Повести о чекистах - Василий Степанович Стенькин

— Не совсем так. Оказывается, Ферсан ушел из банды.

— Ну и что? Он теперь работает на нас? Вы меня разыгрываете.

Александр Лукич подошел к Винокурову и встал напротив.

— Так вот, Дрын действительно задержан при довольно-таки любопытных обстоятельствах. Вчера после полудня по поселку Дивное на взмыленной лошади промчался какой-то всадник. На уличном перекрестке он чуть не сбил шестилетнюю девочку. Лошадь шарахнулась и выбила седока из седла. Все это привлекло внимание Ферсана, который неподалеку налаживал телегу. Он бросился к упавшему и узнал в нем Дрына. Корчась от боли, тот пробормотал: «Я помалу зашибся и зараз смоюсь, а ты, Петро, иди своей дорогой. Я не знаю тебя, ты — меня». И попытался встать на ноги, но тут же рухнул. Вернувшись к напарнику, с которым чинил телегу, Ферсан сказал, что упавший — бандит, и тот предложил заявить о нем участковому милиционеру.

Дальше развивались события так. Дрына схватили. Задержали и Ферсана. Надо же было разобраться в происшедшем.

Винокуров встал и прошелся по кабинету.

— Между прочим, у задержанного обнаружили маузер, — продолжал Чащин, — а лошадь оказалась краденой. — Александр Лукич достал пачку «Беломора» из стола и долго рассматривал, будто выбирал, какую же лучше папироску искурить. Наконец он выбрал, помял и сунул в рот, затянулся и выжидающе посмотрел на майора. Тот молчал.

— В общем, я попросил коллегу доставить этих двоих к нам. Они здесь будут как нельзя кстати!

— Спасибо! Вы прочли мои мысли. Я только что вас хотел об этом попросить. — Винокуров подошел к Чащину и хотел пожать его руку, но тот остановил его жестом. — Благодарить будете потом. Как говорится в народе: не будем говорить гоп… Самое главное, дорогой Иван Алексеевич, у вас еще впереди.

— Надо ли говорить о том, как нам сейчас нужен Дрын, — рассуждал Винокуров. Он шагал по кабинету, не находя себе места.

— Но Дрын может и молчать, как те, что сидят сейчас там, внизу. Тогда Ферсан! Если он пошел на задержание бандита, то он может нам помочь разыскать лагерь Хустовца. Так?

— Может быть, и так, а может, и нет.

— Так! Так! Так! Я уверен, что будет именно так. — На смуглых щеках Винокурова появился румянец. Его глаза вдохновенно горели.

— Размышляя о поступке Ферсана, — продолжал майор, — и участии его в захвате бандеровца, я лишний раз убеждаюсь в том, что самостийники более не пользуются поддержкой в народе, хотя и кричат об этом на каждом перекрестке. И это должно нам прибавить силы.

Он остановился около Чащина и вдруг предложил:

— Пока везут к нам Дрына и Ферсана, поговорю-ка я с их дружками здесь. Может, у меня что получится?

Но разговор не состоялся. Один из задержанных, назвавшийся явно выдуманным именем — Иван, прикинулся дурачком. Второй, который был дозорным, вызывающе заявил: «Я ничего не скажу вам. Пусть это сделают другие. Они и будут в ответе». Зубан сказал, что он не знает, где сейчас обосновался Хустовец. Винокурову стало ясно, что ни с одним из них без предъявления улик не найти общего языка…

Майор немного поостыл и, оставив бесплодное занятие, вышел на улицу. Ему вдруг захотелось побыть одному, отдохнуть, подышать свежим воздухом. Он шел по тротуару, стараясь ни о чем не думать.

Пройдя несколько кварталов, повернул обратно.

Около отдела его догнал фургон. Из кабины вышел Зуев, который в нескольких словах рассказал о результатах допроса Осадчего.

— Оказывается, когда Марина пришла с завтраком, они были уже готовы к уходу с усадьбы. Коломейский приказал Станиславу задержать ее. Вот Осадчий и выскочил из бункера.

— А насчет Хустовца?

— Отказался указать.

— Ну и шут с ним. Сейчас сюда доставят Дрына и Ферсана.

— Как? Откуда взялся Дрын?

— Его поймали жители Иршавы и сдали в милицию. Я вас попрошу: допросите Дрына. Узнайте, с чем он ехал от Коломейского. Скажите, что патрон его в мире ином, и ему бояться теперь нечего.

В кабинет начальника отдела ввели Ферсана. Им оказался хилый с виду мужчина с испитым лицом, беззубый, отчего верхняя губа его ввалилась внутрь. Он был одет в залатанную свитку, на голове — соломенная шляпа. Поклонившись Чащину и Винокурову, осторожно сел на краешек указанного ему стула.

— Почему вы ушли из банды? — спросил Винокуров.

Ферсан поднялся.

— Сидите, сидите, — остановил его майор. — Если вам трудно на это отвечать, можете не говорить нам…

— Почему трудно? — переспросил Ферсан, пожевал губами и спокойно рассказал о причинах, одной из которых был его собственный баран, которого хустовцы закололи у него на глазах и уволокли вместе со шкурой.

— Только тогда до меня дошло, — заключил он, — что они люты, как дикие кабаны.

В глазах Винокурова блеснула еле заметная усмешка.

— Ну, а если бы бандеровцы не тронули вашего барана, значит, вы продолжали бы якшаться с ними?

— Извините, пан начальник, — всполошился вдруг Ферсан, — случай с бараном только подтолкнул меня отмежеваться от самостийников, а в их делах я давно разуверился.

После минутного молчания Чащин спросил:

— Где вы так хорошо научились говорить по-русски?

— В соседях у нас жил русский. Мой дед и отец дружили с ним. Они научились у него, а я от них.

Это объяснение растопило последний ледок недоверия к Ферсану. Чащин предложил ему папиросу, но тот отказался.

— Не курю, — виновато улыбнулся он. — С детства не приняла душа дыма. Так и не стал курить.

Чащин встал и подошел к Ферсану. Тот тоже поднялся.

— А вы бы не смогли указать нам, где сейчас скрывается банда Хустовца?

— Коль вы плохо знаете Верховину, мне будет трудно объяснить вам, — после минутного раздумья, просто, по-деловому, ответил тот. — Свора Стефана обосновалась в верховьях Теребли, у Вишковского перевала. Окажись я в тех местах, было