Серебряный век. Лирика - Антология
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Михаил Кузмин (1873–1936)
«Где слог найду, чтоб описать прогулку…»
Где слог найду, чтоб описать прогулку,Шабли во льду, поджаренную булкуИ вишен спелых сладостный агат!Далек закат, и в море слышен гулкоПлеск тел, чей жар прохладе влаги рад.
Твой нежный взор, лукавый и манящий,Как милый вздор комедии звенящейИль Мариво капризное перо,Твой нос Пьеро и губ разрез пьянящийМне кружит ум, как «Свадьба Фигаро».
Дух мелочей, прелестных и воздушных,Любви ночей, то нежащих, то душных,Веселой легкости бездумного житья!Ах, верен я, далек чудес послушных,Твоим цветам, веселая земля!
1906«Когда я тебя в первый раз встретил…»
Когда я тебя в первый раз встретил,не помнит бедная память;утром ли то было, днем ли,вечером, или поздней ночью.Только помню бледноватые щеки,серые глаза под темными бровямии синий ворот у смуглой шеи,и кажется мне, что я видел это в раннем детстве,хотя и старше тебя я многим.
«Светлая горница – моя пещера…»
Светлая горница – моя пещера,Мысли – птицы ручные: журавли да аисты;Песни мои – веселые акафисты;Любовь – всегдашняя моя вера.
Приходите ко мне, кто смутен, кто весел,Кто обрел, кто потерял кольцо обручальное,Чтобы бремя ваше, светлое и печальное,Я как одежу на гвоздик повесил.
Над горем улыбнемся, над счастьем поплачем.Не трудно акафистов легких чтение.Само приходит отрадное излечениеВ комнате, озаренной солнцем не горячим.
Высоко окошко над любовью и тлением,Страсть и печаль, как воск от огня, смягчаются.Новые дороги, всегда весенние, чаются,Простясь с тяжелым, темным томлением.
«Все тот же сон, живой и давний…»
Все тот же сон, живой и давний,Стоит и не отходит прочь:Окно закрыто плотной ставней,За ставней – стынущая ночь.Трещат углы, тепла лежанка,Вдали пролает сонный пес…Я встал сегодня спозаранкуИ мирно мирный день пронес.Беззлобный день так свято долог!Все – кроткий блеск, и снег, и ширь!Читать тут можно только ПрологИли Давыдову Псалтирь.И зной печной в каморке белой,И звон ночной издалека,И при лампадке нагорелойТакая белая рука!Размаривает и покоит,Любовь цветет проста, пышна,А вьюга в поле люто воет,Вьюны сажая у окна.Занесена пургой пушистой,Живи, любовь, не умирай!Настал для нас огнисто-льдистый,Морозно-жаркий, русский рай!Ах, только б снег, да взор любимый,Да краски нежные икон!Желанный, неискоренимый,Души моей давнишний сон!
Август 1915Бисерные кошельки
IЛожится снег… Печаль во всей природе.В моем же сердце при такой погоде,Иль в пору жарких и цветущих летПечаль все о тебе, о мой корнет,Чью прядь волос храню в своем комоде.
Так тягостно и грустно при народе,Когда приедет скучный наш сосед!Теперь надолго к нам дороги нет!Ложится снег.
Ни смеха, ни прогулок нет в заводе,Одна нижу я бисер на свободе:Малиновый, зеленый, желтый цвет, –Твои цвета. Увидишь ли привет?Быть может, ведь и там, в твоем походеЛожится снег!
IIЯ видела, как в круглой залеГуляли вы, рука с рукой;Я слышала, что вы шептали,Когда, конечно, вы не ждали.Что мной нарушен ваш покой.
И в проходной, на геридоне,Заметила я там письмо!Когда вы были на балконе,Луна взошла на небосклонеИ озарила вас в трюмо.
Мне все понятно, все понятно,Себя надеждой я не льщу!..Мои упреки вам не внятны?Я набелю румянца пятнаИ ваш подарок возвращу.
О, кошелек, тебя целую;Ведь подарил тебя мне он!Тобой ему и отомщу я:Тебя снесу я в проходнуюНа тот же, тот же геридон!
1912Дом
Какая-то лень недели кроет,Замедляют заботы легкий миг, –Но сердце молится, сердце строит:Оно у нас плотник, не гробовщик.Веселый плотник сколотит терем.Светлый тес – не холодный гранит.Пускай нам кажется, что мы не верим:Оно за нас верит и нас хранит.
