Страстное тысячелетие - Вадим Жмудь

Жмудь Вадим Аркадьевич

Страстное тысячелетие

Жмудь Вадим Аркадьевич

СТРАСТНОЕ ТЫСЯЧЕЛЕТИЕ

Фантастический роман

Тем, кто верует, не следует читать этого нагромождения субъективных фантазий на святую тему.

Тем, кто ни во что не верит, это читать бесполезно.

Этот роман написан для сомневающихся.

Не учить кого-то, а задуматься хотел я с вами, друзья мои...

ЧАСТЬ I

НЕДОСТОЙНЫЕ МЫСЛИ ВСЛУХ

Друг - это всего лишь полуфабрикат, из которого два мастера - Доброта и Время - делают Предателя. Враги не предают, они остаются верны нам до конца. Если бы все всем были врагами, мир был бы стабильнее.

Друг, восхваляя, развращает, враг, порицая, очищает от скверны, заставляет стать лучше, чтобы противостоять ему. Враг не дает уснуть. Да здравствуют враги!..

Доброта - это вам не Справедливость. Справедливость воздает по заслугам. Заслужил - получи. Доброта дает не по заслугам. А почему же? По тому, что она - Доброта. Но она не всем дает поровну, а лишь тем, к кому добра. К Злу она не добра, Злу Доброта не дает. Значит, Доброта толкает Зло быть и дальше Злом.

Он призывал всех простить, но сам прощать не умел. А ведь Ему надлежало прощать как никому другому.

Если человек принес горе другому человеку, то он виноват перед ним. Его можно простить, но можно и не простить. Обиженный не обязан прощать обидчика.

Но бывают обстоятельства, когда обиженный обязан простить обидчика, ибо разделяет с ним вину, ибо ответственен за каждый шаг обидчика. Ибо он Создатель.

Кому другому, как не Создателю, следует прощать всех и вся? Быть может, если бы он прощал, то и все прочие прощали бы? А уж если он не прощает, как другие могут быть более великодушными. Разве это не дерзость - быть великодушнее самого Создателя?

И не есть ли его нежелание прощать основа всего Зла, сущего на земле?

Кто Ему мешает простить всех сегодня? И с этой же минуты установить всеобщее царство добра? Или Он не может переделать души без того, чтобы они прошли горнила страданий? А зачем же Он их такими создал?..

А мы если станем всех прощать, то Зло не приумножится ли?

Должен ли он убивать себя, чтобы спасти свои творения? Нравится ли Ему быть убитым?

Если нравится, то почему за это кого-то следует наказать?

А если нет, то и он не в силах отвратить того, что предрешено?

Значит, и Он играет по правилам, установленным кем-то, кто превыше Него? Тогда почему Он не прощает нас, если и Ему приходится подчиняться судьбе? если Он не свободен, то Он должен понять нас.

Впрочем, даже если Он и свободен, то и в этом случае Он должен понять нас.

А кто поймет до конца, тот станет ли судить?..

* * *

Он был похож на других, но не потому, что он был подобен им, а потому что Он их создал по своему подобию. И Он заставил всех играть те роли, которые он им отвел.

Но разве актер, играющий Ангела - Ангел? А исполнитель роли Дьявола Дьявол ли он на самом деле? Только дети, малые и большие, отождествляют актеров и их роли... Нет, не только они! Ещё Он. Создатель. Создав нас, он дал нам роли по своему усмотрению, но это не мешает Ему наказывать или награждать актеров за вины и доблести тех, чьи роли они исполняют... Только Его игрушки живые люди. И эта драма длится вечно, не смотря на то, что предел её уж назначен Им.

И мне предстоит предстать перед Ним и ответить за ту роль, которую Он мне предначертал, так строго, будто я в его спектакле был сценарист и режиссер, а Он - всего лишь зритель. На самом же деле Он - и сценарист, и режиссер, и актер, играющий главную роль, и зритель, и критик, и единственный судья нам всем.

Вот так, низвергая Ангелов в бездну, Он создаёт Дьяволов.

Твари и гады расплачиваются своей жизнью за две дерзости, соединенных вместе: за дерзость жить в доме радивой хозяйки и за дерзость попасться днём на её глаза, но и у них ещё есть укрытие и время, чтобы до него добежать. Мы же расплачиваемся за дерзость жить и быть послушными Его воле, и нет у нас укрытия от Него ни на земле, ни под землёй. Ибо всё в этом мире - Его дом, а мы везде чужие.

Добротой своей он ещё не создал ни одного Херувима из Сатаны, но гневом своим уже достаточно Ангелов обратил в Демонов.

* * *

Он был сын человеческий. Так Он называл себя. Он стал говорить об этом лишь тогда, когда все стали в этом сомневаться.

Он говорил, а они записывали. И многие потом перечитывали их письмена, и хотя они расходились в деталях, все они говорили об одном и том же. Их письмена - это благая весть. А я дневника не вел. Его бы никто и не прочел, кроме меня, а мне записывать ничего не надо, я и без того не забуду этих событий до конца этого мира. Никто не прочитал бы моего дневника, но мои мысли Он прочитает с такой же легкостью, как будто они изложены на пергаменте. Прочитает, ибо Он это умеет. Поймет, ибо Ему ведомо всё. Но не согласится. Потому что мои мысли это - "Евангелие от Ирода".

