Страстное тысячелетие - Вадим Жмудь

- Не понятно ты говоришь, учитель, но святость твоих слов я чувствую.

- Иоанн, надо отвергать те обычаи, которые наносят вред. Соблюдать бездумно вреднее, чем не соблюдать вовсе. Доброе начало этих законов убито чрезмерным рвением в их применении.

- Не понимаю.

- Закон, даже хороший, не должен быть сильнее людей. Закон должен соблюдаться, это - добро. Но и добро в слишком больших дозах может стать злом.

- Как понимать, что добро может стать злом? Может ли и зло стать добром?

- И во зле иногда теплится добро. Знаешь, зачем дают уксус приговоренным к смертной казни?

- Чтобы облегчить боль.

- Правильно. Туда также добавляют желчь. Но для чего придумали казнь? Разве не для того, чтобы не только смертью, но и болью наказать преступника и устрашить тех, кто вздумает ему последовать?

- Да, для этого.

- Так и в стремлении причинить боль люди бывают иногда добры, вопреки поставленной цели. Даже в палачах есть доброта, её надо разглядеть и пробудить, развивать.

- Скажи, учитель - если доброго чего-то слишком много, то как оно всё же может из доброго стать злым, а злого если мало, то оно уже и не такое зло?

- Всему должна быть мера.

- Разве и доброе может быть слишком?

- Чем запиваешь ты еду свою?

- Как и все - уксусом.

- То есть уксусом зовешь ты кислое вино.

- И все так его зовут.

- Вкусным ты его находишь?

- Да. Его приятнее пить, чем воду.

- Если этот уксус не был бы разбавлен водой, ты бы смог его пить?

- Нет, от такого питья и зубы ломит.

- Видишь - добрый напиток становится злым в большом соотношении к воде взятый.

- Вижу, правда твоя мне понятна стала. Но как же зло - в малом количестве и оно может быть добром?

- Тот же уксус разве тебя не убеждает и в этом? Знаешь ли ты, что и ядами змеи лечить человека можно?

- Нет, не ведаю.

- Верь мне - это так. Есть и травы такие, что в большом количестве соки их ядовиты для человека и пить их означает верную смерть. Но в малых количествах если их разбавить в воде то они снимают боль.

- Вовсе снимают?

- Есть такие, что и вовсе. Не будешь ты чувствовать, даже если и зуб тебе станут рвать.

- Вот бы и мне такой травы.

- Я научу тебя готовить такие настойки, Иаков.

- А меня?

- И тебя, Иуда. Всех научу.

- Такой уксус если всегда пить, так и можно вовсе боли не бояться!

- Его нельзя пить всегда. Это вредно. Ты перестанешь чувствовать себя, ты станешь болеть и наконец не сможешь жить без такого питья. Его нельзя пить помногу. Если выпьешь много сразу, то наступит временная лихорадка, как будто ты умер. И лишь по прошествии времени ты придешь в сознание.

- Дивные вещи ты рассказываешь, Учитель.

* * *

- Иуда, что в сумке у тебя, что ты носишь её с собою всюду?

- Тут свитки, которые принадлежали Захарии, отцу Иоанна.

- Что в них?

- Отрывки разных разговоров и речей записаны.

- Почитай что-нибудь.

- Вот, например, называется "Послание".

- Читай.

ПОСЛАНИЕ.

"Наконец-то, ты будешь в моей власти, гордая царица! Что только не претерпел я ради этого дня! Послушай, Клеопатра, весть о тебе дошла до меня давно. Мог ли я остаться равнодушным к славе о твоей красоте, о твоем уме и о твоей страстности? В тебе соединились три очарования женщины, я желаю на тебя взглянуть! Заранее знаю, что мне этого будет мало. Я желаю обладать тобой!.. Ради тебя я готов был покорить заново твою страну, и я пошел на это. Да, внешний повод был достаточно серьезный - Египет отбился от рук, перестал исправно платить подать. А виновата в этом ты! Нам не нужны распри, которые затеяла ты со своим братом и мужем Птолемеем - забыли вы что ли оба, что ваша династия поставлена к власти Александром? Предок ваш был у него простым полководцем, а вы уж вздумали не подчиняться? Ну так ты покоришься мне - мои войска заставят гордую Египетскую царицу признать Рим. Но не этого я желаю. Я хочу, чтобы красавица Клеопатра покорилась мужчине Юлию.

Да, мне нужна твоя любовь. Я так одинок в своей славе. Город мой славит меня, как человека великого, женщины покоряются мне, но любят ли они меня? Жена моя холодна со мной - у неё один расчет только быть моей, и я это чувствую. Куртизанки мне не нужны - нет для мужчины зрелого в том радости, чтобы усладить женщину, которой профессия услаждать мужчин - все их слова, все жесты - наиграны. Все они похожи одна на другую, и нет в них души... А такой женщины, которая поняла бы меня и полюбила, я не встречал.

