Страстное тысячелетие - Вадим Жмудь

- Я не хочу умереть. Просто я умру.

- Почему?

- Смотри.

- Кровь! Зачем ты перерезал себе вены?

- Нет, я просто снял перевязь. Жилы я разрезал раньше - когда убили его. Я не хочу жить без него, он был для меня всем. Он хотел, чтобы весть о нем дошла до тебя. Его воля выполнена, теперь я свободен.

- Дай, я перевяжу тебя. Ты должен жить.

- Я не должен уже ничего и никому. То, что я был должен, я сделал. Я рассказал тебе о нем. Мне нечего больше делать в этом мире.

- Как зовут тебя?

- Я уже не помню. У меня нет имени с тех пор, как я последовал за ним.

- Что же это за страна, где лучшие гибнут в бесславии, а худшие торжествуют над ними!?

- Это - твоя Родина, Иисус...

* * *

"Эта нитка слишком блеклая и временами такая тонкая... я все время опасаюсь, что она порвется. Лучше я её перережу и возьму другую" - сказала Парка...

* * *

- Где я?

- Не беспокойся, тебе ничто не угрожает.

- Но я должен был умереть! Я чувствовал, что умираю. Силы оставили меня и глаза сомкнулись. Я уже умер.

- Ты будешь жить.

- Как ты спас мне жизнь? Как тебе удалось?

- Я знаю кое-что о том, как излечить больного.

- Излечить, но не воскресить.

- Иногда разница не столь велика, как ты думаешь.

- Так ты и вправду - Пророк и Чудотворец.

- Не думай об этом. Главное - отдохни. Тебе следует набраться сил. Ты будешь жить.

- Но я не хочу!!!

- Как же ты собираешься оставить меня одного? Ведь ты - ученик Иоанна, ты передал мне его волю, чтобы я был Пророком, а теперь меня хочешь покинуть?

- Разве Пророку нужны помощники?

- Друзья нужны всякому. Пророки - не исключение.

- Ты берешь меня в друзья к себе?

- Если ты согласишься.

- Такая честь для меня! Быть другом Пророку Иисусу.

- Значит, так и решим.

- Я согласен.

- Как же зовут тебя?

- Иуда. Я из Кариота.

- Вот тебе моя рука, Иуда из Кариота.

* * *

- Иуда, расскажи, что ты знаешь о смерти Иоанна.

- Я умирал вместе с ним, когда подглядывал за ними. Я умер, после того, как рассказал тебе о нем. Ты хочешь, чтобы я умер снова, рассказывая тебе о его гибели?

- Я хочу умереть вместе с тобой, чтобы понять, что произошло. Мы вместе пройдем через это. Я тоже его любил, хотя я знал его недолго.

- Ладно, слушай.

* * *

- Иоанн, ты - пророк! Предреки свою судьбу.

- Стражник, моя судьба написана в твоих глазах. Я не знал, что Ирод настолько труслив, что отважится на это преступление.

- Я даже не предложу тебе высказать последнее желание, Иоанн.

- Я вижу, ты достаточно храбр, чтобы разговаривать со своей будущей жертвой. Храбрецами не должны руководить трусы - это очень опасно для государства.

- Ты - занятный человек. Если бы я не торопился, я бы поговорил с тобой.

- Торопись, у тебя всего пять минут, чтобы совершить злодейство. А мне спешить некуда, у меня впереди вечность.

- Я только выполняю приказ.

- Не ты первый, не ты последний, кто оправдывается перед собой и людьми таким образом. Веришь ли ты сам себе?

- Пригни-ка голову.

- Да простится тебе...

* * *

- Иуда, ты считаешь Саломию виновной в смерти Иоанна?

- Я считаю виновными всех. Она не лучше стражника, который его обезглавил. Не будь его, нашлись бы другие, не будь её, возможно, он был бы жив.

- Настоящие убийцы не те, кто убивают, но и они - тоже...

- Они все - убийцы! Все виноваты в его смерти.

- А ведь и мы с тобой явились невольной причиной его гибели.

- Нет! Только не я!

- Если бы он не встретился со мной, возможно, его бы не схватили на этот раз.

- Может быть, твоя судьба повлияла на его гибель, но моей вины нет!

- Ты позволил его схватить. Стражников было двое, а вас, учеников, сотни. Мы все виновны в том зле, что творится вокруг нас, раз не противодействуем ему.

- Я подстерегу этих стражников и убью их!

- Этим ты Иоанна не вернешь, а лишь увеличишь количество страданий на земле. У стражников должно быть есть жёны, дети...

- Я убью Ирода!

- До него не добраться. Тебя не пустят даже на порог его заднего двора.

- Я переоденусь нищим и проберусь в сад, как тогда.

- Тогда был праздник, по случаю дня рождения Ирод позволил нищим быть зрителями на его пиру. По будням Ирод не жалует нищих. Если тебе не переломают ребра, это будет большой удачей.

- Я убью Иродиаду!

- Она бережется пуще Ирода.

- Я убью Саломию!

- Ты никого не убьешь, Иуда, та будешь моим первым учеником.

- Я ненавижу их.

