Anamnesis vitae. История жизни - Александр Мишкин

Наружу вялым толчком выплеснулась кровь вперемешку с какими-то сгустками. Акушерка с фельдшерицей хором охнули. Иваныч напрягся.

– Спокойно! – удержал его я, – нужно какое-то время, чтобы матка сократилась.

Сколько потребуется времени, я не представлял. Про себя решил, что подожду минуты три, не больше. Правда, если кровотечение будет продолжаться и после назначенного времени, мне придётся либо удалять матку, либо… Впрочем, другого «либо» не существовало. До райцентра мы пациентку не довезём, это очевидно. А всё, что можно было сделать тут, в Кобельках, мы уже испробовали.

– Может, на себя бригаду из ЦРБ вызвать? – шёпотом предложила Клавдия Петровна.

– Не успеют. Добираться будут час, не меньше! – возразила акушерка.

Я молча кивнул. Часа у нас не было. Даже, наверное, не было и четверти часа. Эх, была – не была!

– Идём на резекцию матки. Готовьте инструмент и операционное поле.

Женщины опять слаженно охнули и поглядели на меня, как на камикадзе.

– Инструмента стерильного нет! – виновато развела руками Кладия Петровна, – Кто ж знал-то?

– Обжечь в спирту, живо! Антон Иваныч, слезайте: нужно обработать живот и лобок. Займитесь этим!

Иваныч с облегчением спрыгнул с несчастной и захлопотал над ней.

Я отрешённо стоял в сторонке, наблюдая за подготовительной суетой. И было мне ох, как хре… невесело.

Теоретически я помнил, как удалять матку. Практически – присутствовал пару раз на подобных операциях. Один раз даже удостоился чести подержать крючки. Я тогда вцепился в них и любовался отточенными, уверенными движениями рук хирурга.

Украдкой я взглянул на свои руки и огорчился ещё больше. Конечности мои заметно подрагивали от избытка адреналина в организме. Воровато оглянувшись по сторонам, я спрятал руки за спину. Чего позориться-то?

– Всё готово, Пал Палыч! – синхронно доложили фельдшера.

Рядом с истекающей кровью пациенткой уже стоял столик, накрытый стерильной простынью, на которой красовались свежеобожжённые хирургические инструменты. Живот несчастной женщины после антисептической обработки приобрёл лимонно-жёлтый оттенок и был обложен стерильными салфетками.

– Всё по-взрослому! – пробормотал я

– Что-что? – переспросила Клавдия Петровна.

– Отлично, говорю! – как мог, бодро заявил я, – Приступаем! Мы с Антоном Иванычем и Клавдией Петровной моемся на операцию…

– И мы?! – недоумённо тянули упомянутые коллеги.

– И вы. Антон Иваныч будет мне ассистировать, а вы, Клавдия Петровна, будете операционной сестрой. Подавать инструменты.

– А я? – возмутилась акушерка.

– А вы, Мария Глебовна, побудете анестезиологом. Поскольку наша пациентка в наркозе не нуждается, да и нечем его давать, будете следить за пульсом, давлением и обеспечивать медикаментозную терапию по моим назначениям. Всем задачи ясны?

– Ясны! – дружно гаркнула импровизированная операционная бригада.

– Отлично! Моемся!

– Пал Палыч!!! – заверещала вдруг акушерка так, что я невольно подпрыгнул.

– Ты чего орёшь, Машка?! – угрожающе зашипела на неё Клавдия Петровна.

– Пал Палыч, кровотечение остановилось! – на полтона ниже заявила Мария Глебовна и торжествующе обвела взглядом всех присутствующих.

Мы бросились к источнику кровотечения. Багровая река и в самом деле иссякла. Полностью. О недавней катастрофе напоминала лишь широкая полоса запёкшейся крови на коже.

– Слава Богу! – выдохнула Клавдия Петровна и широко перекрестилась.

Коллеги уставились на меня с таким благоговением, что мне стало неловко.

– Ну что же… Вот и славно. Сейчас давление поднимем, стабилизируем, в сознание приведём – и аккуратненько свезём в район, – смущённо пробормотал я, в душе откровенно ликуя, – Антон Иваныч, что там с давлением?

– Сто на шестьдесят, пульс сто десять! – отрапортовал фельдшер через минуту.

– Отлично. Холод на живот. Пусть пока тут, на кресле полежит, в палату не отвозите. Мало ли что… – распорядился я, стянул перчатки и направился к выходу из смотровой.

Такого огромного облегчения, граничащего с восторгом, я не испытывал никогда прежде. Хотя, где-то в глубине души притаился коварный червячок сожаления: когда бы мне ещё довелось самому делать резекцию матки, да ещё и по жизненным показаниям?

«Радуйся, что всё обошлось, Пирогов хренов!» – оборвал я свои хирургические амбиции и взялся за ручку двери…

– Доктор, она не дышит! И пульса нет! – раздался позади вопль Иваныча.

