Тревожная ночь - Марк Симович Ефетов

— Граждане пассажиры! После свистка главного кондуктора проводники вас в вагоны не пустят. Отъезжающие, займите ваши места…

Женя сквозь зеркальные стекла кабины смотрел в глазок светофора. Перед ним в мягком креслице сидел Голубев, положив руку на рычаг.

У левого окна сидел Кущин, а за ним стоял Толя.

Вот погасло красное окошечко и зажглось промежуточное.

В это время со стороны перрона донеслись шум и крики.

Толя выглянул в боковое окошечко и увидел Ольгу Михайловну. Она бежала по платформе. Платок сбился ей на плечи, и концы его развевались наподобие чапаевской бурки. Чувствовалось, что Ольга Михайловна ничего не замечает: ни толпы, ни необычайной торжественности, ни контролеров в новой форме, ни милиционера, который им помогает. Она бежала, точно ей было пятнадцать лет. Затем посмотрела на светофор, замахала рукой, закричала:

— Стойте! Погодите! Не отправляйте поезд!

17

Погасло желтое окошечко, и вспыхнуло зеленое:

— Путь открыт!

Переливисто засвистел главный кондуктор. Однако поезд не тронулся. Машинист Голубев, а за ним и Михаил Григорьевич соскочили с тепловоза и подбежали к Ольге Михайловне. Женя видел, как Виктор Петрович сказал что-то дежурной в красной фуражке, которая подошла к ним.

В окне вокзала показались головы дикторов — Мити и Вити. Кущин крикнул дикторам что-то. Что крикнул, Женя разобрать не мог…

— Слышь, Женя! Что там случилось? — спросил Толя. Он стоял у левого окошечка, из которого не было видно, что делалось на вокзале.

— Идут сюда. Сейчас узнаем, — ответил Женя.

В это время светофор подмигнул: погас зеленый огонек, на мгновение засветился желтый, а потом загорелся красный.

Начальник ДЖД и машинист Голубев поднимались в кабину, когда Толя и все, кто был на ДЖД, снова услышали голос диктора Вити:

— Внимание! Внимание! Рейс тепловоза «ТУ-2» отменяется. Граждане пассажиры, оставайтесь на своих местах. Через несколько минут к составу подойдет паровоз «Юный пионер», и поезд отправится в рейс. Состав вернется обратно точно по расписанию за счет сокращения стоянки на станции Оборотная.

Рупор щелкнул и замолчал, а со стороны вокзала в кабину тепловоза донесся шум, который можно было сравнить только со штормом морского прибоя.

Раскрылись широкие ворота паровозного депо, и старенький «Юный пионер», попыхивая трубой, похожей на сапог, вздыхая и сопя, побежал по направлению к станции Березки Малые.

18

Поликарп Филиппович умирал. Дыхание его было отрывистым и частым, а сердце билось так слабо, что прощупать пульс еле удавалось.

Теперь кровать его стояла за ширмой, и никто, кроме врачей и медсестер, не видел борьбы жизни со смертью.

Во время этого боя приказания отдаются шепотом, а бойцы, одетые в белые халаты, двигаются быстро, но без суеты и бывают напряженно-спокойными.

Ни одного лишнего слова, движения, жеста. Только основное и главное — самое точное и краткое:

— Камфару!

— Еще!

— Кислород!

— Грелки к ногам!

— Пульс?

Больной лежал с крепко сжатыми губами, с широко открытыми глазами. Он все видел и слышал. За время болезни Поликарп Филиппович понял, что профессию медика нельзя сравнить ни с одной другой профессией в мире. Горняки добывают людям уголь, дающий тепло и свет; строители возводят дома; портные шьют одежду. Но ведь самое дорогое, бесценное, непокупаемое — это жизнь. А враг жизни — смерть. От нее-то, от смерти, и защищают человека медики. И сравнить медиков — врачей и медсестер — можно только с бойцами, с солдатами на передовой линии фронта…

Да, смерть уже пришла за Кнышем, но медики боролись с ней, прогоняли ее. И на вооружении медиков были большие зеленые тугие подушки с кислородом, маленькие прозрачные ампулки с лекарствами, тонкие иглы шприцев, грелки.

Оружие медицины совершенствуется с каждым днем. И совсем недавно появилось новое лекарство, которое могло помочь больному и могло не дать остановиться его сердцу. Но этого лекарства в больнице не было.

Об этом узнала Ольга Михайловна, придя навестить Поликарпа Филипповича.

— Чем могу помочь? — спросила она у главврача.

— Вы? Не знаю… В городе лекарство это, может быть, и есть. Но где? Не знаю.

Ольга Михайловна помчалась к вокзалу и на ходу вскочила в поезд, который шел в сторону станции Большие Березки.

19

Голубев и Кущин пробирались сквозь толпу на перроне. Люди шумели, возмущались, размахивали руками. Особенно негодовал Бык.

— Что ж это получается, граждане? — говорил он, обращаясь к людям на перроне. — Нас, граждане, кажется, приглашали проехать на тепловозе? Так я говорю?.. А что получается? Товарищи начальники, минуточку… — Он тронул за рукав Голубева. — Может быть, вы мне объясните причину обмана пассажиров? Ведь нам обещали тепловоз, а не паровичок моего дедушки.

Голубев не остановился. Он на ходу сказал:

— Это сделано, чтобы спасти жизнь человеку. Понятно?

— Нет, не понятно…

Но Голубев не слушал Быка. Он с Кущиным торопливо шел по направлению к большой станции Березки. Голубев молчал. Он видел в своей жизни, так же как и большинство железнодорожных машинистов, и опасность и катастрофы и знал, что спасти от них могли только решимость, хладнокровие, смелость и точность действий. И не было случая, чтобы Голубев растерялся, заметался по кабине, нажал не на тот рычаг, опоздал затормозить или подать вовремя сигнал. Такие люди, как Голубев, решительные и смелые, бывают молчаливыми. На них можно положиться.

Пока Голубев и Кущин шли по направлению к станции, пока к платформе станции Большие Березки подходил