Страстное тысячелетие - Вадим Жмудь

- Значит, человека умершего можно воскресить?

- Не всякую смерть можно побороть, но то, что часто выглядит, как смерть, иногда и не смерть. ... Бывают такая смерть, от которой человека можно вернуть к жизни.

- И ты многих можешь воскресить?

- Кого-то смогу. Зови меня в таких случаях.

- Как же это?

- Если, утопленник...

- Как та девочка?

- И она тоже. Надо вылить воду, и вдуть воздух...

- Чтобы вдохнуть в него жизнь заново?

- Ну, вроде того - чтобы начал дышать.

- И ты часто оживляешь утопленников, Учитель?

- Были такие попытки.

- А удавленника?

- Не пробовал, но иногда оживить можно.

- Чудно!

- И вы сможете то же делать.

* * *

Симон спрашивает:

- Учитель, значит, верно, что ты - посланец Господа, что нас спасет?

- Просите вы Спасителя себе, Мессию, Христа... Каждый из вас должен понять: "Я - Христос. Я и есть спаситель".

- Ты - Христос, ты и есть - Спаситель...

Почему Он так говорит? Я его не понимаю. Я перестаю слушать. Мои мысли постоянно уносят меня от того, что сейчас в то, что было или в то, что будет. Я не могу долго слушать. Особенно - Его. Я воспринимаю его не умом, а сердцем. Многое из того, что Он говорит, мне не понятно. Я слушаю Его, я воспринимаю Его таким, каков Он есть, я приемлю Его всего, я Его люблю таким, каков Он есть. Мне иногда не важно, что Он говорит. Лишь бы говорил. Я любуюсь Им. Он говорит спокойно, но Он - самый живой из нас. Что из того, что Он спокоен? Я вижу, какая страсть в Нем заключена. Иногда эта страсть выливается наружу. Это был гнев, когда Он разгонял в храме торговцев и менял. Он опрокидывал их лавки с нечеловеческой силой, а его голос, казалось, мог бы заглушить всё что угодно. Несмотря на то, что в жизни Он говорит бархатным низким голосом, он срывался на визг. Но когда Он зарычал басом - это был рев льва. Его голос необыкновенный. Даже если бы Он говорил ерунду, все равно приятно было бы слушать этот низкий грудной голос, голос матерого мужчины. Таким же точно голосом по слухам обладал... Впрочем, сомневаюсь. Никто из цезарей не мог бы говорить таким голосом! Что-то говорит о девственнице. Что?

- В Риме есть запрет предавать смертной казни девственницу.

Нет, это не интересно. Какое мне дело до Рима? А, между прочим, он не проявляет никакого интереса к женщинам. Это никак не вяжется с его мужественной внешностью. Правда, Он не очень высок ростом, но этого не замечаешь как-то. Наоборот даже, когда он начинает говорить, он весь выпрямляется, а другие будто склоняются, или что-то иное происходит, но при этом совершенно точно кажется, что Он намного выше всех остальных.

- Есть и травы такие, что в большом количестве соки их ядовиты для человека и пить их означает верную смерть. Но в малых количествах если их разбавить в воде то они снимают боль. Не будешь ты чувствовать, даже если и зуб тебе станут рвать.

- Вот бы и мне такой травы.

- Я научу тебя готовить такие настойки, Иаков.

- А меня? - Спрашиваю я.

- И тебя, Иуда. Всех научу.

- Такой уксус если всегда пить, так и можно вовсе боли не бояться!

Я в восторге, я не могу поверить, что такое возможно. Потому что я очень боюсь боли. Панически. Но ещё сильнее я боюсь, что об этом кто-нибудь узнает. Мне доводилось добровольно идти на боль, но я вспоминаю об этом с содроганием. После моей попытки самоубийства он меня спас. Если бы не страх боли, меня бы ничто не удержало в этом мире. Была бы ещё одна попытка, только и всего. Более удачная. Теперь таких попыток не будет. Теперь в этом мире есть Он, и этот мир мне снова стал дорог, как и прежде. Нет!!! Ещё дороже, чем прежде.

* * *

- Иуда, что в сумке у тебя, что ты носишь её с собою всюду?

- Тут свитки моего ... Которые принадлежали отцу Иоанна, Захарии.

- Что в них?

- Отрывки разных разговоров и речей записаны.

- Почитай что-нибудь.

И я читаю то, что знаю наизусть.

* * *

Они заинтересовались Александром. Странно. Все им интересуются. Что в нем великого? Почему его называли великим? Полководец не может быть великим. Царь, превратившийся в полководца ещё менее велик. Царем нужно родиться, полководцем можно стать. Далеко не каждый полководец может приблизиться к трону, но любой царь может принизить свою роль до полководца. Зачем он воевал? Захватил то, чем не смог управлять. Для себя ли? Сам он не нуждался даже в кровати. Для сына? Сыну он оставил огромное царство, да тот не смог с ним совладать и это его погубило. Для жены? Для матери? Нет! Так для кого? Для народа? Нужно ли было Македонии, чтобы её сыны погибали в схватках за землю, которая так и не стало частью Македонии? Самое лучшее было бы - презирать Александра. Его следовало бы назвать Александр Не-В-Меру-Жадный. Александр Тщеславный. Александр Безумный.

