Anamnesis vitae. История жизни - Александр Мишкин

Пациент захрипел ещё чаще. Я засёк время: частота дыхательных движений – сорок в минуту! Дыхание неэффективное. Ежели на искусственную вентиляцию больного перевести нельзя, надо срочно придумать что-то другое. Вот только что? В моём воспалённом сознании пронеслись обрывки воспоминаний из лекций и семинаров.

– Антон Иваныч, морфин в больнице найдётся?

Не отрываясь от своих дел, фельдшер кивнул:

– Есть, конечно!

– Отлично. Клавдия Петровна, ставьте пока капельницу! – поймал я за халат проносящуюся мимо фельдшерицу.

– С чем? – присела она с другой стороны больного и принялась протирать его локтевой сгиб ваткой со спиртом.

– С физраствором. Когда поставите, введёте морфин!

Она с недоумением уставилась на меня:

– Зачем?! У него же болей нет!

– Зато есть одышка. А морфин её подавляет. Да делайте же, не теряйте время, – огрызнулся я, – Антон Иваныч, вашему – тоже капельницу с физраствором и больше пока – ничего. Будем разбираться. Ах, да, кислород дайте обоим!

Клавдия Петровна пожала плечами и воткнула иглу в вену:

– А чего он такой горячий? – поинтересовалась она.

Это я и сам бы хотел знать. Пока фельдшерица возилась с капельницей, я перешёл к следующему больному. Который пел. Взялся за пульс и покачал головой: тоже так и пышет жаром!

Тем временем немногословные мужики выгрузили на травку ещё двоих. Слава Богу, эти пребывали в сознании, хоть и весьма спутанном. И тоже, тоже – горячие!

Какая-то странность, пока неосознанная, не давала мне покоя. Что-то было не так. Вот только что? Ладно, доктор Светин, соберись и рассуждай. Итак, имеем пятерых пациентов с явной гипертермией (повышенной температурой тела, стало быть). При таком жаре они должны быть… Какими они должны быть? Правильно: влажными. Хотя бы местами. А эти – сухие, как песок в пустыне. И о чём это нам говорит?

Я хлопнул себя по лбу: точно, обезвоживание! Мужики, похоже, получили банальный тепловой удар. Но каким образом?

– Откуда вы их привезли? – поинтересовался я у переминающихся с ноги на ногу мужичков из грузовика.

– У грейдера нашли. Километрах в двадцати отсюда, – виновато пробубнил один из них.

– А что они там делали? Что значит «нашли»? Они у дороги валялись, а вы их просто подобрали? Подробности, мне нужны подробности! – не замечая того, я почти орал, наседая на съёжившихся аборигенов.

– В машине они сидели! – подал голос второй, который помоложе.

– В какой машине?

– В «запоре»… Ну, в «Запорожце», то есть. В ушастом.

– И что?

– Что – «что»? – не понял мой собеседник.

– Сидели пять мужиков в «Запорожце»… – тут я запнулся, осознав фантастическую экстремальность этого явления, – Сидели, стало быть, пятеро здоровых мужиков в ма-аленьком таком «Запорожце», плохели, синели и теряли сознание?

Туземцы дружно пожали плечами:

– Да вроде…

Я оторопело переводил взгляд с них на лежащие в рядок полуживые тела. Понятно, анамнез болезни придётся выяснять у самих пациентов. Когда оклемаются. Иначе толку не будет: водители грузовика застали, можно сказать, лишь финальный акт трагедии.

– Доктор, а доктор? – робко обратился ко мне старший.

– Что?

– Может, мы поедем, а? Нас в поле ждут, давно уже. Председатель головы свинтит и премии лишит.

Я невольно усмехнулся: если процесс будет происходить именно в этой последовательности, о премии мужичкам можно будет уже не беспокоиться.

– Да, да, конечно езжайте! Спасибо вам. А насчёт председателя не беспокойтесь – если что, адресуйте его ко мне. Я объясню, что вы вот этим, – я кивнул на лежащие тела, – жизнь спасли!

Мужики разулыбались, пожали мне руку и полезли в кабину. А я вернулся к своим доходягам.

«Синий» теперь дышал намного спокойнее. Клавдия Петровна успела ввести морфин и приладить кислородную маску. Да и синюшность у бедняги несколько уменьшилась. В вену резво капал физраствор, восполняя потерянную (пока неведомо, каким образом!) жидкость.

– Проверьте давление и сделайте в вену гепарин. Десять тысяч, – распорядился я и пошёл дальше.

Пациент Антона Иваныча уже пришёл в сознание и теперь удивлённо хлопал глазами поверх кислородной маски.

