Современная повесть ГДР - Вернер Гайдучек

Ах, да! Теперь я вспомнил. Много лет тому назад, возвращаясь домой, отец нашел птенца, беспомощного и едва оперившегося. Он взял его с собой, принес домой и кормил мучными червями до тех пор, пока птенец не научился летать и не стал ручным. Синица улетала и каждый раз возвращалась на балкон, если ей посвистеть. Это была настоящая сенсация.

— Да, — сказал Вольди. — И, как рассказывала твоя мать, настоящее свинство. Твой отец не обращал никакого внимания на мучных червей, которые прели на солнце и размножались, пока в один прекрасный день, как каша, не расползлись по всему балкону. Однажды вечером, когда твоя уставшая мать вернулась с работы и вошла в квартиру, ей навстречу устремились полчища копошащихся белых червей, перелезших через порог балкона на палас. С тех пор она почувствовала физическое отвращение к увлечениям твоего отца.

Я вспомнил, что у матери тогда случился нервный припадок.

— Одной синице не под силу было справиться со всеми червями, — сказал я. — Зато пара синиц с детенышами пожирают за день целую тысячу червей. Жаль, что на балконе не было гнезда.

— Ты неисправим, — сказала «большая лысина» со смехом. — Горой стоишь за своего отца.

— Я люблю его, — сказал я.

Тут Вольди, выпрямившись, встал передо мной. В обеих руках у него было по сумке, на лысине — берет. Мне показалось, что он не выглядел бы таким безобразным, будь у него хоть капельку побольше волос на голове. Посмотрев на меня глазами таксы, вымаливающей кусочек колбасы, он сказал:

— Мы с твоей матерью любим друг друга. У нас много общих интересов, мы дополняем один другого. Мы можем говорить с ней часами о нашей работе. Мы нужны друг другу, мы друг друга воодушевляем. Поверь мне, я люблю твою мать.

— Я тоже люблю свою мать, — упрямо возразил я.

«Большая лысина» усмехнулась и заявила:

— Наконец-то у нас с тобой появилось хоть что-то общее.

Иногда, несмотря на свои стрессы, мать требовала показать ей тетради. В спешке она не замечала, что я подсовывал ей прошлогодние. «Большая» же «лысина» дарила мне один за другим миниатюрные автомобильчики. За хорошее поведение.

Итак, это было спокойное, хотя и не самое лучшее время в моей жизни. Я так мучился от угрызений совести, что даже мать вскоре спросила, уж не завелись ли у меня глисты?

Со временем я стал известен в новом районе как «выгульщик собак». Ребята все чаще стали дразнить меня и задавать неприятные вопросы.

— Что-то тебя в школе не видно, — спрашивали они. — Разве ты ходишь в другую? В какой класс?

Мунцо, несмотря на фарш, чувствовал себя в качестве контейнерной кошки неважно. Иногда мне казалось, что он на меня обижается. Он очень изменился, и я не мог понять почему.

Однажды, когда я снова собрался идти с ним гулять, я увидел, что у дома № 46 собрался народ. Люди о чем-то взволнованно говорили друг с другом. Я пробрался через толпу и услышал, что в № 46 завелась контейнерная кошка и что это, мол, безобразие. Комендант какое-то время терпел ее, думая, что она будет ловить крыс. Но кошка эта крыс не ловит, а все время проводит в вестибюле, лежит на почтовых ящиках, лентяйка такая. Не дай бог, она бешеная. Недавно она прыгнула на голову почтальонше, пришлось вызывать врача. Собаки тоже из-за нее нервничают. Необходимо принять какие-то меры. Я страшно испугался.

В этот день Вольди, «большая лысина», должен был вернуться из своей очередной заграничной поездки. Мать решила ехать в аэропорт встречать его.

— Собирайся, Раульчик, — сказала она. — Поедем пораньше, посидим в ресторане, поедим мороженого и посмотрим, как взлетают и садятся эти большие птицы.

Ехать мне не хотелось. Я сказался больным и лег в постель. Мать очень удивилась.

— Что-нибудь серьезное? — спросила она.

— Нет, нет, — ответил я.

— Может, отвезти тебя в поликлинику?

— Нет, нет.

Она села на край кровати и приложила руку к моему лбу. Температуры у меня не было. Я взял ее мягкую руку и поцеловал в ладонь. Кажется, я видел это в каком-то фильме, а может быть, мне хотелось показать ей, что я ее люблю. Мать сначала растерялась, потом бросилась мне на шею и стала целовать меня. Немного всплакнув, она сказала:

— Я знаю, мой мальчик, тебе со мной было не всегда легко. Сначала этот развод, потом эти хлопоты. Ты страдаешь от этого. Поверь мне, мы с Хайнером мучили друг друга. Мы были оба виноваты и не виноваты. Он был красивый парень. Я влюбилась в него, когда мне было восемнадцать лет. Моей матери он не нравился. Она так долго говорила мне об этом, что я назло ей вышла за него замуж. Но мы не подходили друг другу и слишком поздно это поняли. Мы оба еще молоды Неужели мы должны страдать друг от друга, обманывать тебя и дурачить себя в течение многих лет?

