Современная повесть ГДР - Вернер Гайдучек

— Подожди меня здесь.

Кассирша неприветливо замотала головой, когда я спросил о фарше. До одиннадцати утра продаются только булочки и молоко. Сегодня понедельник.

Через стекло я увидел, что Мунцо копается в мусорной корзине. Мне стало как-то не по себе, и я быстренько поднялся с ним в нашу квартиру и накормил его. Потом мы с ним побежали к контейнеру. Мунцо очень хотелось поиграть со мной, но мне пришлось от этого отказаться. Когда я наконец добрался до школы № 12, во дворе уже никого не было: занятия давно начались.

Что мне оставалось делать? Я походил по двору и, пока огибал школу, пропустил еще один урок. В мыслях я бежал по пустым коридорам и искал табличку с надписью «пятый класс», представляя себе, как осторожно проникну в класс через незакрытую дверь. Все ученики уставятся на меня, и учительница, подняв брови, с удивлением спросит: «В чем дело?» И тут я скажу, что меня зовут Хабенихт и что я немного опоздал, потому что кормил кота. Класс захохочет. Нет, подумал я, лучше приду завтра, а про кошку говорить не буду. Расскажу о разводе родителей, из-за этого, мол, и пропустил день. Тут уж никто смеяться не будет. Развод — дело нешуточное.

На следующий день я решил добавить по случаю развода еще один прогул. Я посадил Мунцо в плетеную сумку, которую стащил из квартиры. Сумка была легкая, с дырочками. Представляю, сколько смолы извела мать Моисея для того, чтобы ее корзинка держалась на плаву.

Затем мы с Мунцо отправились в зоопарк. Профессор Мор иногда выступает по телевидению и очень интересно рассказывает о животных. Он даже приносит с собой в студию кое-кого из них: обезьян, змей или львят, которых он называет «львиными бэби». Случается, что они его кусают, и это выглядит очень забавно. У профессора Мора черные бакенбарды, и он почти такой же красивый, как мой отец. Мне, собственно говоря, его незачем описывать, его и так каждый знает. Я тоже знал его по телепередачам и хотел поговорить с ним насчет Мунцо. Может быть, столь редкостное животное представляет интерес для зоопарка или для науки.

В террариуме я набирался смелости и долго глядел на огромного питона, обвившегося вокруг толстой ветки дерева и свесившего вниз на полуметровой шее свою крошечную головку. Я с удовольствием наблюдал за этой змеей. По-моему, у нее довольно симпатичный взгляд. То же самое можно сказать и о профессоре Море. Он впустил меня в свой кабинет и внимательно смотрел мне в глаза, пока я рассказывал о коте Мунцо.

— Кто любит животных, тот любит и детей и, кроме того, понимает шутки, — сказала секретарша профессора Мора. Она не стала устраивать скандала и дышала не так легкомысленно, как Рози с Безенбергского народного предприятия по откорму скота. Она даже по собственной инициативе угостила меня пепси-колой.

Профессор Мор родом из Веймара. Он признал, что кот Мунцо великолепный экземпляр. Я рассказал ему о Пелицхофе, и он обещал написать обо мне в своей книге, над которой сейчас работает. В ней он обязательно расскажет о том, как я пытался прогнать оленя с помощью плаката, на котором была изображена собака. Мне это не удалось, потому что животные в отличие от людей не реагируют на фотографии. Неудачная попытка представляет интерес для науки. Его книга будет называться: «Злые, как звери?» С вопросительным знаком на конце. Когда на зверей нападают, они защищают свою территорию или своих детенышей с помощью зубов и когтей. Люди думают об этом иначе и считают, что звери агрессивны. Профессор утверждает, что злых животных не бывает, даже крыса и та не злая. Она хитрая и смелая. Крысиный предводитель может весить целый фунт и даже справиться с кошкой. Крысы очень изобретательны. Я рассказал ему о своей бабушке. Она знает, на что способны крысы, чтобы своровать у крестьянина яйца. Одна из крыс ложится на спину, обхватывает яйцо всеми четырьмя лапами, а две другие тащат ее за хвост, словно играют в саночки. Профессор рассмеялся. Все это сказки. На самом деле крыса захватывает яйцо передними лапками и катит его, как мячик, подпрыгивая при этом, словно маленький кенгуру. Иногда она вонзает свои острые зубки в скорлупу и балансирует с яйцом, как эквилибрист в цирке. Это доказано опытами.

К сожалению, у профессора Мора не было ни одного свободного места, зоопарк переполнен кошками. Он посоветовал мне вернуть Мунцо в Пелицхоф. Но как это сделать? Я так долго ждал этого случая, наверное, даже слишком долго. Мне не хочется говорить, сколько именно, поскольку пример мой не из лучших.

