История Петербурга в преданиях и легендах - Наум Синдаловский

В Петербурге возродился интерес к розыгрышам и мистификациям. В 1909 или в 1910 году в редакцию только что основанного литературно-художественного иллюстрированного журнала «Аполлон» пришла никому не известная юная поэтесса Елизавета Дмитриева. Она работала преподавательницей младших классов в гимназии, жила на весьма скромную зарплату и была исключительно застенчива. С детства она страдала комплексами, была стеснительна и считала себя уродом. Она и в самом деле была девушкой довольно некрасивой, что усугублялось ещё и заметной природной хромотой.

Главным редактором «Аполлона» был сын художника Константина Маковского Сергей Маковский, эстет с претензиями на элегантность и аристократизм. Понятно, что вид застенчивой хромоножки, читающей стихи, не вызвал у Маковского воодушевления. К его идеалу поэтессы более подходил образ демонической, недоступной светской красавицы. Стихи он прослушал невнимательно и отверг их.

На счастье или на беду, но Елизавета была знакома с неистощимым выдумщиком и любителем розыгрышей поэтом Максимилианом Волошиным. Именно ему и пришла в голову идея наказать Маковского, поиздевавшись над его эстетством, а заодно и опубликовать стихи Дмитриевой. Для этого неплохо подходил жанр подзабытой к тому времени мистификации. Для реализации идеи решили создать образ роковой женщины, корни родословной которой обнаруживаются аж в Южной Америке. Выбрали имя. Оно было составлено из имени одной из героинь американского писателя Френсиса Брета-Гарта – Черубина и одного из имён беса – Габриак. Получилось довольно загадочно и романтично – Черубина де Габриак. Письмо Маковскому написали на прекрасной бумаге и запечатали сургучной печатью с девизом на латинском языке: «Vae victis!», что, как полагали выдумщики, будет легко переведено Маковским на русский язык: «Горе побежденным!». Стихи Елизаветы Дмитриевой под псевдонимом Черубина де Габриак были опубликованы.

Елизавета Дмитриева (Черубина де Габриак)

С этого момента легенда о Черубине со скоростью молнии распространилась по Петербургу. Все виднейшие петербургские поэты были в неё влюблены. Сам Маковский посылал Черубине букеты роскошных роз и орхидей. Изображал влюблённость и автор мистификации Волошин. Однажды из-за Черубины он дрался на дуэли с Гумилёвым. Кстати, в Петербурге после этой дуэли у Волошина появилось нелицеприятное прозвище Вакс Калошин. Будто бы во время дуэли он потерял в снегу калошу. Колоша действительно была найдена, но кому она принадлежала – Волошину, Гумилеву или кому-нибудь из секундантов – так и осталось неизвестным.

Казалось, конец этой блестящей игры никогда не наступит. Но вдруг Елизавету Дмитриеву будто бы начала мучить совесть. И она решила во всем признаться Маковскому. Понятно, что тот постарался «сохранить лицо» и сказал, что «сам обо всем догадывался и лишь давал возможность поэтессе довести игру до конца».

Остается добавить, что Елизавета Ивановна Дмитриева впоследствии вышла замуж. Ни точного года, ни места смерти Черубины де Габриак неизвестно. По одним сведениям, она скончалась в 1925 году, по другим, – в 1931. По одним – в Туркмении, куда она уехала вместе с мужем, по другим, – на Соловках, куда её сослали по так называемому «Академическому делу».

Невдалеке от Мариинского театра с начала XIX века проходит переулок, который первоначально назывался Материальным. Здесь, на Мойке, разгружались строительные материалы, поступавшие в город водным путем. Затем переулок переименовали в Фонарный. То ли из-за Фонарного питейного дома, то ли из-за фонарных мастерских, находившихся в нем. До конца XIX века это название не вызывало никаких ассоциаций, пока вдруг, по необъяснимой иронии судьбы, в этом незаметном переулке не начали появляться один за другим публичные дома с «соответствующими им эмблемами в виде красных фонарей». Обеспокоенные домовладельцы обратились в Городскую думу с просьбой о переименовании переулка. Дело будто бы дошло до императора. В резолюции Николая II, если верить легенде, было сказано, что «ежели господа домовладельцы шокированы красными фонарями на принадлежащих им домах, то пусть не сдают свои домовладения под непотребные заведения». Таким образом, переулок сохранил свое историческое название.

Из заведений так называемого общепита, благодаря городскому фольклору, был известен трактир «Уланская яблоня» на Васильевском острове. Согласно давнему преданию, название это появилось после того, как некие лихие уланы изнасиловали дочь хозяина и она в отчаянье повесилась на яблоне в саду.