Да, я знаю, как тяжело лгать изо дня в день. Я уже набрал было воздуху, чтобы во всем признаться, но мать продолжала говорить:

— Расставание было необходимо. А если уж расставаться, то навсегда. Я ненавижу половинчатости. Я живу своей жизнью вместе с тобой, как решил суд, а твой отец пусть живет своей. Если уж что-то обрезать, так до конца. Это решение было столь же правильным, как и второе: запретить коту из Пелицхофа жить в многоэтажном доме.

Я приподнялся на постели и хотел было сказать, что Мунцо живет поблизости и что ему сейчас угрожает опасность.

Мать силой заставила меня лечь снова.

— Успокойся, успокойся, — сказала она, нежно поглаживая мои волосы. — Я тоже еще не совсем свыклась с новой жизнью. И то, что мне это пока удалось, все благодаря тебе, мой мальчик. Это ты мне помог.

Эти слова сразили меня наповал. От неожиданности я позволил ей поцеловать себя еще раз. Потом я повернулся на другой бок и сжался в комок от горя.

Мои родители не раз причиняли мне боль, о чем свидетельствуют мои жизненные зарубки. Но болезненнее всего оказалась похвала моей матери, потому что я ее не заслуживал. Так жить я больше не мог. Что-то должно было произойти.

На другое утро я страшно обрадовался, обнаружив Мунцо. Он действительно возлежал на почтовых ящиках в вестибюле дома № 46. Вид у него был взлохмаченный. Я позвал его, он поднялся с трудом, словно страдал радикулитом, и попытался потянуться. Мне показалось, что Мунцо стал наполовину короче.

Рядом с Мунцо, засунув кулаки в карманы синего рабочего халата, стоял комендант дома. У него были тоненькие обвислые усики, как у Чингисхана. Этого полководца с кривой саблей я как-то видел по телевизору.

— Что у тебя общего с этой кошкой? — коварно спросил комендант.

— Это контейнерная кошка. Ее все знают, — ответил я.

— Я вызвал живодеров, — заявил он.

— Кошка скучает по дому, — заметил я. — А так она вполне нормальная.

Комендант сжал кулаки. Мне показалось, что он собирается запустить в меня связкой ключей, поэтому я схватил Мунцо и бросился наутек.

— Стой, — закричал «Чингисхан», но я давно уже был за углом.

Позднее мать рассказывала, что она ужасно переживала, узнав о пропаже ребенка. Мальчик не пришел ночевать. Что случилось? Куда он запропастился? Никто ничего не знал. Об этом должна знать школа. Может быть, во время урока ему стало плохо. Может, у него аппендицит. Недавно он жаловался на боли в животе. Чего доброго, его отправили в больницу. Нужно было поставить ее об этом в известность.

Могу себе представить, как стучали по асфальту ее туфли на шпильках, когда она бежала в школу. Школа была недалеко, всего через несколько домов. Вот она лавирует между машинами, которые ищут местечко для стоянки, вот переходит на другую сторону улицы. Вбегает в школьный двор и пересекает его одним махом. В рапиде можно было бы увидеть, как покачиваются из стороны в сторону ее волосы, но у нее недаром стрижка «каре», и поэтому, когда она взлетает по лестнице, волосы ложатся на прежнее место, словно их только что причесали.

Она стучится в кабинет к секретарше и спрашивает о Рауле Хабенихте.

— Хабенихт? — переспрашивает секретарша. — У нас нет такого. Это имя я бы запомнила.

— Он должен у вас быть. — Мать встревожена.

Вызывают директора, затем четырех классных руководителей пятых классов, и все они качают головой:

— Хабенихт? У нас такого нет.

Мать взбешена, в этом состоянии она не так красива, как обычно. Ее голос поднимается все выше и выше и звучит пронзительно, ей совсем не до смеха. Она выходит из себя: как можно не знать ее сына, что за школа такая, с педколлективом явно что-то не в порядке, это она сразу заметила. Ни одного приглашения на родительское собрание. Со школьным питанием тоже не все нормально. Ребенок худеет на глазах.

— Минуточку, фрау?..

— Ленгефельд.

— Ах, Ленгефельд? Но вы ищете Хабенихта.

— Я разведена. Однако отношения между отцом и ребенком… я имею в виду, с новым мужем… А собственно, какое вам до этого дело?