Годы мои идут. Александр владел уже всем миром в том возрасте, когда я не имел ещё даже надежды стать консулом. И вот теперь я велик - я первый в Риме, но нету счастья у меня - я чувствую, что годы мои клонятся к закату. Но я не сдамся! Если я так поздно достиг славы - чтобы её приумножить, я должен пережить своих врагов! Я буду жить долго, и так же, как вырвал я Рим из рук Помпея, так и молодость свою я вырву из рук судьбы!

Что дает молодость? Свежесть чувств - вот что. Одно питает другое. Чтобы быть молодым, надо иметь в сердце любовь. Кого мне любить? Жена моя холодна. Её холодность убивает мои чувства, а коли бы и была она немного более горяча сама мысль, что я должен возлежать с ней из обязанностей супруга, уже способна отравить радости любви.

Возраст мой дает о себе знать. Волосы на голове выпали. Так что ж? Я добился права носить постоянно лавровый венок! Сенат даровал это право как признание особых заслуг. Кто теперь видит голый череп мой? Так я буду отвоевывать свои годы у судьбы, и никто не встанет у меня на пути.

Послушай, Клеопатра, не верь тому, что я говорю - все ложь. Не в этом причина. Просто я люблю тебя - я вожделею о тебе. Я хочу ласкать твое прелестное тело, я хочу испить влагу твоих ароматных губ, я хочу глядеть в твои глаза с самого близкого расстояния, когда кроме глаз ничего не видно одна душа! Я хочу, чтобы и ты забыла обо всех, чтобы отрешилась от слуха и зрения, и лишь страсть владела тобой в моих объятиях. Я люблю тебя. Нету в этом логики. И не надо. Я мог бы приказать, я мог бы заставить тебя явиться предо мной как рабыне, ведь я - твой победитель, но я молю тебя - приди ко мне, будь моей, нет у меня иных желаний, иных устремлений в жизни, кроме того, как забыться в твоих объятьях, упоиться твоими ласками!

Это мое послание к тебе, Клеопатра. Ты его не прочтешь, потому, что я его не напишу, всего лишь мысли - в мыслях я тебя молю, приди ко мне."

И тут двери дворца отворились и ординарец, склонив почтительно голову, спросил: "Цезарь, раб доставил тебе послание от Клеопатры. Прикажешь впустить его?"

Юлий гордо выпрямился и надменно произнес: "Пусть войдет".

В распахнутые настежь двери вошел нагой египтянин, на плече которого лежал свернутый ковер, с виду очень роскошный. Раб бережно положил ковер и, подхватив брошенный ему кошелёк, кошачьей походкой выбежал вон. Когда ординарец удалился, Юлий неспешно развернул ковер, разглядывая диковинные узоры. Но едва лишь ковер развернулся, из него выскользнула удивительно стройная и грациозная девушка, красавица, каких Юлий не видывал, смуглая, полуобнаженная, молодая, и по характерной раскраске ладоней и лица Юлий с восхищением узнал египетскую царицу Клеопатру.

* * *

- Зачем записывать, что между другими людьми было? Ведь их уже нет на земле. Нам-то какое дело до них?

- Это - дела людские, они всегда повторяются. Кто не знает о других ничего, тот сам должен испить чашу ошибок своих. Кто о других людях судит, у того и мудрости прибавляется. О тех, кто вокруг тебя, судить не пристало либо оскорбишь ненароком, либо возвысишь не по заслугам. О живых лучше молчать. Не судите и не судимы будете. А о тех, кто ушел, судить надо, мертвому чрезмерная похвала не повредит, а виноватого осудить надо не для него - ему ничто не сделается, а для себя и для тех, кто после нас будет. Если не задумываться об ошибках, то мудрым не стать.

- Какие же ошибки тут описаны?

- Не только ошибки, Иаков. История людей - история страстей. Может быть, Захария собирал записи о сильных страстях, которые творили историю. Он был мудр, раз читал это.

- Кто же написал это? Откуда было ему знать, что думал этот Юлий? Может быть тут все неправда?

- Какая разница? Если он написал правдиво, так это правда. Если он описал те чувства, которые могли бы быть, и так верно, что им веришь, значит это правда. А если бы написал он о событиях, которые были в действительности, но с искажениями, с преувеличениями, так это было бы и неправда.

- Как это - в неправде - правда, а в правде - неправда.

- Истинно говорю вам: самая большая в мире ложь состоит из большого количества правды с малой частью неправды. Ибо она, опираясь на неопровержимое, дает такую трактовку истине, что она злее и вреднее любой лжи. Иной же вымысел так раскрывает душу человека, что нету ничего правдивее его.

- Чудно ты говоришь, Учитель, но слушать тебя можно бесконечно.

- Если бы ещё мне знать, что я правильно понят... Иуда, почитай ещё что-нибудь.