Корабль в вечность (ЛП) - Хейг Франческа

Франческа Хейг

Корабль в вечность

Пролог 

В конечном счете закончилось все огнем: пламя вырвалось из белого эпицентра. Взрыв раскрылся, как глаз. Я столько раз наблюдала его в видениях, что вспышка показалась возвращением домой.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

Пенный след за кормой мгновенно исчезал — вода скрывала наши следы. Море всегда умело хранить секреты.

Барды часто исполняют одну песню о призраках. Я слышала ее еще в нашем с Заком детстве. Леонард и Ева тоже ее пели в день, когда мы с ними впервые встретились. В той песне мужчина душит свою возлюбленную, а потом его преследует ее призрак. И чтобы избавиться от преследования, мужчина переплывает реку, потому что для призраков вода — непреодолимый барьер.

Сидя на носу лодки, я понимала, что это не так, вода призраков не остановит.

Глава 1 

— Перестань смотреть на меня так, — сказала Палома.

— Как? — прикинулась я непонимающей и отвернулась к огню, прищурившись от дыма.

Нет смысла отрицать, конечно, я на нее пялилась. Почти все время не сводила глаз. Иногда я просыпалась, почти уверенная, что она исчезла — что в реальности вообще не приезжала, а была лишь иллюзорным образом, порожденным нашей мечтой о Далеком крае.

Но она действительно приехала: бледная, словно видимая сквозь туман. Не светленькая наподобие Криспина или Эльзы с их золотистыми прядями и розовой кожей. Волосы Паломы были настолько лишенными пигмента, что казались серыми, как плавник — словно на наш берег ее вынесли волны, а не доставила «Розалинда». Ее кожа оттенком напоминала выбеленную солому, а глаза были светло-голубыми, почти бесцветными.

— Как будто я привидение, — отозвалась Палома и наклонилась вперед поворошить костер.

Я перехватила ее взгляд:

— Прости.

Она лишь отмахнулась.

— Ты не виновата. Вы все так смотрите.

Чистая правда. За считанные дни, проведенные на борту «Розалинды», я успела заметить, что даже моряки, которые путешествовали в обществе Паломы несколько месяцев, замолкали, когда она проходила мимо по палубе, и искоса следили за ней. Зои с Дудочником тоже на нее пялились. А когда мы покинули корабль и направились вглубь континента к Нью-Хобарту, я поймала себя на том, что наблюдаю за ней постоянно. Живое воплощение двух мифов: гостья из Далекого края, и вдобавок человек без близнеца. И то и другое настолько не укладывалось в голове, что порой было странно видеть, как Палома ковыряет в зубах, вытаскивая застрявшие рыбьи косточки, или подрезает ножичком ногти. Она делала обычные рутинные вещи, но я оказалась не готова принять ее реальное существование.

— Нам просто любопытно, — призналась я.

— Понимаю, — кивнула Палома. С ее акцентом знакомые слова звучали как иностранные.

Ее тоже снедало любопытство. Пока мы беседовали, она не сводила глаз с Дудочника и Зои. Сидя неподалеку от костра, они ставили заплатку на флягу для воды с помощью клея из сосновой смолы, которую Зои топила над огнем, пока ею не пропахла вся поляна. Вот Зои распластала кожаную флягу на земле, а Дудочник принялся приклеивать заплатку. Палома смотрела и смотрела.

— Когда вижу их вместе, — кивнула она на Дудочника и Зои, — они кажутся мне ожившими персонажами баллады. Персонажами древней истории, такой древней, что нет возможности отделить быль от вымысла.

Мы вдвоем сидели на земле у костра и смотрели друг на друга словно через водораздел, еще более широкий, чем море, разделявшее родные нам земли. Девушка без близнеца и девушка с близнецом — друг для друга мы были персонажами мифов наших народов.

Первые дни путешествия вглубь континента выдались тяжелыми; на горных перевалах лежал толстый слой снега, который по мере спуска превращался в серую слякоть.

Теперь Позвоночный хребет остался позади, снег сошел. С каждым днем светало все раньше, а вечером солнце часами висело на горизонте, словно не желая садиться, пока наконец не сползало за горы, оставляя за собой алую пелену. Наступала весна.

