Страстное тысячелетие - Вадим Жмудь

- Да за смекалку же похвалил, Иуда, ну как ты не понимаешь?

- Значит, просто своровать - плохо, а с хитростью своровать - достойно похвалы? Чему вас учит эта притча?

- Уже ты и Учителю не веришь, что этот управляющий умный и находчивый?

- Да в чем же он умный? Умный был бы, так не спрашивал у должников бы, кто что должен, ведь у него расписки были на руках, а в них всё написано. Умный был бы, так подумал бы заранее, что землю он возделывать не умеет, а милостыню просить ему стыдно, и не обворовывал бы хозяина!

- Экий ты неверующий, Иуда. Право слово, непонятливый ты.

- Да вы-то уж прямо на лету схватываете всё, и подумать не хотите лишний раз.

- Наше дело не думать, наше дело - учиться и веровать.

- А коли бы уж на то пошло, будь этот управляющий настоящим пройдохой, не так бы он поступил.

- А как?

- Да вот сказал бы должнику: "Ты моему хозяину должен сто бочек оливкового масла. Если договоримся, то я эту расписку сожгу, но ты мне взамен напиши другую, что должен пятьдесят бочек масла не хозяине, а мне. И тебе выгодно, и мне".

- А господин бы его не похвалил!

- А уж он после этого сам господином стал бы, так что ему похвалы этого господина вроде бы и не к чему.

- Всё-то ты вывернешь, всё-то переиначишь, Иуда. Лука, как записал, так и оставь. Нам Иудины пояснения ни к чему, нам слово Учителя важно сохранить.

Надо бы порасспросить Его, что Он хотел сказать этой притчей, но я не могу. Мне стыдно, что когда Он говорил, мои мысли были совсем о другом.

* * *

Он один не спал. Вернее, Он думал, что не спит только Он. Поэтому Он говорил сам с собою вслух - у Него была такая странная привычка. Ученики Его думали, что Он разговаривает с небесами. Нет, Он говорил сам с собой. Мне было слышно каждое его слово. Когда у меня закрыты глаза, я не пропускаю слов. Он сидел у огня и рассуждал:

- Мне уже и самому опостылела эта вечная борьба со всем миром. Я тверда знаю, что мне не устоять. Коли уж надлежит принести себя в жертву счастью народа, среди которого живешь, то нынче - самое время. Сейчас канун Пасхи, праздник. Если меня схватят, то, конечно, потребуют моей смерти. Не от ненависти, нет. Они меня боятся. Ирод боится меня, и его шпионы рыщут за мной следом. Они желают схватить меня тогда, когда я буду один. Они не хотят сражения. Я тоже не хочу кровопролитья. Никто не хочет этого. Значит, наши желания совпадают. Они хотят схватить меня, я... Хочу ли я? Нет. Но этого не избежать. Рано или поздно найдется предатель. Из учеников моих кто-нибудь не выдержит этой жизни. И тогда ему станет стыдно уходить от нас. Человек так устроен, что ему легче быть обиженным, чем обидчиком. Этот кто-то будет искать случая обидеться, после чего уйдет с гордо поднятой головой. Ему так будет легче. Куда же он пойдет? Без денег, без друзей, как щепка, подхваченная волнами, не у этого берега, значит у того прибьет её. Стражники и шпионы Ирода - вот чьей добычей он станет. Коли этому случиться, так уж лучше бы сейчас. Завтра праздник. Если меня схватят, то по случаю праздника могут и отпустить. И тогда ещё некоторое время у меня будет для того, чтобы учить этих людей. Сегодня схватят, завтра отпустят - неплохой вариант. Отпустят ли? Отпустят. Куда им деваться? В крайнем случае, посадят в темницу. Это бы и к случаю. Ирод велит посадить меня в темницу, но завтра та самая пятница. Будет затмение солнца. Они народ суеверный, подумают, что небо подает им знак, что меня следует отпустить. Это бы тоже было очень кстати. Как же ещё воздействовать на эти тёмные души, как не чудом? Иудея, тебя призывают к добру, ты хватаешь пророка, и в этот день на три часа меркнет свет дневной! Трепещи, Иудея! Изменись! Посмотри на себя! Не небесных ли знаков тебе надо ждать, чтобы стать лучше? Только угроза кары небесной способна содрогнуть тиранов. Ну, так ты содрогнешься, Ирод. Так содрогнешься, что испуг твой докатится до Рима. Если бы меня схватили завтра... Предавший меня завтра был бы моим спасителем... Но что это я? Разве я желаю того, чтобы кто-то из моих учеников предал меня? Нет, это было бы крахом всего. Этих двенадцать я люблю, я верю в них. Они - я сам. Я бы умер за каждого из них. Но я бы не смог предать никого из них. Как же я помыслил, чтобы один из них предал меня? Нет, не хочу, не желаю... Пусть лучше позже меня схватят, пусть казнят, пусть не будет ни праздника, ни затмения, но позже... Лишь бы не ценой предательства. Никто из них не должен жертвовать своей душой для спасения моей жизни. Никто. Душа ценнее жизни. Умереть легче, чем быть отвергнутым, проклятым, ненавидимым и презираемым. И никому из них я не желаю этой участи.

