Корабль в вечность (ЛП) - Хейг Франческа

— Досадно, что из всех людей она выбрала именно эту, — сказал Инспектор так, чтобы его услышала только я.

— Потому что Зои женщина?

— Не глупи, — качнул он головой. — Потому что Зои колючка похлеще терновника. — Он заговорщически посмотрел на меня.

Я не стала отвечать ему тем же. Не хотела обсуждать Палому и Зои, и уж тем более с ним. Инспектор и так контролировал многое в наших жизнях, и мне претило его поползновение наложить лапу еще и на чувства.

— Палома — единственный посланник из Далекого края, — продолжил Инспектор. — Возможно, я не настолько горю желанием объединить усилия с иноземцами, насколько все вы, но я не дурак и понимаю, что нельзя рисковать их отпугнуть. Расположение Паломы дорогого стоит. Ссора между любовницами, способная поставить под удар возможный союз с Далеким краем, а это последнее, что нам нужно.

— Они совсем не ссорятся, — заметила я.

Со всеми остальными Зои вела себя по-прежнему ершисто, но в присутствии Паломы успокаивалась. Я снова посмотрела на них: Палома теперь стояла впереди Зои, а та положила подбородок ей на макушку.

Инспектор не спускал с них глаз.

— Солдаты уже задают вопросы про Палому, — сказал он. — Они не слепцы и не глупцы. Понимают, что она нездешняя, и спрашивают, откуда взялась и что здесь делает. И что ее появление значит для нашего будущего.

— Ты-то знаешь, что ее появление значит, — ответила я. — Ты же не думал, что мы забудем обо всем, что от нее узнали? Если у нас получится спасти Далекий край, мы сможем положить конец рождению близнецов. Посмотри на Палому.

— Уже, — холодно произнес Инспектор.

Я проследила за его взглядом. На фоне стоящей за спиной Зои искусственная нога Паломы почти не бросалась в глаза, будучи лишь на пару оттенков темнее ее кожи.

— У нее нет близнеца, — сказала я. — Как и у всех жителей Далекого края.

— И все тамошние жители — увечные мутанты. Ты просишь нас принести огромную жертву.

Я заметила, что он по-прежнему говорил «нас», подразумевая альф.

— Нет, — возразила я. — Мы, омеги, просим вас разделить наше бремя по справедливости. Мы несли это бремя веками. Не только бесплодие, но и все остальное. Мы страдали в одиночку, а вы тем временем прекрасно жили-поживали в своих идеальных телах.

— Ты хоть понимаешь, о чем просишь? Ты просишь нас отказаться от нормальных тел.

— Как, должно быть, приятно быть настолько уверенным в своем совершенстве.

Ноздри Инспектора слегка раздулись.

— Вам, омегам, легко строить из себя высокоморальных. Не вам же придется принимать это непонятное лекарство. Вы хотите, чтобы мы рискнули всем и нарушили табу ради лечения, которое не известно, как работает?

Он был прав: я не знала, как лекарство работает. Даже Палома этого не знала. Единственными доказательствами его действенности были она сама да кучка документов из Ковчега. Прав Инспектор и в том, что принимать лекарство придется не омегам. Оно для следующего поколения, и на нас его тратить нет смысла, потому что единственной мутацией, общей для всех омег, было бесплодие.

— Такой способ прекращения рождения близнецов, как ты описываешь, не спас бы мою жену, — продолжил Инспектор. Его жена умерла в родах, когда ребенок-омега с огромной головой застрял в родовых путях. Однажды рассказав мне об этом, Инспектор до сих пор больше эту тему не затрагивал, а когда ее попробовала поднять я, очень рассердился. Но теперь он упомянул жену по собственному почину. — Джемма погибла не из-за того, что ребенок был не единственный, ее убил головастый урод, которого она пыталась выродить. А ты хочешь, чтобы я помог прекратить рождение близнецов и превратить в уродов все следующее поколение.

Последовала долгая тишина.

— Это не для нас, — наконец сказала я. — Никого из омег лечение не спасет, не изменит и не воскресит из мертвых. Зато у каждого человека следующего поколения появится шанс жить своей собственной жизнью.

Инспектор все еще смотрел через комнату на протез Паломы и на Дудочника с Саймоном.