– Тоже – измерить давление. И температуру, всем обязательно измерить температуру! – спохватился я, – И ещё – взять кровь на гематокрит!

– Чего?! – хором взвыли оба фельдшера.

Ясно. «Нам таких словов не нать, нам чаво бы попроще…» Я забыл, что нахожусь не в Нероградской областной больнице, где по первому щелчку пальцами прибегает толпа лаборантов и делает любые анализы. Вздохнув, я махнул рукой:

– Да так, ничего, перегрелся малость. Давайте-ка их по палатам определим. А то что ж они у нас так-то… в военно-полевых условиях.

– Данила!!! Айда больных таскать!!! – взвизгнула Клавдия Петровна.

У меня заложило уши.

Я дописал историю болезни и потянулся. Первый день моей работы в качестве и.о. главврача полностью соответствовал определению «с корабля – на бал». За последние два часа я провёл интенсивную терапию пятерым тяжеленным больным. В результате – из крайне тяжелого их состояние стало от просто тяжёлого до вполне даже удовлетворительного.

Тяжёлым оставался пациент с тромбоэмболией: он, хоть и пришёл в себя, но по-прежнему внушал мне серьёзные опасения. Давление сам не держал, только на вазопрессорах и гормонах; к тому же, после прослушивания его лёгких я пришёл к нерадостному выводу о том, что назревает пневмония.

Зато остальные четверо поправлялись на глазах. Коррекция потерь жидкости и охлаждение (для чего пришлось выгрести почти все запасы льда из больничного погреба!) сотворили чудо. Недавние доходяги полностью пришли в норму и запросились домой. С каковой целью и отрядили делегата ко мне в кабинет пятнадцать минут назад.

Делегата я решил пошантажировать. Пообещал, что отпущу исцелённых лишь в том случае, если он, делегат, в подробностях расскажет мне обстоятельства, повлекшие за собой столь плачевное состояние моих пациентов.

Посланник помялся минуту… да и рассказал.

Какое-то время после окончания его рассказа я хватал раскрытым ртом воздух, не в силах вымолвить ни слова. Потом принялся биться лбом об стол в приступе истеричного смеха. Впрочем, смехом это назвать было сложно. Ржание: добротное такое, переливчатое ржание. Ну, а как ещё прикажете смеяться в бывшей конюшне?

Делегат поведал мне историю, достойную пера Дюма. Вернее, Дюмов – и отца, и сына.

Дело было так. В пятницу вечером пятеро мужичков решили съездить в соседнее село (пятнадцать вёрст!) в гости. Сборы были недолгими: прихватив с собой десяток литров самогонки, наши герои уселись в «Запорожец» и двинулись в путь.

Как пятеро упитанных организмов уместились в этой пародии на автомобиль, – объяснить не смог бы даже Эйнштейн с позиций собственной теории относительности.

Тронувшись, путешественники решили отметить благополучное начало тура. И отметили. Все, включая водителя (кстати, именно он и оказался в конце концов моим самым тяжёлым пациентом).

В результате, примерно на полпути «запор» не вписался в поворот, слетел с грейдера, проскакал по полю и въехал в столб. Но!

Столб оказался непростым. Знаете, встречаются иногда у дорог такие, сделанные из двух длинных брёвен, соединённых вверху и расходящихся книзу? Получается этакий треугольник, обращённый вершиной вверх.

«Запорожец» въехал в аккурат промеж брёвен. И заклинился там. Да так здорово, что обе двери (а в «запоре» их всего-то две!) оказались намертво заблокированными.

Осознание трагизма ситуации пришло к страдальцам не сразу. Поначалу они обрадовались тому, что живы. И тут же это отметили. Потом отметили то, что машина осталась цела. Потом тяпнули за преодоление половины пути. И понеслось…

Напомню: был вечер пятницы. По грейдеру и в будни-то редко, кто ездит. А уж в преддверии выходных…

Через пару часов кому-то понадобилось выйти по естественной надобности. Поняв, что двери не открываются, мужички опустили стёкла и попытались выйти в окна. Но проклятые брёвна загораживали собой проёмы. Тогда путешественники принялись звать на помощь. Эхо было им ответом…

Прошла ночь, настало утро субботы. Дорога по-прежнему была пуста. Сидельцы охрипли, безуспешно взывая к пространству. Воды у них с собой не было, поэтому жажду утоляли самогоном. А нужду, пардон, справляли в окна.

А потом взошло солнце… Температура за бортом неуклонно приближалась к обычным для этого времени года на Нероградщине двадцати пяти градусам. В тени…

Тени столб не давал. А «запор», к несчастью, был тёмно-синим. И потому его содержимое вмиг нагрелось градусов до пятидесяти. Мужики пили, орали, опять пили, опять орали…