* * *

- Уж рассвет. Все спят. Как они беспечны! Они знают, что о них есть кому подумать. Людям всегда надо быть уверенными, что кто-то есть, кто думает о них ежечасно. Тогда они спят, как дети.

- Учитель, ты не спал?

- Уже проснулся, Пётр? Не спалось мне что-то.

- А мне снилось, будто я восседаю на позолоченном кресле, которое стоит у врат в чудесный сад. У меня на поясе ключи, а передо мной лежит книга, в которой записаны все дела земные. Я читаю в этой книге судьбы людей, и открываю им врата в чудесный сад.

- Это запах цветущего сада навеял тебе этот сон, Петр.

- Вставайте, братья! Уже рассвело!

- Не буди их, Петр. День длинный. Пусть спят.

- Петр, как тебе удается проснуться раньше всех?

- Но не раньше Учителя.

- А где Иуда?

- Только сейчас заснул.

- Я не сплю, Учитель. Я думаю.

- О чем, Иуда?

- О твоих словах.

- О каких словах?

- Ты говорил, что тебя предадут. Один из нас должен предать тебя.

- Так вот оно что? Ты не спал и тогда тоже?

- Прости, Учитель, я слышал. Почему у тебя так много врагов, Учитель? Почему против тебя злоумышляют? Почему Каиафа и Анна посылают стражников? Чтобы разыскать тебя? И ты это знаешь! Почему же ты не прячешься?

- Зачем же искать того, кто не прячется? Зачем прятаться тому, кто не боится?

- Они хотят схватить тебя тайно, когда поблизости от тебя нет друзей.

- Ну так долго же они будут искать случая.

- Они же могут застать тебя в каком-нибудь доме, где ты ночуешь.

- Сейчас тепло, Петр, и мы ночуем под открытым небом.

- Если же они схватят тебя, мы все погибнем за тебя, Учитель!

- Нет, Петр, вы не сделаете этого.

- Учитель, без тебя наша жизнь нам не дорога.

- Петр, тебе не дороги те истины, которые мы вместе открывали?

- Учитель, как ты можешь так говорить? Твоё слово свято для нас!

- Так несите его людям. А если мы все погибнем, то каков итог?

- Учитель, что же нам - стоять и смотреть, как стражники хватают тебя?

- Именно, стоять и смотреть. А если вас станут обвинять в дружбе со мной, то отрекитесь и уйдите с миром, для того, чтобы в другом месте проповедовать мои слова.

- Никогда! Нет, Учитель, я не смогу отречься от тебя!

- А я говорю, что отречешься. И вот меня нынче вечером схватят, а ты ещё до второго крика петуха отречешься трижды от меня.

- Учитель, не тому ты нас учил и не дело ты говоришь!

- Молчи, Иуда!

- Нет, я молчать не буду! Ты хочешь сделать из нас предателей? Ты видишь в нас предателей, хотя никто из нас тебя не предал!

- Слова мои я и тебе повторю - если на то пойдет, то и ты меня предашь, но жизнь свою спасешь.

- Никогда! Я свою жизнь отдам за тебя, если потребуется!

- Ну, так значит, не тому я вас учил, и не верно вы меня поняли. Вы сотворили себе кумира из меня, сына человеческого!

- Но ты же Бог! Ты оживлял людей?

- Это вы ложные чудеса устраивали, чтобы у меня больше было учеников. Думаешь. Иуда, я не догадался, что дочь старейшины синагоги ты опоил зельем? Учил ли я вас обманом ловить души и сердца людей?

- Очень она мне нужна! Она сама виновата! Она украла у меня бутыль и пила из неё.

- А если бы она умерла? Грех этот был бы на твоей совести и на моей также.

- Нет, не грех это - воровке отравиться тем, что она украла - сама она и была бы виновата.

- О чем ты говоришь? Дочь старейшины - воровка? Уж верно, она решила, что это волшебное лекарство? Не ты ли её в этом убедил?

- С чего ты это взял?

- Отвечай, Иуда. Обманывал за моей спиной людей? Говорил, что я - Бог?

- Я не обманывал. Ты и есть - Бог. Ты видишь меня насквозь.

- Не совсем насквозь, но кое-что вижу. Не всё, что знаю о тебе, я рассказываю, Иуда.

- Ты знаешь? Что? ... Так ты все-таки расстегивал мою одежду?

- Успокойся, Иуда, подойди и поцелуй меня.

- Ты надо мной издеваешься? Ты не хочешь быть со мной богом, не хочешь быть человеком, ты не желаешь быть мужчиной, ты стоишь надо всеми нами, и опускаешься ниже каждого из нас! Ты прислуживаешь последнему нищему, и бросаешь вызов царям и первосвященникам! Ты возносишься душой к светлым небесам и повергаешь нас во тьму своими загадками! Ты призываешь нас любить своих врагов и требуешь, чтобы мы предали тебя? Что если я послушаюсь и пойду, открою Каиафе место твоего пребывания? Почему ты играешь нами как кошка мышатами, ничего не говоришь до конца? Если ты сам сказал, что пришел с небес, почему ты запрещаешь мне рассказывать, что ты бог?