* * *

Я хотел понять Его. Мне это так и не удалось. Я хотел унять Его. Это мне удалось. Но какой ценой! Все знают, какой ценой куплено спасение иудейского народа. Эта цена - Его унижение, его смерть. Что из того, если, как говорят Он воскрес? Если бы мне знать точно, что моя смерть принесет спасение моему народу, и что я через три дня воскресну и буду вечно жить как бог, и я бы с легкостью согласился на такое испытание. Мне такого выбора никто не предлагал. Если Он - бог, то это им всё так предрешено, так тому и быть следовало, и других путей не было, о чем же тогда тут судачить? Как положено, так все и свершилось, и весь сказ... Ну, а если Он - не тот, за кого себя выдавал, если Он - не бог? Тогда Он смутьян и преступник, и казнь преступника есть первейшая обязанность правосудия, так уймитесь же, голоса осуждения! А если Он - что-то третье? Что же?

Третьего не дано.

* * *

Я не верил Ему. Он это видел. Я боялся Его. Ему это нравилось. Я выслеживал Его. Он был неуловим. Когда я потерял надежду схватить Его, Он проявил ужасающую беспечность и позволил себя схватить. Я дал Ему возможность оправдаться. Он отверг её. Я предоставил народу решать Его судьбу. Но народ никогда не бывает прав. Тогда я этого не знал. Но Он это знал всегда. Когда народу предоставляют решать свою собственную судьбу, народ всегда обманывает самого себя. И это, пожалуй, справедливо для всего народа в целом, хотя и ужасно для каждого гражданина. Когда народ решает судьбу одного человека, он может его казнить или наградить, но никогда не остается безучастным. Когда народу предоставляют возможность решать судьбу пророка, этот пророк обречен на мученическую смерть и на вечную память. Если бы Его казнь не состоялась, народ вскоре забыл бы о Нем. Его казнь была нужна Ему больше, чем остальным. За этим Он пришел, таков был Его сценарий, а мы - лишь актеры, которыми Он манипулировал, как хотел. Его роль снискала ему венец, а за наши роли мы расплачиваемся тысячелетиями страха...

* * *

Этот Иоанн... Он кричал всенародно, что скоро придет новый бог. Он призывал приготовить ему путь в пустыне. Людей он называл змеиным отродьем, говорил, что Он может и из камней создать потомков Авраамовых, и что всякое дерево, не приносящее плодов, будет срублено и брошено в огонь. Это было не понятно. Иудеев запугать нельзя. Пуганые - перепуганные. Мы всегда со всем соглашаемся и никогда ничему не верим до конца. Новый бог? Ладно. Срубят дерево? Может быть. А нам какое дело? Мы должны спрямить дороги, срыть холмы и засыпать ущелья? Чудненько, так мы же этим тысячу лет занимаемся! По мере сил, конечно, по мере сил. Так что же он не идет, ваш новый бог? Придет? Ах, вот как, да? Ну, так когда он придет, мы на него посмотрим и решим, что это за бог такой, а пока что у нас своих богов предостаточно, да тут ещё и Олимпийских богов надо не забывать, а их сонмище. Да ещё новые прибывают. Ещё недавно он был полководцем, ан, глядь, уже в боги его причислили, и сыскались два свидетеля, которые видели, как он чудеса сотворял. Ещё бы они не сыскались! Когда несогласных припугнут, а согласным заплатят, так и не два, а две тысячи свидетелей найдется. Кабы на страхе, да на подкупе можно было въехать в круг святых, в вечную жизнь, много бы было народу на Олимпе! Сколько царей уж отжило свой век с начала сотворения мира! Я думаю, что все горы мира не вместили бы тогда святых. Мысли мои никто не слышит, оно и славно. Не гоже таким мыслям быть услышанными. А ты, кто мысли читает, Тебя я не боюсь, ибо моя судьба Тобой уже предрешена, и смягчить себе приговор я не чаю.

* * *

А тут ещё генерал моей стражи, Админ, доложил мне, что какого-то самозванца этот Иоанн назвал Богом. Я должен был во всём разобраться. Не искать же мне этого Иоанна по городам и весям. На то я и Тетрарх Иудеи, чтобы иудеи повиновались мне, а не я за ними рыскал. Найти. Взять. Доставить. Как сказал, так и выполнили.

* * *

Вот Он, с виду такой невзрачный. Много был под солнцем. Кожа смуглая, в складках. Лет сорок на вид. Взгляд ищущий, много бегает по сторонам, но когда говорит, дерзко смотрит в глаза собеседнику. Иногда говорит тихо, иногда переходит на крик. Почти не жестикулирует, но те жесты, которые делает одними ладонями, очень выразительны. И глаза тоже очень насмешливые. Если такому отрезать язык, то он всё равно соберёт много слушателей вокруг себя - будет говорить глазами и ладонями. Опасный человек, но очень интересный. Такой не станет другом, но такой и в качестве врага приятен - от него предательства не жди. Я его расспрошу обо всём и отпущу. Только не сразу. Сразу такого отпускать нельзя. Да и он сразу всего не скажет.