Горечь и сладость любви - Наталия Николаевна Антонова

– Вы выглядите роковой женщиной, – шепнул он ей, почти касаясь губами её макушки.

Вера ничего не ответила, спрятав улыбку в краешке рта. То, что художник на данный момент не был бедным, Вера поняла, когда он, придвинув к ней меню, предложил ей сделать заказ. Девушка постаралась выбрать не особо дорогие блюда.

Он снисходительно выслушал её, и спросил:

– А как вы относитесь к крабам?

– Хорошо отношусь! – вырвалось у неё.

– Тогда в чём же дело? – покровительственно улыбнулся он.

– Просто они дорогие, – лёгкий румянец окрасил Верины щёки.

– О! Вы заботитесь о моём кошельке, – его улыбка стала ещё шире. Ему на самом деле было приятно, что Вера, как он и предполагал, оказалась не хищницей и не стервой. – Можно я выберу блюда на свой вкус? – спросил он мягко.

– Пожалуйста, – пожала плечами Вера.

– Вы любите речную форель? – спросил он.

– Люблю, – кивнула Вера.

– А щучью икру?

– Я всякую люблю.

Он довольно рассмеялся и продолжил отмечать деликатесы, уже не спрашивая Вериного мнения.

– Может быть, хватит? – спросила она. – Мы ведь не бегемоты, чтобы столько съесть.

– Не волнуйтесь, – он легко накрыл её руку своей, – я всего заказал понемногу. Осталось выбрать десерт. Как вы относитесь к миндальным пирожным?

– Нормально, если горький миндаль не заменён в них цианистым калием, – ляпнула она.

Эдуард сделал вид, что оценил её шутку, и тихо рассмеялся:

– Можете не беспокоиться по этому поводу. В этом заведении ещё ни разу не было никакого криминала. Так что уж говорить об отравлениях цианидом.

– Уговорили, – усмехнулась Вера, – пусть на десерт будут миндальные пирожные.

В зале звучала приятная тихая музыка. Они ели, обменивались взглядами и улыбками.

Потом музыка стала живее, и Эдуард предложил:

– Может быть, потанцуем?

Она кивнула, и он поспешил помочь ей встать из-за стола. Вера мысленно поблагодарила музыкантов за то, что музыка хоть и перестала быть медленной, но и не стала быстрой. Ей вовсе не хотелось растрясти все уложенные с такой тщательностью в её животе лакомства. Давно она так не пировала. Хотя Андрей и приглашал её в дорогие рестораны, но там она не съедала зараз столько вкусностей. И дело не в том, что Данилов был скупым, нет, он просто не был гурманом, для Веры он заказывал то, что она сама выбирала. И оба были довольны. Зато Андрей легко тратил деньги на театры, филармонию, концерты, выбирая самые удобные, а значит, и самые дорогие места в зрительном зале.

Руки Эдуарда приятно сжимали её талию. Вернее, не совсем талию, одна рука мужчины лежала чуть выше линии талии, а другая легко соскользнула вниз, впрочем, не особо нарушая приличия. Вера сделала вид, что ничего не замечает. А вообще-то ей нравилось расположение его рук на её теле.

Пряный аромат его туалетной воды ей тоже нравился, он волновал Верино воображение и слегка опьянял, да, именно опьянял, а не пьянил, как некоторые сильные парфюмерные запахи, особенно если они исходили от мужчин, которые буквально купались в туалетной воде, выливая на себя добрых полфлакона. Вернее, недобрых. И почему это некоторым представителям мужского пола не приходит в голову, что сильный запах, исходящий от них, может травмировать нежное женское обоняние?

– Вера, а вы воспитывались в полной семье? – неожиданно спросил её Эдуард, когда они вернулись за столик.

– Да, – ответила она несколько растерянно и подумала про себя: «Неужели и у этого нет отца». – А вы? – спросила она вслух.

– Меня воспитывал дед, – признался он.

– Дед?

Он кивнул.

– А что же сучилось с вашими родителями?

– Да ничего с ними не случилось, – отмахнулся он, – мои родители живы и здоровы.

– Слава богу! – вырвалось у Веры. – Почему же тогда они вас бросили? – проснулось в ней женское любопытство.

– Вообще-то они не бросали меня, – улыбнулся художник, – просто они геологи, и их практически никогда не было дома.

– Тогда понятно, – с явным облегчением протянула Вера.

«И всё-таки я не ошибся, она добрая девушка», – подумал Эд довольно.

– Хотите, я расскажу вам о своём детстве? – спросил он.

– Хочу, – ответила Вера. Она действительно хотела. Ей было интересно о нём всё-всё.

Обретя в лице Веры искренне заинтересованную в нём слушательницу, Эдуард заливался соловьём.

А Вера слушала, кивала, задавала редкие короткие, чаще всего наводящие вопросы и снова слушала и кивала. Когда он замолчал, часы на импровизированной башне за стойкой бара пробили двенадцать.

– Ой, уже так много времени! – Вера сделала попытку подняться.

– Ну что вы! – удержал он её за руку. – Прямо как Золушка!

– Почему Золушка? – удивилась Вера.

– Просто мне показалось, – рассмеялся он, – что вы боитесь, как бы ваша карета не превратилась в тыкву.

– У меня и нет никакой кареты, – рассмеялась слегка опьяневшая Вера. Она выпила всего два бокала шампанского, но игривые пузырьки ударили ей в голову.

Эдуард не пил, так как был за рулём.

– Вот именно, – подхватил он, – кареты у вас нет! Зато кучер есть! Это я! – он ударил себя в грудь. – И я обещаю вам, что ни при каких условиях не превращусь в крысу.

Вера звонко рассмеялась и тут же прикрыла рот ладошкой. А потом проговорила, блестя глазами:

– А вдруг моё платье превратится в лохмотья?

– Такая красивая женщина, как вы, в любых лохмотьях будет смотреться, как в королевском платье.

– Спасибо, – улыбнулась Вера и смущённо потупилась.

Прошло ещё полчаса, и девушка всё же настояла на том, чтобы Прилунин отвёз её домой.

Колёса автомобиля неслышно скользили по дороге притихшего ночного города. Эдуард краем глаза рассматривал отражавшееся в зеркале лицо Веры. Ему показалось, что девушка чем-то неуловимо похожа на эту тихую тёплую осеннюю ночь. Ему хотелось остановиться возле парка, вывести Веру из машины и долго и страстно целоваться с ней под скупыми лучами убывающей луны. Но он понимал, что не место и не время. Обольстить Веру с наскока не получится. Впрочем, если подумать, то и ему самому это неинтересно. Эдуарду хотелось, чтобы история их любви была не только красивой, но и долгой.

– Куда дальше? – тихо спросил он, когда они миновали парк.

– Прямо, – ответила она, – потом налево и под арку.

Ехать пришлось не более трёх минут.

– Мой подъезд в середине, – прошелестел её тихий голос.

И он затормозил возле бровки. Имей он такую возможность, он довёз бы её до самой двери.

Невольно ему вспомнился один из рассказов О’ Генри, в котором приехавший из провинции американец поднялся по ступеням лестницы в подъезде прямо до двери своего приятеля. Эд улыбнулся.

– Вот я и дома, – сказала Вера, – спасибо вам за чудесный вечер, –