Сфера 17 - Ольга Онойко

Прекрати, сказал он себе, наливая очередную рюмку, тебе нельзя напиваться. Во-первых, потому что просто нельзя, а во-вторых, у тебя дела.

Фрайманн стоял у стены чуть в стороне.

Он был в чёрной парадной форме, только аксельбант на груди белел. В захват голопроекторов Эрвин не попадал, не видоизменялся и совершенно терялся в тени. С начала вечера он не выпил ни бокала. Николасу пришло в голову, что на их праздник он смотрит как сторожевой пёс на гулянку хозяев: им — беспечные песни и танцы, ему — грозные шорохи в ледяном мраке, и в этом его доля и счастье.

И что с тобой делать, железяка, гадал он. Что тебе нужно для спокойствия сердца? Как тебя вытащить из конуры… из кобуры… как к тебе подойти… Я и сам не умелец развлекаться — сижу вот, смотрю… А, идёт Лора! Она нам поможет.

Из боковых дверей показалась Лора Лайам, заместитель Реннарда по культуре. Бывшая балерина, она двигалась с изумительной грацией, по-имперски пышное вечернее платье необыкновенно ей шло. Создание демонической прелести, вспомнил Николас, так, кажется, сказал товарищ Внутренняя Безопасность… вот оно, это создание…

На плечах товарища Лайам лежали нелёгкие обязанности по подготовке празднования, но празднование давно уже шло само, организаторы не требовались и Лора отдыхала.

Реннард поймал её взгляд и указал глазами в сторону Фрайманна. Лора поняла сразу. Едва заметно кивнув, она улыбнулась и направилась к музыкантам.

Минуту спустя объявили белый танец.

Николас едва не рассмеялся. Он смотрел на Эрвина. Услышав новость, суровый комбат огляделся с опаской, нахмурился и направился к столу.

Лора перехватила его на полпути.

— Товарищ Фрайманн? Эрвин Фрайманн? Для нас большая честь принимать вас.

— Товарищ Лайам… — пробурчал тот, пытаясь обогнуть её.

— Лора, — танцевальным движением она переступила, загородив ему дорогу. Бедняга, подумал Николас с улыбкой.

— Лора… — повторил Эрвин растерянно.

Нельзя так жестоко загонять человека в угол, беззвучно смеялся Николас, даже если он Чёрный Кулак. Ах, Лора!..

— Знаете, — сказала она, светски глядя на Фрайманна из-под ресниц, — сегодня я была в школе для одарённых детей, в театральной студии. Там ставили пьесу о днях Революции. Вас играл мальчик лет двенадцати. Очень похоже, совершенно один в один.

Фрайманн недоумённо склонил голову набок. Реннард не выдержал и фыркнул в салфетку: комбат не понял лориной иронии. Лора намекала, что он стеснителен как подросток, а Эрвин, кажется, подумал о внебрачных детях… Немедля забыв о минутной неловкости, она пригласила его на танец. Вот напористая женщина… Николас был уверен, что он откажется, но неожиданно — кажется, и для самой Лоры неожиданно, — Чёрный Кулак подал ей руку.

Невероятно, подумал Николас, он танцует.

Больше он ничего не думал.

Голопроектор сменил программу, стены зала вспыхнули золочёной лепниной и мрамором, по ним зазмеились причудливые узоры рококо. В простенках темнели зеркала, отражавшие только звёзды, и окна, в каждом из которых открывались виды новой планеты. Эрвин уверенно вёл Лору в танце. Мелькнуло её лицо, озарённое искренним восторгом… Окружающие расступились, высвобождая место — было на что посмотреть.

Николас улыбался. Как они красивы, мастер танца и мастер боя… Платье Лоры шуршало и переливалось бликами, подбородок был гордо поднят, стан доверчиво изгибался в руках офицера, а офицер был на диво хорош и статен… Идеальная выправка, могучий разворот плеч, резкий, как из гранита вырубленный профиль: Эрвин Фрайманн, человек-легенда, при жизни монумент самому себе. Наверное, нелегко это, быть монументом… Певица, закрыв глаза, мурлыкала какую-то наивную старенькую мелодию, и все рифмы-то были по-детски наивны: на границе гелиосферы, там, где звёздный ветер поёт, ощущенье любви безмерной затопило сердце моё… Голопроекция дворцового зала медленно перетекала в проекцию старинного клуба с простенькой светомузыкой. Освещение и краски менялись, сгущался сумрак, затихал голос…

Танец кончился.

Лора отпустила Эрвина, сердечно его поблагодарив. Тот коротко склонил голову перед дамой и отправился обратно в тень, на свой пост.

Николас внимательно следил за ним.

