. Он уже было раскрыл телефонную книгу, и тут я сообразил, что они хотят умертвить моего друга Мунцо, который так часто старался накормить меня мышами.

— Нет, — сказал я. — Лучше я отнесу его вниз и отпущу на все четыре стороны.

Мать тут же вытерла слезы и похвалила меня. Хорошо, когда торжествует благоразумие. А «большая лысина» добавила, что твердость иногда необходима для воспитания.

Мне кажется, они действительно так считали. Мать даже попросила, чтобы я поцеловал ее, но я уклонился от этого, сказав, что я спешу вынести Мунцо из дома. Я хотел сделать это сам.

Я стащил из детской комнаты шерстяное одеяло и, держа на руках Мунцо, спустился на лифте вниз. Чувствовал я себя препаршиво. Не знаю, умеют ли кошки плакать, лично я ревел с колоссальным расходом воды, она лилась у меня из глаз, точно маленький дождик. Мунцо даже насквозь промок.

Мать с ее новым мужем сделали очередную зарубку на моей жизни и причинили мне не меньше боли, чем мой отец Хайнер. Мне кажется, взрослые часто не понимают, сколько боли они причиняют ребенку, требуя от него совершать дурные поступки. При этом они утверждают, что желают ему добра, что это необходимо в целях воспитания и так далее. Может быть, они не имеют представления о добре и зле? Наверное, на свете существуют два взгляда на вещи: взрослый и детский. Мать и ее новый муж считают себя вправе требовать убрать кошку из дома, я же считаю это предательством по отношению к своему другу и подлостью.