Сфера 17 - Ольга Онойко

От этой мысли он испытал невыразимое облегчение и успокоился, наконец, сам.

Я собирался запрашивать личное дело Эрвина, вдруг вспомнил Реннард, даже у Шукалевича хотел поинтересоваться семьёй товарища Фрайманна, а теперь собираюсь искать истину у Зондера. Это даже нелепо. Почему бы самого Эрвина не расспросить?

— Эрвин, — спросил он, — а откуда вы родом?

На мгновение фейерверки померкли, возвратив ночи законный мрак, и Николасу показалось, что лицо Фрайманна помрачнело. Но ответ его прозвучал по-прежнему мирно:

— Издалека.

Николас улыбнулся.

— Мы все издалека в том или ином смысле. Циа — не Сердце Тысяч, тут хватает глухих углов. Я вырос в одном из таких. У него даже названия не было. На юге, в трёх сотнях километров от Лораны, есть городок Красные Пески. Он сам по себе захолустье, но там хотя бы есть школа и больница. Наша глушь ещё дальше. У моих родителей была ферма по добыче морепродуктов.

Он замолчал и смотрел на Эрвина с улыбкой, ожидая ответа.

Фрайманн отвёл глаза. Он нахмурился — едва заметно, но именно в этот момент его лицо ярко осветила заоконная голограмма, и Николас понял. Я был прав, подумал он, это здесь. Эрвин, прости меня. Ещё чуть-чуть, железяка, и я замолкну, я не буду трогать твои больные места. Я спрошу у Доктора. Он знает, что с этим делать.

— Я не знаю своих родителей, — сказал Фрайманн. — Мне про них ничего не говорили. Я жил в патронатной семье. В Аргентуме, это на севере.

Всё, мысленно сказал ему Николас, тема закрыта, Эрвин. Я сейчас же об этом забуду.

— Север? — переспросил он. — Там, где высаживали зелёные леса?

Фрайманн кивнул.

— Они плохо прижились. В низинах уже повсюду красный цвет. Но кое-где на холмах остались рощи зелёного. Говорят, лет пятьдесят назад весь Аргентум был в зелени. Думали, дальше она пойдёт сама. Начнут терраформирование, солёность морей снизят. Но ничего не сделали.

— Я, признаться, всегда считал, что Циа не нужно терраформирование, — сказал Николас. — Я люблю его таким, какой он есть. С ядовитой солью, тайфунами и пустынями. А вы когда-нибудь были на юге? Там красиво.

— Во время Гражданской. Нам было не до красот.

Николас понимающе склонил голову.

…Так оно всё и шло в тот день — вернее, в ту ночь, медленно приближавшуюся к утру. Фрайманн закурил ещё одну сигару. Реннард больше ни словом не обмолвился о чьей бы то ни было родне. Они говорили сначала о Гражданской войне, потом о жизни в провинциях. Основательный сельскохозяйственный Юг совершенно не боялся изоляции, но и на подъём был тяжёл, нервный промышленный Север всеми силами поддержал Революцию, но очень страдал от отсутствия импорта, не только из-за износа оборудования, но и чисто психологически. Николас рассказал, что товарищ Лауфер, всепланетный сисадмин, предпочитает не замечать воровство мерцательного трафика, потому что связь с внешней сетью успокаивает народ. Разговор перешёл на внутреннюю безопасность и Стерлядь лично. Они обсудили детали операции, Фрайманн снова высказался по-солдатски прямо — он не мог понять, чего ради Народное правительство пошло на операцию «Стерлядь». Николас терпеливо объяснял. Потом как-то вышло, что он начал рассказывать про Доктора. Фрайманн Зондера очень уважал и слушал с острым интересом.

А больше ничего не было.

Доктор.

Фигура странная, загадочная и почти пугающая — если смотреть на образ в целом, а не на детали, из которых он складывается. Когда прослеживаешь год за годом, шаг за шагом, всё становится просто и ясно: человек с такими задатками, выбравший такой путь, не мог стать никем иным. Максимилиан Отто-Фридрих Зондер — вроде бы даже фон Зондер… История начинается в Лоране, втором по величине городе Циалеша, пятьдесят лет назад. Первое десятилетие скрывает туман обыденности: родился, воспитывался, пошёл в школу… Воспитывался Макс в династии врачей-иммунологов. Едва не с зачатия его прочили в продолжатели семейного дела, но он выберет другую профессию, хотя тоже медицинскую… В событиях сорокалетней давности уже вырисовываются причины и предпосылки.

Лорана, Парковый район, начальная школа. Рыжий мальчик меньше и слабее сверстников, он должен был стать объектом травли, но не стал. В этом не было его заслуги. Или была? Двух верзил, вздумавших подшутить над «хлюпиком», отправил в травмпункт другой мальчик.