На лице Фрайманна явственно выражалось, что он исполнил сложную и тягостную обязанность и теперь нуждается в отдыхе. Вот тебе и железяка, подумал Николас: ему было смешно. Мальчик лет двенадцати, сказала Лора… Чертовски наблюдательная женщина. И хозяйственная. Было время, когда всех новорожденных девочек называли «Лора» и «Дина», в честь императрицы и её дочери-принцессы. Товарищ Лайам — одна из немногих, кто не зря носит имя супруги Роэна Тикуана… Как мы знаем, в отслеженном временном промежутке не нашлось существ, особо ценных для товарища Фрайманна, подумал Реннард. Надо было спросить Шукалевича о его семье, спохватился он, о родителях, я забыл, а ведь разгадка, скорей всего, кроется там. Придётся запрашивать личное дело, но Шукалевич наверняка знает больше… Стерлядь хитёр, чёрт его дери. Подшутил надо мной, вынудил переключить внимание и потерять важную деталь. Я допустил эмоциональную реакцию. Нужно запомнить, что за мной водится такой грешок. И ещё склонность забывать важные вещи.

Уязвимость, сам себе заметил Николас, меня беспокоят уязвимые места товарища Фрайманна, но я не всегда помню о собственных. Неразумно, учитывая, что товарищ Фрайманн — Чёрный Кулак, а я нет.

Интересно, допускает ли товарищ Фрайманн эмоциональные реакции…

Комбат сел неподалёку и открыл бутылку минеральной воды. Он выглядел усталым. И, пожалуй, немного раздосадованным, отметил Николас, он определённо не любит шумных праздников: поставим тут галочку и закончим с попытками его развлечь таким образом. Николас помедлил немного, взял бутылку с лайскими ярлыками и подошёл к нему.

— Вы не пьёте, Эрвин?

Фрайманн поднял непроглядно-чёрные глаза.

— Нет, — отказ прозвучал резко, и он напрягся, ища слова вежливей. — Но. Если. Возможно.

Николас улыбнулся.

— Я знаю, что вы курите. Давайте поднимемся ко мне в кабинет. Я угощу вас лайской сигарой. К тому же там звукоизоляция. Я вижу, что вас это всё утомляет, — он повёл ладонью в сторону зала. — Мне хотелось бы, чтобы у вас остались приятные воспоминания.

Фрайманн встал — стремительно, точно при появлении старшего по званию.

— Николас… я вам благодарен. Я не утомлён. Сегодня прекрасный день. Я рад быть на празднике.

Кто-то где-то выучил его танцевать, подумал Реннард, но искусство светских бесед комбату не поддалось. Эрвин с трудом подбирал слова, понимал, что они звучат вымученно и оттого напрягался ещё больше. Николас улыбнулся: тут он, по крайней мере, знал, как помочь делу.

Хорошо играть на собственном поле…

В кабинете было светло от фейерверков, но совершенно тихо. Николас приоткрыл окно. Донёсся холодный, пахнущий морем ветер и с ним эхо воплей и песен.

— Душно, — объяснил Реннард, деловито отпирая шкаф, — кондиционеры старые… Лучше закрыть?

— Нет. Не стоит, оставьте так.

Фрайманн сел в кресло для посетителей, положил ногу на ногу, но голову держал прямо. Роясь в шкафу, Николас спиной чувствовал его взгляд, — не то что бы тяжёлый или неприязненный, но как-то физически ощутимый. Странно, думал он. Есть люди, чей взгляд чувствуешь как прикосновение. У товарища Кейнса такой, у Доктора… да таких немало. Но к этому рано или поздно привыкаешь, как привыкаешь ко всему. На Эрвина я почему-то постоянно обращаю внимание…

Он обернулся с улыбкой, в одной руке держа коробку сигар, в другой — бутылку.

— Я не курю, — сказал Николас шутливо, — пепельницу держу для гостей. Зато пью. Предадимся же каждый своему пороку.

Фрайманн улыбнулся в ответ — едва заметно, одним углом рта, но улыбка достигла глаз, и Николас почувствовал удовлетворение. Эрвин подался вперёд, аккуратно взял сигару из протянутой коробки.

— Нужен нож, — пояснил Николас, — обрубить кончик. Дайте-ка… Это из последних партий импорта, со складов товарища Морелли. Лайя похожа на Землю, земные растения там ближе к оригиналу. Для них важно электромагнитное поле, какие-то свойства солнечного света… Я толком не помню. Виноград, табак, чай, кофе — лучшие сорта растят на Лайе. На Циа хорошо только пиво, зато уж оно-то у нас отменное.

Эрвин слушал его, неглубоко затягиваясь. В полумраке, озаряемом призрачными сполохами голограмм, кончик сигары алел уверенно и уютно.

Николас налил себе коньяку, поиграл им в бокале.

— Я не слишком хорошо разбираюсь в табаке, — продолжал он. — Чисто теоретически. Это урожай из Алемских низин, с нотами вишни и шоколада. Вишню я чувствую, а насчёт шоколада не соврали?

Фрайманн выдохнул дым. Теперь он улыбался открыто, но смотрел в пол.