Антология новой грузинской поэзии - Шалва Бакурадзе

ПАРА СЛОВ ОБ АЭРОПОРТАХ

Перевод автора

Можешь утром встать по обыкновению и поехать в аэропорт.Не обязательно, чтобы ты там работал или куда-нибудь улетал.Аэропорт хорошее место для размышлений.Аэропорты в какой-то степени имеют большую прелесть, чем полет.

Они больше всех приближаются к облакам.В них на первый взгляд главное слово — это «полет».На самом же деле его, даже улетевшего в высь,опережают здесь слова «любовь» и «разлука».

Аэропорт походит на некое чистилище,ибо из-за того, что ожидание полета — как маленький взлет,а сам полет может и не состояться,здесь ты еще не в воздухе, но уже и не совсем на земле.

Это место настолько прекрасно, что прекрасна и дорога, туда ведущая,и транспорт, на котором ты едешь по той дороге,и водитель, который управляет тем транспортом,прекрасен и ты, сидящий рядом или позади того водителя.

Пребывая в аэропорту, если ты хоть немного не меняешься к лучшему,то тебе надо обратиться к психологу или поговорить со священником.Значит, ты не чувствуешь и не понимаешь элементарного.Значит, у тебя серьезные внутренние проблемы.

Меня все время интересует, каковы сотрудники аэропортовза их пределами, в любом ином месте,какие вопросы они обсуждают, когда смеются, когда плачут,завороженные чем любят.

Это не те, мне думается, от кого отмахнешься.Они похожи на врачей, которые лечат потоками воздуха,или на музыкантов давно распавшегося оркестра,знающих больше других.

Приятно, что, в общем, можешь улететь, но не улетаешь.Приятно пребывать в аэропортуи думать о том, что же в итоге земля,как не один огромнейший аэропорт.

ПРОЩАНИЕ С АДАМОМ

Перевод И. Ермаковой

Память одолевший, тьму и жалость,пусть тебе хоть яблоко даст Бог,если все, что от меня осталось, —только яблочный переполох.

Хорошо б — женили на похожей,разрешила чтоб тебе онаоглянуться и смотреть до дрожи,как легко я ухожу — одна.

Круто вниз уйду, неповторима,проклята, распатлана, стара,словно песня твоего, любимый,лишнего ребра.

ПАМЯТИ ЖИВОГО I

Перевод М. Амелина

С депешей ты лежишь двадцатилетнейна том боку, где смолкнет сердца бой.Гвоздь не в ладонь и не в стопу последний,а в лоб тебе вколотится судьбой.

Твой Еврипид с трагедией сугубой:не признаешься, что тебе хана.И плачешь, из Европы силой грубойкак в Азию свезенная жена.

Из головы мечты, хромая, вышли.Ты смотришь из бездонности на дно.Так в зеркало сам на себя глядишь ли,из зеркала ль взираешь — все одно.

ТРИЛЛЕР, ПЕРЕХОДЯЩИЙ В ЭЛЕГИЮ

Перевод М. Амелина

Ты улетела ночным рейсом.А я, возвратившись домой,без сна проворочался до рассвета.Но потом дремота взяла свое.Внезапно меня наружный шум пробудил.Спросонок мне показалось,что порывистый дует ветер.Потом напряженным слухомя расслышал хлопанье крыльев огромных.И вдруг стекло оконное треснуло.Я встал и, раздернув шторы,увидел вовне громадных размеров птицу,на лету поворачивающуюся с трудомв тесном пространстве между домами.Вид ее был пугающим —со всех сторон исполосованное телосеребрилось редким оперением.Но она на меня взглянулавзором, исполненным нежности,разинула клюв и провещала громогласно:«Мне больше уже не бывать самолетом.С полпути я вернулась обратно,чтобы вернуть тебе возлюбленную твою».

СТАНСЫ

Перевод М. Амелина

Мозг мой разлука гложет:справиться — не способен;вечности день, что прожитмной без тебя, подобен.Выпь голосит средь нощивоплем о том гортанным.Мне ж обернуться прощекаменным истуканом.

Я не терял рассудка.Жаль его непотерю.Страсть ожививший, чутковслушиваюсь и верютой тебе, что как совестьвечно казнит, коль плохомной творимое, то естьстук о стенку гороха.

Отдаленная, лучшемой раскрываешь дар ты, —сам себя, как заблудший,я при помощи картыодиночества к целивывожу. К стихоплетупроявляешь ужелисквозь пространство заботу?

В предстоящем зерцале,праведном и глубоком,жрицей ты через дализришь всевидящим оком,где я, силен ли, слаб ли,мучишь, коришь как хочешь,скоро меня по каплекаменного источишь.

Я коробок размокшийспичек в осенней лужевспомнив, пою. Потёкшейвниз по щеке, снаружимертвенной, той подобносчастье одной слезинке.Ведомо нам подробно,наизусть, без запинки.

Что поделать, я — тот, с кемтяготишься союзоми духовным, и плотскимты, как ненужным грузом.Ни меж собой мы сами,ни с отчизной — не родня,разве став мертвецами,в зазеркальном «сегодня».

Времена не похожидруг на друга нимало.Хладнокровней, до дрожи,прежних то, что настало:шум его беспрестанен;жаром страсти объятый,я амуровой раненне стрелой, а гранатой.

В мыслях твое настолькомной изласкано тело,что от удара токакто другой, оголтелотронув тебя, отпрянет,но, себе разъяренноболь причиняя, станетждать ответного стона.

В лед обратиться, в инейжилам, суставам, коже,ведь без тебя — с пустынейхладной пространство схоже,но лежать, снегопадомтешась, как бы хотеланыне с тобою рядомкаждая клетка тела.

Воздух порвать бы в клочья!Нас представить в пределахрозных не мню точь-в-точь ячерными клавиш белых,ангелов ли хохмящих.Хлопьев ты кружишь ватойв поле зренья, маячишь,словно кадр двадцать пятый.

Саваном плотным скрытыу надежды, у счастьяи чело, и ланиты;пульса ни у запястьяпальцами, ни губамине прощупать на вые.Рвешь ты сердце, как знамя,на лоскутья живые.

Мрак. Пустынные виды.Я по гиблому краюне планеты — планидыастронавтом ступаю;но, зане не разъемлюяви с вымыслом звенья,некому ждать на землюмоего возвращенья.

В ФЕВРАЛЬСКОМ ЛЕСУ

Перевод И. Кулишовой

Лексо Чхаидзе

В февральском лесу неизвестно откуда я вдруг очутился.Чащоба сплелась надо мной. И поляна в тумане плыла, полусонном.Казалось мне: бьюсь пульсом леса я, листьев лишенного. Сбылсяфилософ со спутанным мировоззрением, как ветви, плетеным.А где-то погода похожа почти на хорошую, с тучикосой дождь летит на веранды богатых дворцов, как повеса…Как будто в лесу до сих пор не бывал я дремучем.Как будто никто не бывал до меня в гуще леса.В лесу я. Один. Над моим еще огнеподобнымтрепещущим сердцем февраль греет руки, движенья неволит.Ко мне, снег тревожа, с лицом перекошенным, злобнымползет царь лесной из кустов на живой запах боли.И вот поверх льда чью-то душу схватил я, как небыль,и плоть подо льдом вдруг почувствовал — реку, и из-затуч вспыхнуло солнце — блестит в обесцвеченном холодом небе,как будто последний динар на ладони Хафиза.

УСЛОВНОЕ НАКЛОНЕНИЕ