В детстве я всегда ждала ее прихода. Весна означала конец холодам и ежегодным затоплениям низинных полей. Весна означала приближение лета, и я предвкушала, как скоро мы с Заком будем плавать в реке и часами пропадать на улице, подальше от бдительных взглядов родителей.

Но теперь столько всего изменилось, да так быстро. Резервуары. Бомба. Далекий край. Палома. Первые признаки весны — распускающиеся полевые цветы, колючие ростки чертополоха — приносили с собой только страх перед будущим.

Палома по-прежнему наблюдала за Зои и Дудочником.

— Моя бабушка утверждала, что видела близнецов, — призналась она.

— В Далеком краю? — уточнила я.

— Наша страна называется не так, — рявкнула Палома. Она уже не в первый раз меня поправляла, и я знала, что следует говорить «Независимые острова». Но очень сложно привыкнуть к новому названию, когда всю жизнь использовала совсем другое. — Короче, — продолжила она, — у нас уже несколько столетий не рождались близнецы. Разве что на отдаленных северных островах, куда наши поисковые экспедиции добрались лет сто назад, так что тамошние жители начали получать лечение только тогда. Вот они еще помнят близнецов. Моя бабушка родилась на севере и рассказывала, что у ее матери был близнец. Но я не знаю, правда ли это. — Палома пожала плечами. — Бабушка всегда любила присочинить.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

На юго-восток к Нью-Хобарту мы отправились вчетвером: я, Дудочник, Зои и Палома. Томас и его команда остались на побережье с «Розалиндой», чтобы завершить ремонт и надежно спрятать корабль от патрулей Синедриона.

Каждый вечер, сидя вокруг костра, мы несли Паломе свои вопросы, словно подношения. Она отвечала, но лишь по мере возможности. Так на вопрос о том, как именно удалось прекратить рождение близнецов, последовало беспомощное пожатие плечами.

— Я не знаю в подробностях, как это работает, — сказала она. — Лечением занимаются врачи. Больше никому не дозволено. Врачи приходят и колют лекарство: прививка делается в первые дни жизни, а на тех островах, где радиационный фон сильнее, в двенадцать лет укол повторяют. И вот они мы... — Она бросила взгляд на свою правую ногу, отсутствующую ниже колена. — Все и каждый с каким-то дефектом. Больше никаких близнецов. Но и никого вроде тебя. — Она указала на Зои.

Всякий раз при взгляде на Зои, на ее совершенное тело альфы, глаза Паломы светились любопытством. Как узнали жители Далекого края и Ковчега, за отсутствие близнецов нужно платить высокую цену: без них мутационные последствия взрыва затронут каждого. Никому не достанется полностью здоровых тел, столь ценимых альфами.

Палома говорила о врачах из Далекого края так же, как многие мои земляки о Синедрионе: одновременно восторженно и боязливо.

— У нас нет центрального правительства — только собрание представителей из советов разных островов. Но все острова получают лекарства от врачей с Черноводного. И, думаю, врачей слушается даже Конфедерация. Ведь именно они остановили эпидемию близнецовости и не позволяют ей возобновиться.

— А машины? — спросил Дудочник. — Электричество у вас есть?

Палома покачала головой.

— У нас тоже были чистки, как и здесь у вас. — Мы рассказали ей о нашем табу, о страхе, порожденном взрывом наравне с мутациями. Мы мало знали о взрыве, но в одном не сомневались: его вызвали машины. Те из них, что уцелели после взрыва, были уничтожены во время чисток. Даже теперь, четыреста лет спустя, люди сторонились любых останков машин времени До. — У нас это называлось «очищение». Ликвидировали все машины, непригодные для лечения людей и службы им — таков был закон. Большинство машин вывела из строя бомба, многие перестали работать без источников питания. Им требовалось топливо, которого у нас нет. Раньше люди добывали топливо из-под земли, что-то вроде нефти. Но бомба... — Палома повела плечами и развела руками. — Все, что могло гореть, сгорело. Нефтяные поля пылали больше восьми лет. На севере Черноводного находится угольный разрез, так там, говорят, пласты под землей горели лет пятьдесят, и их никак не могли потушить.