Мне нравится Учитель. Одна из причин этого, видимо, в том, что он призывает совершенно к противоположному. Не воевать, а смиряться. Не стремиться к богатству и к власти на земле. Прощать врагов своих. В этом очень много ума. И много истинно богатой души. Его души. Иисус, ты читаешь про Александра, а Александр стал бы читать про Иисуса? Ныне причисленный к сонму олимпийских богов Юлий трепетал пред могилой Александра. Римские и греческие боги, сотворенные из людей, вы всего лишь статуи без души. Если бы иудеи делали богов на манер римлян, голосованием, насколько же были бы лучше их боги! Мы бы выбрали тебя, Иисус. Потому что мы тебя любим, а ты - нас. Ты не отправлял бы наших детей на войну, а научил бы их радоваться солнцу, морю, травам и лесам, любить землю свою и народ свой. Так же сильно... Как я тебя люблю, Иисус!

* * *

Он не придерживается тех правил, которым Он нас учит. Поначалу мне казалось, что я ошибаюсь, или что-то не понимаю. Теперь я этого уже не могу не замечать. Он учит нас скромности, но где же Его скромность? Он называет себя Пророком, а иногда и Сыном Господа, или что-то в этом роде... Посланником небес. Кто перед Ним преклоняется, тот уже и спасся по вере своей. А кто с Ним спорит, того небеса проклянут, и бог покарает. Он учит всепрощению, а сам проклял смоковницу, которая не дала ему плодов. Разве дерево виновато, что плоды его созрели до срока и все они были собраны? Учит полюбить врагов своих, а сам Ирода называл лисом и призывал на его голову кар земных и небесных. Тут и моё сердце с Ним. Я тоже ненавижу Ирода. Только мне казалось, что Он учит изгнать из сердца гнев, и мне было стыдно за себя, что я этого сделать не могу.

Как же можно изгнать гнев? Разве гнев - это не столь же естественное чувство, как и любовь? И кто не подвержен гневу - подвержен ли тот любви? Разве не любовь чаще всего бывает одной из причин гнева? Разве на тех, к кому мы равнодушны, мы можем гневаться? Гнев приходит, когда у нас отнимают то, что мы любим. Это, когда любимый человек нам делает больно, или когда любимому человеку делают больно другие. Когда не любишь, то и не гневаться легко. Значит ли это, что следует вырвать из сердца любовь, чтобы изгнать из него поводы гневаться?

Он говорит нам, что унижен будет, кто возвышает себя, а кто принижает, тот возвысится. Но Он себя нисколько не унижает. Скорее возвышает. Значит ли это, что Он будет унижен? Не желаю я такого суда Божьего, где Его унизят! Но ведь Он возвышает себя?! Или все заповеди, что Он говорит для нас, к Нему неприменимы? Эта женщина уж слишком обхаживает Его. Смотреть на это нет сил. И Он поощряет её своим взглядом. Ему приятно, что она обтирает Его с благовониями, а та уж и рада стараться! Целую склянку мирра вскрыла. Что она делает?! Его же помаленьку надо, а она прямо так и перевернула над Его головой!

- Зачем, женщина, ты вылила на голову Учителю целую склянку мирра?

- Оставь её, Иуда. Она выражает свои чувства, как может.

- А тебе это нравится?! Разве подобает тебе поощрять поклонение себе? Разве не скромности ты нас учил?

- Послушай, Иуда, я так хочу. Я несу людям учение, я должен быть им понятен. Эта женщина приняла моё учение, я для неё значу для неё много больше, чем склянка мирра.

- Так ты нам предлагаешь быть скромными, а для себя скромности не признаешь?

- Видишь ли, скромность предполагает умолчание о себе. Как же молчанием я завевать сердца людей? Кто таится, того не знают.

- Значит, у тебя двойная мораль? Всех призываешь быть скромными, а к себе этого не относишь?

- Я выбрал иной путь.

- Разве не своим примером следует учить людей благородству души?

- Ты прав, Иуда, но правда не так пряма, как нам порой хочется.

- Для себя у тебя другая правда?

- Разве речами я не выделяюсь среди прочих, Иуда?

- Да, речами ты не таков, как все мы. Но поступки...

- И поступки у меня должны быть иными.

- Ты добиваешься, чтобы тебя называли Богом?

- Это уже свершилось, прислушайся, Иуда.

- И тебе это нравится!

- Пусть они поклоняются мне и моему доброму слову, а не Ироду и его звонкой монете. Пусть подчиняются любви, а не удару хлыста. Ради этого согласен я потерять свою душу.