Одиннадцатый цикл - Киан Н. Ардалан

Очаг потрескивал, рисуя на стенах бурный танец теней. Сиэмени вдруг нырнула Трему между ног и схватила что-то надежно укрытое тьмой. Рука ласково, бережно заскользила туда-сюда, и вскоре Трем издал стон.

Неосязаемые прикосновения желтого света переливами скользили по Сиэмени и Трему, ощупывали их тела.

Я дышал часто, чувствуя, как у меня каменеет в паху. Зрелище завораживало. «А у Трема или у меня больше?» – змейкой мелькнула мысль в голове. Наверняка одинаково. А у Трема средний? Колот, глядя на него, и бровью не вел – и я стушевался, хотя во мне все полыхало.

Нет. Нет. Эту каменную физиономию он держит всегда.

Я поймал на себе взгляд Недальи. Мы сразу отвернулись, но у меня в груди загромыхало.

Трем бормотал имена наших богов.

Колот между делом потянулся помять красноречивую припухлость в паху – с прежним невозмутимым взглядом. Я чувствовал, как наши сердца бьются в унисон, заполняя слух, как жар наших тел затапливает шатер.

Я нашел смелость опять взглянуть на Недалью. Пламенное пиршество тела и духа завораживало ее. У меня кровь вскипала, так я вожделел ее плоть, мечтал о ней. Пирин кружил голову, чужая страсть, которую я мечтал вкусить, манила взгляд – и пляска огненных языков являла ее во всей красе. Я утопал в теплых объятиях влечения. Свет струился на матовую кожу шатра.

Между ног у меня разливалось тепло. Я только и видел, что бисеринки пота, устлавшие росой кожу Недальи.

Она посмотрела на меня, и теперь я не дрогнул. Ее тоже, как видно, сковывала некоторая робость. Ее пронзительный взгляд чаровал – под ним я сам себя не помнил. Меня влекло к ней неведомой силой.

– О Гуган, да я каждую неделю готов еду воровать, – пробормотал Трем в полузабытьи.

– Честно-честно? – усмехнулась Сиэмени и заработала бодрее. Пирин придал нам храбрости, выжег страх, чтобы тот не погреб под собой влечение.

Колот поднялся с достоинством в руках – до того чудовищным, что я вздрогнул. Настоящий стенобитный таран. Он не таясь подошел к Сиэмени, и та с похотливым огнем в глазах потянулась к его члену. Теперь она ублажала двоих. У акар это в порядке вещей. Вполне… Но что же меня тогда так гложет?

Недалья направилась ко мне. Между ног сразу задеревенело, а сердце рвалось из груди вон. Я дышал судорожно.

– Не бойся, – сказала она, отчасти себе. – Я давно хотела сделать это с тобой.

Ее выдохи ласкали мне подбородок, и я затрепетал: по спине и рукам пробежали мурашки. Она пахла потом и землей с ноткой розы. Руки – сильные, в мозолях; одна нежно провела мне по бедру.

На ее лице читалось волнение. Я тонул в ее глазах – столь маленьких, столь чувственных. В них пожаром полыхало вожделение, к которому как будто примешалась любовь.

Недалья медленно прикрыла веки, трепетно дыша. Моя рука скользнула ей за шею; блестки ее пота, казалось, сговорились склеить наши тела в единое целое. Она задышала ровнее, и я притянул ее, смакуя выдохи на своей щеке.

Весь мир таял.

И вот мы слились в поцелуе. По животу бережно зашарили ее пальцы. Теперь незачем было сдерживать себя: наши языки сплелись в танце, извиваясь в стенах наших ртов. Нас обливало бликами, угли трещали, бросаясь искрами, точно горящими лепестками роз, – так костер чествовал этот долгожданный поцелуй.

И в это мгновение я дрогнул. Чувства перехлестнули через край, и сердце зашлось все чаще, чаще. Меня сковал ужас – первобытный ужас, который подчиняет себе, как ни противься.

Я оттолкнул Недалью. Она посмотрела с невыразимой смесью обиды и недоумения.

– Прости, – только и выдавил, прежде чем сбежать.

* * *

На лагерь налегли черты грядущей ночи. Закатное солнце красило все вокруг в рыже-бурый. Ноги уныло несли меня домой с камнем на душе.

Какой позор! Я весь горел от стыда. Что теперь подумает Недалья?

– Ничтожество, – прижег я себя вполголоса.

Кулаки сжались. Штурвал у меня в душе перехватила жгучая тоска.

Ну почему я не Колот? Почему даже Трему хватило смелости, а я… трус. Для Недальи – точно трус. Вручила мне себя, а я сбежал. Пусть лучше выберет акара потверже духом.

И член у Колота – не ровня моему. Чем я думал? Они с Тремом куда сильнее, шире меня.

Может, если еще подрасту… Но вдруг нет?

На глаза попалась мама снаружи нашей хижины. Вокруг безмолвными рядами грудились чужие жилища.

Я хотел ее окликнуть, но что-то меня остановило. Может, свежая рана на сердце, может, мамин одинокий вид – или то, как опасливо она зашагала к воротам лагеря. По хижинам и юртам еще не разошлись только считаные сородичи.

Мама настороженно прошла по пустой дороге прямо за ворота. Ее не остановили, тишину поздних сумерек не рассекло кличем тревоги…

Но мой разум задернуло туманом. Я ни о чем, кроме Недальи, думать не мог, пережевывая позорное бегство. Так я и бродил меж чужих лачуг, один на один с ядом черных мыслей.

* * *

При мысли о Недалье сердце сжималось. С какой болью она посмотрела… Я обхватил голову руками. Открылась мне, а я так отверг…

Нужно хотя бы извиниться.

Я зашел к ней в лачугу, но там – никого.

– Хрома?

Ко мне хмельно подбрели окрыленные Трем и Сиэмени. Поняв, зачем я сюда пришел, оба замялись.

– Привет, – уныло выдавил я. А что еще сказать?

– Хрома… – Осоловелая улыбка Сиэмени померкла с последним лучом света, и на лице осталось одно сочувствие.

– Где Недалья? – Я боялся ответа.

Они виновато поникли.

– Ушла вместе с Колотом.

* * *

Под хижиной Колота земля ходила ходуном – так бешено они трахались.

Изнутри слышался истошный кабаний рык, шуршала солома, плоть шлепала о плоть, басил, как пламя в горниле, Колот.

Но что больнее всего – Недалья стонала. Стонала нежным голосом, в который я влюбился: голосом спокойным, но твердым. Крепким, точно дерево в земле, и неподдельным, как морской пейзаж. Голосом, в котором, я знал, нет и никогда не прозвучит сомнения. Я любил его звук – и вот как его осквернили! Иллюзия разлетелась осколками, что пронзили мне грудь незримой болью.

Мысли вихрились в уме круговертью пестрых цветов. Как я хотел, чтобы она стонала мне, а не Колоту. Знаю, подло, ведь мне никто ничего не должен – но боли от их жарких стонов это не утишало.

При мысли, как Колот в нее входит, у меня разом вспыхнули щеки, кольнуло в груди и набухло в