Оно все торопится, бьется под спудом,А мы – будто мертвые: без мыслей, без снов…Но вдруг проснемся пред собственным чудом:Ведь мы все спали, а терем готов.Но что это, Боже? Не бьется ль тише?Со страхом к сердцу прижалась рука…Плотник, ведь ты не достроил крыши,Не посадил на нее конька!
1916«Не губернаторша сидела с офицером…»
Не губернаторша сидела с офицером,Не государыня внимала ординарцу,На золоченом, закрученном стулеСидела Богородица и шила,А перед ней стоял Михал-Архангел,О шпору шпора золотом звенела,У палисада конь стучал копытом,А на пригорке полотно белилось.
Архангелу Владычица сказала:«Уж, право, я, Михайлушка, не знаю,Что и подумать. Неудобно слуху.Ненареченной быть страна не может.Одними литерами не спастися.Прожить нельзя без веры и надеждыИ без царя, ниспосланного Богом.Я женщина. Жалею и злодея.Но этих за людей я не считаю.Ведь сами от себя они отверглисьИ от души бессмертной отказались.Тебе предам их. Действуй справедливо».
Умолкла, от шитья не отрываясь.Но слезы не блеснули на ресницах,И сумрачен стоял Михал-Архангел.А на броне пожаром солнце рдело.«Ну, с Богом!» – Богородица сказала,Потом в окошко тихо посмотрелаИ молвила: «Пройдет еще неделя,И станет полотно белее снега».
Максимилиан Волошин (1877–1932)
Когда время останавливается
1Тесен мой мир. Он замкнулся в кольцо.Вечность лишь изредка блещет зарницами.Время порывисто дует в лицо.Годы несутся огромными птицами.
Клочья тумана – вблизи… вдалеке…Быстро текут очертанья.Лампу Психеи несу я в руке –Синее пламя познанья.
В безднах скрывается новое дно.Формы и мысли смесились.Все мы уж умерли где-то давно…Все мы еще не родились.<15 июня 1904. St. Cloud>
2Быть заключенным в темнице мгновенья,Мчаться в потоке струящихся дней.В прошлом разомкнуты древние звенья,В будущем смутные лики теней.Гаснуть словами в обманных догадках,Дымом кадильным стелиться вдали.Разум запутался в траурных складках,Мантия мрака на безднах земли.
Тени Невидимых жутко громадны,Неосязаемо близки впотьмах.Память – неверная нить Ариадны –Рвется в дрожащих руках.
Время свергается в вечном паденье,С временем падаю в пропасти я.Сорваны цепи, оборваны звенья,Смерть и Рожденье – вся нить бытия.<Июль 1905>
3И день и ночь шумит угрюмо,И день и ночь на берегуЯ бесконечность стерегуСредь свиста, грохота и шума.
Когда ж зеркальность тишиныСулит обманную беспечность,Сквозит двойная бесконечностьИз отраженной глубины.<1903>
4Валерию Брюсову
По ночам, когда в туманеЗвезды в небе время ткут,Я ловлю разрывы тканиВ вечном кружеве минут.
Я ловлю в мгновенья эти,Как свивается покровСо всего, что в формах, в цвете,Со всего, что в звуке слов.
Да, я помню мир иной –Полустертый, непохожий,В вашем мире я – прохожий,Близкий всем, всему чужой.Ряд случайных сочетанийМировых путей и силВ этот мир замкнутых гранейВлил меня и воплотил.
Как ядро, к ноге прикованШар земной. Свершая путь,Я не смею, зачарован,Вниз на звезды заглянуть.Что одни зовут звериным,Что одни зовут людским –Мне, который был единым,Стать отдельным и мужским!
Вечность с жгучей пустотоюНеразгаданных чудесСкрыта близкой синевоюПримиряющих небес.Мне так радостно и новоВсе обычное для вас –Я люблю обманность словаИ прозрачность ваших глаз.Ваши детские понятьяСмерти, зла, любви, грехов –Мир души, одетый в платьеИз священных лживых слов.Гармонично и поблёклоВ них мерцает мир вещей,Как узорчатые стеклаВ мгле готических церквей…В вечных поисках истоковЯ люблю в себе следитьЖутких мыслей и пороковНас связующую нить.
Когда ж уйду я в вечность снова?И мне раскроется она,Так ослепительно ясна,Так беспощадна, так суроваИ звездным ужасом полна!
<1903. Коктебель>«Я шел сквозь ночь. И бледной смерти пламя…»