Сохранилась легенда о знаменитом ресторане Фёдорова на Малой Садовой улице. Ресторан славился на весь Петербург «стойкой», где за десять копеек можно было получить рюмку водки и бутерброд с бужениной. Причем посетители, расплачиваясь, сами называли количество съеденных бутербродов. Один буфетчик не мог уследить за всеми и получал столько, сколько называл посетитель. Сохранилась легенда о том, что кое-кто из недоплативших за бутерброды по стеснённым обстоятельствам, когда выходил из кризисного положения, послал на имя Фёдорова деньги с благодарственным письмом.

В галереях Гостиного двора шла бойкая торговля ситниками, баранками, кренделями и пирогами. По воспоминаниям очевидцев, торговцы пирогами «нередко укоризненно отвечали потребителю, выражавшему неудовольствие из-за найденного в начинке обрывка холщевой тряпки: „А тебе за три копейки с бархатом, что ли?“»

Рассказы о мелких ловкачах и пронырах, промышлявших в торговых рядах Гостиного двора, перемежались с легендами о воровских королях, одни имена которых наводили страх и ужас на владельцев лавок. С их уст не сходило имя Соньки – Золотой Ручки, известной варшавско-одесско-петербургской воровки. На самом деле она звалась Софьей Блюнштейн, в девичестве – Шейндли Сура Лейбовна Соломоник. Известна также по фамилии одного из своих мужей как Софья Сан Донато. Если верить фольклору, о месте её рождения до сих пор спорят два города: Варшава и Одесса. Сонмы легенд вокруг её имени в основном сводятся к тому, что она была иностранной шпионкой, жила в турецком гареме и основала школу преступников в Лондоне. Сонька считалась главой русских преступников, благодаря чему газеты того времени приписывали ей все самые знаменитые ограбления, хотя, если следовать официальной статистике, большинство из них произошли в годы, когда Сонька отбывала ссылку в Сибири.

По легендам, Сонька дважды бежала с каторги, будто бы только затем, чтобы повидать своих малолетних детей, которых у неё, по одним сведениям, было двое, по другим – четверо. Сонька умерла на Сахалине, где отбывала свой последний срок. Там же будто бы и похоронена. Однако в Москве живёт легенда о том, что могила Соньки находится на Ваганьковском кладбище, куда будто бы до сих пор ходит народ с просьбами: «Соня, помоги! Соня, научи!»

Весной петербургская молодежь любила приходить в так называемый Биржевой сквер на Васильевском острове – туда, где впоследствии было построено здание Гинекологического института. С началом навигации здесь разворачивалась торговля экзотическими товарами, привезёнными из заморских стран. Сохранилась легенда о каком-то простолюдине, долго любовавшемся серым попугаем стоимостью в сто рублей. На другой день этот чудак принес живого петуха и требовал за него тоже сто рублей. «Да ведь это не попугай. Тот же может говорить, за то и такая цена», – возмутился покупатель. «А мой не говорит, зато дюже думает», – парировал продавец.

В арсенале городского фольклора сохранились две легенды о происхождении в Петербурге первых общественных туалетов. Одна из них имеет общий характер и рассказывает о зарождении уличных уборных как нового явления городской жизни, давно знакомого просвещённой Европе. Будто бы однажды, во время праздника в Красносельском военном лагере, на котором присутствовал император, неожиданно заплакал ребёнок. Офицеры испуганно зашикали, но император уже услышал детский плач и остановил их: «Чья это девочка плачет?» – «Ах, эта? Это Дунечка. Сирота». – «Дунечка? – засмеялся император. – Нам нужны такие красавицы. Запишите Дунечку обучаться танцам».

Через несколько лет ребенок превратился в прекрасную девушку, и когда царь любовался танцами воспитанниц, то благосклонно трепал её за щёчки и угощал конфетами. Но однажды девушка влюбилась в молодого поручика и убежала из школы. Император нахмурился и, как рассказывает предание, написал записку: «Поручик вор, его в гарнизон на Кавказ, а Дуньку вон от нас на позор». Когда поручику это прочитали, он удивился и ответил: «Из-за девчонки в гарнизон – это не резон». Царь будто бы рассмеялся такой находчивости и простил поручика. А Дунечка пошла по рукам. Офицеры передавали её друг другу. Генералы посылали ей конфеты. Купцы искали с ней знакомства. Много лет в переулке, где она жила, у подъезда её дома стояли кареты. Но именно купцам она отказывала, и они, огорчённые и обиженные, напрасно тратили деньги.