— Но что это будет за жизнь? — спросил Инспектор.

Я перевела взгляд на него, и к гневу примешалась жалость. Предубеждение делает его слепым? Я обернулась в ту же сторону, что и Инспектор. Там широкоплечий Дудочник склонился над картой, которую обсуждал с Саймоном, а еще там была Палома, чьи чувства к Зои казались единственным, что еще распускается в нашем сожженном мире. Как может Инспектор, глядя на них, говорить о несовершенстве или о бессмысленных жизнях?

— При всей твоей идеальности, — усмехнулась я, — ты смотришь и не видишь. — Инспектор покосился на меня, подозревая насмешку. — Ты правда думаешь, что наша жизнь невыносима из-за мутаций? Да, увечья не фунт изюма. Но настоящая проблема в поселениях, податях, комендантском часе и наказаниях. Проблема в альфах, которые плюют на землю, проезжая мимо омег, и в разбойниках, которые то и дело нас грабят, потому что знают: Синедрион не станет нас защищать.

— Но ведь я вас защитил, — возразил он. — Я освободил этот город и сражался бок о бок с вами, поскольку мы согласились, что нарушать табу нельзя.

— Мы с тобой согласились, что Зак и Воительница творят недопустимое, — поправила я.

— А если сейчас я думаю, что ваши планы насчет лекарства из Далекого края тоже недопустимы? — спросил Инспектор.

Я постаралась дышать ровно.

— Тогда ты должен хорошенько все взвесить и сделать выбор. Как и я.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

Когда один из солдат Инспектора поставил на стол поднос с едой, Дудочник покосился в сторону комнаты, где был заперт Зак.

— Нужно отнести ему поесть, — сказал он.

— Зачем это? — вскинулась Зои. — Пусть поголодает. Заслужил.

— Нельзя, чтобы он слег, — возразил Дудочник. — Если Зак ослабнет или заболеет, это отразится на Касс.

— Я же не предлагаю уморить его голодом до смерти, — сказала Зои. — Небось не развалится, если пару раз не поест. Лично я носить ему еду точно не собираюсь.

— Я отнесу, — вызвалась я, вставая.

Наклонилась, чтобы положить в свою миску еще рагу, и взяла последний кусок лепешки.

Дудочник с Инспектором смотрели, как я выпрямляюсь.

— Попробуй у него что-нибудь выведать, — наказал мне Инспектор.

— Не надо говорить, что мне делать. Я иду его навестить вовсе не забавы ради.

Направляясь по коридору к месту заключения Зака, я чувствовала, как потеют подмышки и колотится сердце. Я ускорила шаг в такт его ударам. В те годы, когда Зак держал меня в камере сохранения, я обычно не могла дождаться его визитов. Считала дни, подносы с едой, шаги за дверью. Пусть я его ненавидела, он был единственным, кто меня навещал, за исключением Исповедницы. В душе сплетался клубок из ненависти к брату и желания его увидеть.

А теперь настала моя очередь идти по коридору к комнате, где был заперт Зак.

Саймону дали передышку, у двери караулили четверо других солдат, которые отодвинули засовы и пропустили меня внутрь.

Помещение скорее напоминало глухой чулан, хотя узкое окно под потолком пропускало немного света. В углах, где стояли пустые ящики, скопилась пыль.

Когда я зашла, пригнувшись, чтобы не удариться головой о притолоку, Зак поднял руки, демонстрируя мне кандалы пропущенные через вбитое в стену металлическое кольцо. Я поставила миску на пол и подтолкнула к нему, но он не обратил на еду внимания.

— Вот как ты решила со мной обращаться? — спросил он.

Дверь за моей спиной закрылась.

— Ты сам к нам пришел. И знал, какого обращения ожидать.

— Такого я не ожидал, — возразил он, встряхивая руки, чтобы цепь зазвенела.

— Ты обращался со мной гораздо хуже, — сказала я. — Четыре года в камере сохранения. Скажи спасибо, что у тебя есть свежий воздух и солнечный свет. Это больше, чем дал мне ты.

— Четыре года? — фыркнул он. — А как насчет тринадцати?

— О чем это ты?

Зак склонил голову набок.