Эшли Кейнс.

Никто не смел посягать на собственность Эшли Кейнса, будь то канцелярский набор или рыжий недомерок. Но нужно было суметь каким-то образом стать его собственностью. Слабых много. Найти себе каменную стену, согласную укрывать, удаётся не всем.

Три года спустя Эшли что-то не поделил с местной шпаной — не школьной, давно уже ходившей перед ним по струнке, а теми полудетьми-полубандитами, которые наводят ужас на любой спальный район. Несомненно, шёл спор за территории, но об этом сведений не сохранилось. Факты скупы. Один из малолетних подонков зверски убил собаку Унылого Эша: подвесил в гараже за задние лапы и развёл под нею костёр.

Унылый Эш очень любил свою собаку. Почти так же, как Макса. Но дело было не в этом. Уничтожение его собственности являлось актом символическим, жестоким вызовом, проверкой на вшивость. Если Эш хотел доказать свою силу и сохранить авторитет, он должен был дать асимметричный ответ. И Эш готов был его дать. Он стал всерьёз готовиться к убийству соперника, зная, что за это заплатит высокую цену. Он был уверен в себе и в том, что в уголовном мире скоро займёт подобающее почётное место, но этот мир предоставлял человеку только один путь наверх. Всех остальных путей Эш лишался.

И тут за дело взялся Макс.

Макс не хотел, чтобы Эш отправлялся в колонию для несовершеннолетних.

О бандах малолеток знали все, это был факт реальности, с которым никто не думал бороться. Они шумели, воровали, угоняли машины и ломали всё, что могли сломать. Порой насиловали, но нечасто — серьёзные преступления влекли за собой облавы. Повзрослев, они отправлялись в тюрьмы, иные погибали от передоза или в драке, на их место приходили новые. Убитая собака не волновала никого, кроме её хозяина.

Макс разузнал всё о семье убийцы. У него обнаружился отец, владелец ремонтной мастерской, человек ужасающе жестокий и, по-видимому, не вполне нормальный психически.

Что было потом, неизвестно. Но парня, который убил собаку, в районе больше не видели. Он долго лежал в больнице со сложными переломами, а его отец, лишённый родительских прав, сидел в тюрьме. Потом сына отправили в патронатную семью, а из той вскоре — в психиатрическую лечебницу.

Именно тогда Макс окончательно выбрал специализацию. Но вряд ли им руководило желание исцелить разум убийцы и спасти в нём человека. Скорей, его соблазнило право выносить профессиональные заключения.

Они с Эшли неразлучны. На фотографиях они всегда стоят рядом, к окончанию школы узкоплечий Макс становится на голову выше приятеля, а Эш, кряжистый и приземистый как гном, начинает лысеть… Выбранные профессии разводят их в стороны: Кейнс идёт в промышленность, Зондер — в медицину. В институте Макс пользуется всеобщей любовью, дважды попадает в полицию за дебоши, соблазняет молодую преподавательницу и чуть не сводит с ума супервизора. Для студенческих работ он выбирает самые дерзкие, на грани фола, темы и в рассуждениях демонстрирует абсолютную аморальность. Много пишет в сетевые газеты, все статьи — откровенные провокации. Неистовой руганью в комментариях он управляет прямо-таки с аппетитом… Становится известным. За него берётся правительственное ведомство по делам молодёжи, но он с шумом уходит сначала к анархистам, потом — к крайне правым.

Потом что-то меняется.

Доктор замолкает.

Он уходит в себя — и в науку. Следующие десять лет он занимается лабораторными исследованиями, с тем же фанатизмом, с каким до этого исследовал человеческую натуру путём скандалов и манипуляций. Его публикуют журналы внутренних сфер и в конце концов — столицы. Ещё немного, и Центр Исследования Человека, спонсируемый Неккеном, пригласит его на работу. Улететь на Сердце Тысяч — мечта любого в Сверхскоплении, а ещё до отлёта получить там почётную высокооплачиваемую работу — почти фантастика…

Неизвестно точно, но говорят, что приглашение было.

В этот момент Зондер бросает фундаментальную науку. Он всё ещё ведёт аспирантов, но теперь основное его занятие — журналистика. Он остаётся на Циалеше, в семнадцатой сфере обитаемого мира, в глухой провинции, откуда люди так мечтают сбежать.

Почему?

Этого не знает никто, кроме самого Доктора и, может быть, Эшли Кейнса.

Доктор парадоксален.

Он говорит — сохраняйте трезвость мысли, товарищи начупры, только народу не проболтайтесь: наша с вами Революция есть банальный передел собственности. Только для Неккена и Манты вопрос заключается в том, хапнут они новый кусок в придачу к тем, что уже сожрали, или не хапнут, а у нас с вами кроме Циа ничего нет и не будет. Поэтому мы — меньшее зло.