- Первое, чем мы займемся, попытаемся избавиться от ненависти. Это чувство разрушает человека. Пусть лопаются от ненависти твои враги, а ты посочувствуй им, ведь они будут несчастнее тебя, того, кто освободился от ненависти.

- Сочувствовать - убийцам брата? Учителя, я хотел сказать.

- Иуда, я не вправе требовать такого. Но я прошу. Изгони ненависть из своего сердца. Начни с Саломии. Её легко простить. Она молода, наивна...

* * *

- Саломия! Скажи Симону и Андрею, что скоро отплываем.

- Хорошо, Заведеюшка. Я их пошлю к тебе.

- Учитель, ты слышал? Опять это имя...

- Это - другая женщина. Это жена того рыбака, что окликнул её. Пойдем, познакомимся с ними.

* * *

- Здравствуй, добрый человек.

- Здравствуйте и вы, странники.

- Красивая жена у тебя. И дети ладные - позволь порадоваться твоему счастью. Вот, если бы все так жили, как ты.

- Радоваться нечему, какое уж счастье! Все дни в трудах, все дни в нужде.

- Разве у тебя на душе тяжело?

- На душе-то легко, да и в карманах не тяжело.

- Чего же не хватает тебе для счастья?

- Счастлив лишь тогда человек, когда все есть, что захочет, а у меня только лодка, да рыбачьи сети.

- Ошибаешься, счастлив тот, кто знает, что идет по правильному пути. Счастлив тот, кто держит свою судьбу в собственных руках. Кто может рассчитывать на свои силы, тот ни от кого не зависит. Кто не причиняет зла другим, тот может не опасаться зла ни от кого. У кого нечего отнять, то не вызывает зависти и не рискует жизнью, не дрожит днем и ночью в страхе за свое добро. Счастлив тот, кто смело смотрит людям в глаза, потому что нет причин у него ждать от них плохого. Счастлив тот, у кого морщины на лице появляются от улыбок, а не от скорби. Мне кажется, что ты счастлив, Заведей.

- Ты прав, человек, и говоришь умно. Только заботит меня то, что некому передать мне моё ремесло, а сыновья мои не желают быть рыбаками. Каждый раз через силу я выхожу с ними в море, приходится упрашивать, и порою и прикрикнуть, чтобы заставить их рыбачить со мной.

- Быть может, их предназначение в другом?

- В чем же может быть предназначение сыновей рыбака, как не в том, чтобы ловить рыбу?

- Отец, рыбу это мы видим с детства каждый день. Всю жизнь одно и то же. Вода, лодка, сети, рыба. Мы живых людей не видим неделями, все только рыба.

- Симон, что ты такое говоришь? Зачем тебе люди? А мы с матерью чем плохи? К тому же, как с уловом возвращаемся, вы же с Андреем уходите на всю ночь в кабак! Неужто там людей мало вам?

- Отец, Симон прав. С людьми общаться гораздо приятнее, чем с рыбой.

- Заведей, отпусти своих сыновей со мной, ибо не к рыбе их души лежат, не рыбу ловить они хотят, а людей ловить в свои сети.

- Ловить людей? Что ты под этим разумеешь?

- Человек никогда не бывает сам по себе. Душа его недолго летает во все стороны. Не в те силки, так в иные - все равно попадется. Если не привлекать людей к праведной жизни, так они пойдут по пути зла. Возвестить благую весть о том, что люди - братья, что всем пристало любить всех - значит ловить души заблудшие и возвращать их на путь истинный. Это я имею в виду.

- Этим ты занимаешься со своим товарищем? Я сразу понял, что вы - люди не простые. Уж и не знаю, что со мной, но я верю словам твоим, как если бы ты был мой давнишний друг.

- Верь мне и отпусти сыновей, коли они согласятся.

- Отец, отпусти нас.

- Отец, мы пойдем с этим человеком.

- Ваш выбор, дети, вы уж не в том возрасте, чтобы я решал за вас. Идите, проститесь с матерью.

- Отец, мы вернемся - мы только посмотрим мир и вернемся.

- Конечно, Симон, я знаю. Да, Андрей, слушай Симона, он - старший. Возвращайтесь, мы будем ждать. "Все сыновья обещают вернуться, и никто не возвращается, так было во все времена. Я уж давно ждал этого, давно смирился. Хорошо хоть, что не с худым человеком отпускаю их, и не одних".

* * *

Она напоминала мою земную мать. Конечно, она была моложе, но я помню свою мать молодой, такой, какой она была при нашей первой встрече, когда я обошелся с ней, как муж. Эта женщина была тоже красива, хотя и отличалась. Волосы её были другого цвета, другой разрез глаз, иные губы, но что-то в них было общее - не только имя. Мария, Марион, Мириам, Мари...

Девушка была напугана. Люди, окружавшие её гневались, и это мешало им видеть в ней равную себе. Они её презирали и желали ей зла. Я почти физически ощущал ту злобу, которая грозила вылиться бедой. Эта женщина была презираема всеми всего лишь за то, что законы любви ставила выше законов внешней добропорядочности. Так как она, поступали многие, но не у всех правда так явно выходила на всеобщее поругание, как у неё. Она не оправдывалась - она ушла в себя и смиренно ждала той жестокой участи, которую уготовила ей её неосторожность.