Тревожная ночь - Марк Симович Ефетов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Тук-тук, тук-тук, тук-тук…»
Дни, месяцы, годы вспоминает Кущин.
…Поезд увез тогда Кущина от границы. В поезде Михаил Григорьевич учился стрелять; на остановках — бросать гранаты.
Потом фронт. Огромная крепость на колесах, которой командовал Михаил Григорьевич, скрывалась обычно от вражеских летчиков где-нибудь на лесистом перегоне, словно уснувшая в траве черепаха. Перед боем стальная махина оживала. Бронепоезд превращался из огромной черепахи в огромного ежа. С лязгом и грохотом открывались стальные заслоны, и броневагоны ощеривались дулами орудий и пулеметов…
Потом снова маленькая пограничная станция, где началась война. Михаил Григорьевич вспомнил, как подходил на бронепоезде к этим местам. Ему доложили, что на путях замечен состав вражеских броневагонов. Михаил Григорьевич снял трубку телефона и, повернув диск, поставил его на маленький красный кружок. Теперь командира «крепости на колесах» слушали во всех отсеках бронепоезда.
— Приготовиться к боевому рейсу! — приказал Кущин.
По всему составу застрекотали звонки: это связисты выверяли телефоны.
В боевых башнях артиллеристы осторожно отворачивали на несколько витков колпачок на головке снаряда, подготовляясь к стрельбе. Затем снаряды бережно протирались, укладывались рядом с орудием.
А он, командир Кущин, нагнувшись над картой, изучал дорогу, ведущую к месту предстоящего боя. Приглушенно бормотала рация.
Радист, склонившись над листком бумаги, исписывал его столбиками цифр. Казалось, он решал сложную арифметическую задачу. Но это была не задача, а шифр телеграммы — засекреченный приказ командования командиру бронепоезда.
Поезд набирал ход, а в это время за облаками фашистский летчик радировал точное местонахождение бронепоезда.
Бронированный состав шел лесистым перегоном, когда его накрыла большая черная тень.
— Тревога! — пронеслось по бронепоезду.
— Приготовиться к воздушному нападению! — приказал Кущин.
И прошел к паровозу. Рядом с будкой машиниста была боевая рубка. Отсюда командир бронепоезда командовал боем.
Первого фашистского летчика Кущин перехитрил. Машинист вел состав на средней скорости. Летчик приладился лететь так, что его самолет будто висел над составом. А командир бронепоезда, видя это, не менял скорости, словно хотел помочь фашисту. Но вот умолк рокот мотора. Кущин знал: сейчас самолет спикирует.
— Полный вперед! — приказал он.
Машинист ждал приказа, был к нему готов. Пар устремился сквозь большой клапан. Ветер засвистел у смотровых щелей командирской рубки, и вслед за этим прокатился взрыв, ярко блеснула вспышка.
Кущин приказал подтормозить и высунулся в окно. Позади бронепоезда стелился дым. Бомбы упали за десять-пятнадцать метров от хвостового вагона.
Первая атака врага не удалась. Но вслед за ней на бронепоезд налетели уже два пикирующих бомбардировщика. Один прошелся пулеметом по составу с хвоста к голове. Но пробить броню не смог. Команда бронепоезда только слышала над своей головой грохот. Словно танк на огромной скорости прокатился по крышам вагонов.
И в это время заговорили зенитки «крепости на колесах». В фашистский самолет попал снаряд бронепоезда. Второй летчик предпочел удрать подобру-поздорову.
Бронепоезд ушел от воздушных врагов, но впереди его ждал вражеский бронепоезд. В перископ Михаил Григорьевич видел белые облачка снарядных разрывов, густой дым пожарищ и черные фонтаны земли. А вот и замаскированный враг.
Кущин вызвал к аппаратам командиров броне-площадок, сообщил прицел и приказал:
— Огонь из всех орудий!
Бронепоезд содрогнулся от огневого шквала.
Теперь Михаил Григорьевич уже совершенно ясно видел фашистский бронепоезд прямо перед собой в перекрестке линий стереотрубы. У фашиста было больше броневагонов. Отступать? Нет! Кущин подтянул к себе трубку телефона.
— Орудия и пулеметы!.. По фашистским гадам — огонь!
И снова ответные залпы.
Кущин сообщал новые и новые прицелы и, наконец, скомандовал:
— Полный вперед!
Он шел на сближение с фашистским бронепоездом, как летчик идет на таран. Михаил Григорьевич ни на мгновение не оставил центральную башню, сам руководил боем, хотя снаряды врага ложились все ближе и ближе.
«Только бы не повредили паровоз», — время от времени думал Кущин. Он снимал трубку телефона и поворачивал диск.
— Поликарп?
— Я машинист, — громко звучало в трубке.
— Держитесь?
— Держимся.
— Меняйте скорости! — приказал Кущин.
— Есть менять скорости! — отвечал Кныш. И то разгонял состав, то притормаживал его.
Всю войну тепловозник Кныш работал на паровозе, потому что тепловозов тогда на фронте не было. Сначала с непривычки Кнышу было трудно, но вскоре он освоился, и паровоз стал слушаться его, как конь слушается опытного наездника.
Тихий ход — и снова разгон. Врагу было трудно пристреливаться. Но все равно от взрывов и града осколков броня центральной башни раскалилась и обжигала, словно горячая плита.
Но вот огромная сосна, срезанная, точно стебелек, падая, ударилась о крышу башни бронепоезда. Михаила Григорьевича ослепило, оглушило, сбило с ног. Что-то тяжелое, раскаленное ударило его в грудь.
Санинструктор склонился над Кущиным, разрезал китель командира, намокший от крови.
— Наводчика центральной башни ко мне! — тихо сказал Кущин.
Он еще несколько минут руководил боем, до тех пор, пока не взлетели на воздух снаряды фашистского бронепоезда и бронепоезд этот перестал существовать.
Тогда командир бронепоезда Кущин откинулся на спину и взглянул на портрет дочери, которая смотрела на него со стенки и улыбалась…
12
…Паровоз с аварийным краном проскакивает крестовины рельсов: кровать чуть-чуть раскачивается, словно люлька.
…Кущин склоняется над Кнышем.