Мне никогда не бывало скучно. Вскоре мне удалось разузнать, где живут пожилые владельцы собак. Я звонил в дверь и говорил:

— У нас сегодня отменили два урока. Хотите, я погуляю с вашей собакой?

В большинстве случаев люди соглашались. Таким образом я вошел к ним в доверие. Разумеется, мне пришлось завести календарь, чтобы чего-нибудь не перепутать. Каждые два часа я выгуливал новую собаку и каждый раз придумывал что-нибудь новенькое насчет уроков. За два часа мне, как правило, давали марку. Благодаря этому я быстро наполнил свою новую свинью-копилку. Потом я наладил службу информации, которая также пользовалась немалым успехом. Жильцы называли меня «милым мальчиком», когда я звонил и сообщал им, что на углу продают связки лука, или венгерский виноград, или болгарские помидоры, что в универсам завезли маринованные огурцы из Шпреевальда или пчелиный мед и так далее. Частенько за это меня тоже благодарили маркой.

Вскоре у меня появилось достаточно денег, чтобы прокормить Мунцо и себя: ведь школьного питания я не получал. И хотя из любви к животным мне, к сожалению, приходилось пропускать занятия, я, чтобы не поглупеть, каждый день ходил то в музей, то в картинную галерею, где особенно усердно изучал голландцев.

Мать была занята своим новым мужем, новой квартирой и новой работой, ее это настолько поглощало, что она была рада, когда я не мешал ей и не приставал, а вел себя тихо. Иногда она говорила:

— Ты стал совсем самостоятельным, настоящая маленькая личность.

Мне кажется, Вольди, «большая лысина», что-то подозревал. Однажды он долго смотрел на меня, а потом сказал, что я ему не нравлюсь. Это было взаимно. Я пожал плечами.

— Парень, не осложняй нам жизнь, — сказал он.

Он мне ее тоже не сделал легче, когда разлучил с дедушкой и бабушкой Хабенихт, увел от отца мать и вышвырнул из дома Мунцо. Я уставился на него с таким вызовом, что он покраснел и руки у него задрожали не то от судороги, не то от ярости.

Он расслабился, только когда в комнату впорхнула мать. Она умела так обворожительно хлопать ресницами.

— Ну как дела, красавчики? — прощебетала она.

Я вовсе не нахожу, что «большая лысина» красавец.

Ленгефельд вытер носовым платком свой голый череп, на котором собрались маленькие лужицы пота, и сказал:

— Мальчик неважно выглядит. У него подавленный вид. Наверное, он никак не может освоиться в новой школе.

Я думал, у меня сердце остановится, но мать возразила:

— Да нет там у него никаких проблем.

Ну конечно, какие могут быть проблемы там, куда не ходишь.

Как-то Вольди спросил, не могу ли я сходить с ним в универсам отнести пустые бутылки. Их накопилось великое множество. Мне не хотелось еще больше портить с ним отношения, не хотелось, чтобы он приставал ко мне с новыми вопросами, и я согласился.

Когда мы пришли в магазин, я рассортировал бутылки по размерам и форме прямо в тележке. Это облегчает расфасовку по ящикам и называется рационализацией. Вольди одобрительно кивнул головой.

К сожалению, предварительная сортировка оказалась напрасной. Очередь двигалась очень медленно, так как приемщица, как видно, была слепая. Она ощупывала пальцами каждое бутылочное горлышко. Наконец подошел наш черед.

— Четыре, шесть, восемь, двенадцать, тринадцать… — громко считала приемщица.

— Четырнадцать, — подсказал я.

Пришлось ей считать все заново.

Вольди, «большая лысина» из внешторга, покачал головой.

— Им бы сюда специалиста, как мой отец, — заметил я и рассказал о цирковых номерах, которые он проделывает в своем магазине, и о многом другом.

Когда я отдавал Вольди полученные за бутылки деньги, он сказал:

— Оставь их себе.

Я вежливо поблагодарил его.

По дороге домой Вольди спросил:

— Ты, видно, очень привязан к отцу?

— Очень.

Глаза у меня засияли. Мне кажется, я никогда еще не был с ним столь любезен.

— А знаешь ли ты, что твой отец когда-то держал синицу?

Я прищурил глаза и выдохнул воздух через нос.

— Ты, наверное, тогда был еще слишком маленьким и не помнишь этого, — продолжал Ленгефельд. — Твоя мать говорила, что это была голубая синица с пластмассовым кольцом, на котором полностью был выгравирован адрес.

Ах, да! Теперь я вспомнил. Много лет тому назад, возвращаясь домой, отец нашел птенца, беспомощного и едва оперившегося. Он взял его с собой, принес домой и кормил мучными червями до тех пор, пока птенец не научился летать и не стал ручным. Синица улетала и каждый раз возвращалась на балкон, если ей посвистеть. Это была настоящая сенсация.