Чертыхнувшись, я одним прыжком пересёк комнату и склонился над головой пациентки.

– Остановка сердца и дыхания! – ещё раз уточнил Иваныч.

Я поднял пальцами бледные веки: зрачки медленно расширялись.

– Клиническая смерть! Антон Иваныч – на массаж сердца! Знаете, как?

Фельдшер кивнул, от души врезал кулаком по грудине и принялся «качать».

– Четыре нажатия – пауза для вдоха, ясно? Считайте вслух!

– Раз, два, три, четыре… Вдох! – скомандовал Иваныч.

Я запрокинул голову несчастной, зажал ей нос и выдохнул весь воздух из своих лёгких в её.

– Дальше!

– Раз, два, три, четыре! Вдох!

Всё повторилось.

– Клавдия Петровна, нужны гармошка, маска, интубационный набор! Быстро! И ещё – дефибриллятор, – в перерывах между вдохами выпалил я.

– Есть только гармошка с маской! – протягивая мне их, фельдшерица выглядела виноватой.

Ладно, на безрыбьи – и рак рыба. Приладив маску к лицу умирающей, я разогнулся:

– В вену – лидокаин, адреналин, преднизолон. Обе капельницы открыть до максимума, чтобы водопадом лилось!

В смотровой опять воцарилась суета. Мы с Иванычем «качали», женщины хлопотали с капельницами и шприцами. Вот только на пациентку нашу все эти телодвижения никакого влияния не оказывали. Эх, дефибриллятор бы!

– Клавдия Петровна! – окликнул я фельдшерицу, – Срочно найдите мне длинный электрический провод с вилкой. Оторвите от чего-нибудь! И две ложки. Только не алюминиевые, стальные!

Она с недоумением уставилась на меня.

– Быстро! – подогнал я её, – И ещё – четыре пары перчаток.

Фельдшерица кивнула и испарилась.

– Дефибриллятор делать будете? – раскусил мой замысел изрядно вспотевший Иваныч, – Я где-то читал о таком.

– Вот и я где-то читал. Причём не уверен, что не в фантастической литературе! – подтвердил я и скомандовал, – Меняемся!

Поменялись. Теперь я «качал», а Иваныч – дышал. Остановился на миг, ткнулся пальцами в сонную артерию: нет пульса!

– Вот, всё принесла! – запыхавшаяся Клавдия Петровна свалила трофеи на столик.

– Отлично! Теперь очистите от изоляции оба конца провода и прикрутите к важдому из них по ложке!

Фельдшерица справилась с заданием довольно проворно:

– Готово!

– Мария Глебовна, подмените меня пока! – попросил я акушерку.

Та с готовностью принялась массировать сердце.

А я стал натягивать перчатки: одну пару, другую, третью… Натянув все четыре, взялся за ложки, разведя их подальше в стороны:

– Клавдия Петровна, воткните вилку в розетку!

– Да вы что, Пал Палыч?! Вас же током шарахнет!

– Не шарахнет, я заизолировался. Втыкайте же, время уходит!

Фельдшерица взвизгнула, воткнула вилку и зажмурилась.

Зажмурился и я. Но, через мгновение, приоткрыв глаза и обнаружив себя живым, приободрился:

– На счёт три убираем от больной руки! Раз! Два! Три!

Коллеги торопливо отпрыгнули от тела. Не теряя времени, я ткнул ложками в грудь несчастной. Затрещало, заискрило и противно запахло палёным мясом. Верхний свет замигал.

Я убрал ложки:

– Пульс?

Иваныч ткнул пальцами в шею пациентки:

– Нет ничего!

– Качайте дальше!

Фельдшер с акушеркой продолжили реанимацию. Выждав пару минут, я опять скомандовал:

– Отошли все! Разряд!

Под ложками вновь затрещало. Тело слегка дёрнулось.

– Пульс?

– Отсутствует.

– Продолжаем.

Тридцатая минута реанимации. Всё, что могли, мы уже испробовали. Но – увы… Даже импровизированный дефибриллятор не помог. Я приподнял бледные веки: зрачки, разумеется, были просто огромными и на свет не реагировали. Роговичных рефлексов тоже не наблюдалось.

– Прекращаем реанимацию. Антон Иваныч, зафиксируйте время биологической смерти, – я стащил перчатки и рухнул на стул.

В полной тишине мои коллеги принялись наводить порядок в смотровой. Накрыли тело простынью с головой, собрали разбросанные повсюду шприцы и салфетки. Иваныч уселся заполнять историю болезни. А я… я просто сидел и безучастно наблюдал за этой, никому уже ненужной суетой. Вот и первый крест вкопан на моём персональном врачебном кладбище.

Так прошло минут десять. Наконец, я начал приходить в себя:

– Клавдия Петровна, как вы тут поступаете с… трупами? – последнее слово выдавилось с огромным трудом.