Повести о чекистах - Василий Степанович Стенькин

— Постой, — вдруг вскричала Клава, осматривая Ксению с головы до ног. — Да ты в сапогах?! Надень туфли. Ведь мы вчера купили, — и она принесла из прихожей коробку.

— Наверно, никогда не привыкну к туфлям, — виновато улыбнулась Ксения, вынимая белые лодочки. — Мне кажется, будто я родилась и всю жизнь хожу в сапогах.

— Кофта сделана мастерски. Ты в ней превзошла себя, дорогая, — подошел к жене Александр Лукич и поцеловал ее в щеку. — Пойду-ка я еще подремлю. А то сегодня трудный будет день…

На вокзале разговор не клеился. Говорили о малозначимых вещах. Ксения обещала писать.

— Во время летних каникул обязательно приезжай к нам, — попросила Клавдия Михайловна. — Буду ждать.

Девушка обещала.

Объявили посадку на поезд. Ксения поцеловала в щеку Клавдию Михайловну, Чащину встряхнула руку по-мужски, повернулась и пошла к вагону. На нее навалилась вдруг страшная усталость. Она еле добралась до своего места. Села и больше не вставала.

— Как-то все скомканно получилось, — тихо проронил Александр Лукич жене. Та промолчала. Чащин взял ее под руку, и они пошли к машине. Клаву он завез на работу, а сам решил навестить Балога.

После трехчасовой операции переводчик пришел в сознание. К нему допустили Тоню. Состояние было тяжелым. Лечащий врач пока ничего определенного сказать не мог.

…Чащин посмотрел на Винокурова, сидящего на стуле, Свирина и, пройдясь по кабинету, проговорил:

— Сегодня навестил Балога. Петрович не скоро встанет на ноги. Но держится молодцом, — кивнул в сторону майора: — Вам передал привет.

— Спасибо. А что все-таки делать с задержанными?

— Насчет задержанных? — переспросил подполковник. — У нас есть еще помещение, переведите часть туда и передайте участникам операции, что они пока свободны. За исключением Зуева.

Свирин встал, приложил руку к козырьку фуражки и вышел. Чащин попросил майора Винокурова рассказать об операции.

Винокуров обстоятельно обо всем стал докладывать.

— Итак, можно сказать, что банда и ее главарь прекратили свое существование, — заключил он. — Что касается легальных самостийников, то теперь они не представляют серьезной угрозы для окружающих. Ведь мы лишили их здесь практического руководства.

— Это так. Но мы не довели начатое дело до конца, — заметил ему Чащин. — Можно предположить, что о разгроме банды Хустовца узнают не все приглашенные главари, и они к назначенному сроку явятся.

— О сроке проведения знали только главарь и его заместитель. Но их нет.

— А в руках у нас должен быть эмиссар. Через него и узнаем ответ на интересующий нас вопрос. Только надо установить его личность.

Винокуров задумался.

— Немалый интерес в этом смысле представляет субъект, отказавшийся назвать себя, — произнес он. — Я убежден, что это и есть Чайка из Рахова… И еще… По-моему, Хустовец не без его участия ушел из жизни. Когда мы ворвались в дымящийся схрон, я спросил этого человека: «Кто бросил в нас гранаты? Отчего возник пожар?» В ответ толстяк невразумительно пробормотал: «Я ничего не знаю. Я спал на нарах». Его руки и подбородок были измазаны копотью. Он дрожал и заикался. Явно лгал.

Потушив пожар, мы нашли обгоревший пистолет «ТТ» и содранную с него металлическую пластинку, на которой значились оттиск трезубца и слова: «За верность и усердие». Затем около трупа нашли второй пистолет — браунинг — и в нем полную обойму патронов. Встал вопрос: из какого оружия застрелился главарь? Кто подбросил в огонь пистолет и другие вещи? Почему в обойме браунинга патроны целы? Все это говорит о том, что мы столкнулись не с самоубийством, а с преднамеренным убийством. Все улики против Чайки. Он устранил Хустовца, желая что-то скрыть.

— Ваши рассуждения убедительны, — согласился Чащин, когда майор кончил говорить. — Но вот вопрос: что толкнуло Чайку устранять Хустовца? Ведь он прибыл к ним не для того, чтобы его убить? Возможно, они не поделили что-то. В этом надо разобраться. Интересно также узнать, откуда у него появился советский пистолет. Возможно, он взял его у убитого им офицера.

— Я попросил Зуева выяснить, кому принадлежит пистолет ТТ, и позвонить насчет экспедитора Сосюры в артель «Червонный луч». У меня есть предложение: показать Лихому — Чайке, хотя бы на расстоянии, Осадчего, Фабрици и Притулу. Увидев их, он будет вынужден признаться.

— Стоящее дело, — поддержал предложение майора Чащин. — Однако начнем с малого. С пистолета.

Он вызвал Зуева.

Старший лейтенант явился через несколько секунд.

— Докладывайте, — тихо предложил Чащин Зуеву, когда тот уселся в кресло около стола. — Что там интересного вы раскопали?

— Насчет «ТТ» одни говорят, что это собственность Лихого, другие ответили, что впервые видят такой пистолет. А чей он, точно никто не знает.

— Да… не густо. Ну ладно. Звонили в «Червонный луч»?

— Дозвонился. Подошел к телефону главный бухгалтер. Сказал, что такого экспедитора у них не было и нет. Я попросил это подтвердить письменно, документально. Они пришлют нам ответ.

— Ясно. Ну что ж. С этого козыря мы и пойдем. Несите сюда все, что относится к самозваному экспедитору. А вы, — обратился он к майору, — распорядитесь насчет этих троих.

Зуев вышел и вскоре вернулся, неся в руках пистолет, металлическую пластинку, покрытую окалиной, и липовую справку Сосюры. Все это он положил перед подполковником, который после тщательного осмотра спрятал их к себе в стол.

Майор Винокуров позвонил дежурному по отделу и приказал устроить Осадчему, Фабрици и Притуле через полчаса во дворе отдела внеочередную прогулку, а обитателя третьей камеры доставить в кабинет Чащина.

Когда Чайка вошел, подполковник предложил ему стул у двери и поинтересовался:

— Кто вы такой и почему при задержании не соизволили назвать себя?

Усаживаясь основательно на стуле, приведенный самодовольно ответил:

— Я есть Владимир Сосюра. Об этом сказано в моем документе. Я прошу у майора…

— Винокурова, — подсказал Чащин.

— У майора Винокурова, — назвавший себя Сосюрой учтиво приподнялся и поклонился в сторону Винокурова, сидевшего у стола, — прошу извинения.