Голод Рехи - Мария Токарева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Рехи огляделся и закрыл глаза, выравнивая дыхание. Он старался нащупать линии мира, вспоминал сон жреца в лиловом одеянии, искал ускользающие тайные знаки в том, что вершилось вокруг. И не находил. Линии опять не поддавались, вернее, мелькнули пару раз, чтобы обезоружить своей мерзостью. Такие гадкие, такие скользкие и темные. Они не годились ни для чего, кроме разрушения. Прогорклая тухлая кровь, лежалая мертвечина – вот что они напоминали по ощущениям и по запаху. С их помощью явно не удалось бы никого исцелить. «Лойэ заштопала мою рану. А линии похожи на нити, правда ведь? Правда? – твердил себе Рехи, не оставляя попыток найти выход. – Только у нее нитка была своя, она унесла ее из деревни, а не искала вокруг. Своя… Своя нитка».
Рехи вытянул руки и направил едва ли поддающуюся контролю силу на самого себя, он искал что-то в себе. Что-то светлое, что-то более сложное, чем пресловутый голод. Все сложнее голода, намного сложнее. Или проще. Голод жизни сменился другим голодом – необходимостью сохранить жизнь друга. Но слова не имели значения, когда на пальцах затрещали незримые искорки, когда вокруг рук показались сплетения чистых линий. Вот они! Рехи верил, что именно так работала настоящая сила Стражей.
Он потянулся линиями к ране, и ее края начали постепенно опадать. Постепенно уходил страшный набухший гноем и сукровицей мешок, превращаясь в багряный ободок, как в первые минуты после ранения.
«Работает! Работает!» – выдохнул Рехи, но одновременно до крови прокусил губу изнутри: линии начали причинять ему ощутимую боль, они забирали энергию из его тела. Кожа на руках покраснела, кое-где на ней появились первые волдыри. Линии жгли, как раскаленные кнуты. Но так надо, иначе нельзя, и Рехи забыл о себе, отчего линии начали светиться ярче и ярче. Если и не дождались пустынные скитальцы чудес от мира, если и не заслужили прощения, то приходилось самим добиваться, самим творить чудеса.
– Ларт. Все-таки придется вытащить стрелу, – решительно сказал Рехи, когда заметил, что исцеление остановилось.
– Не трогай! Умоляю, не трогай! – встрепенулся Ларт. Но, кажется, уже не звал его ящер из страны вечной ночи, уже не тянули обугленные руки полукровки из деревни.
– Ничего, ничего, потерпи…
Рехи бормотал, бессмысленно, болезненно, мешая уговоры с угрозами и утешения с обвинением мира и самого себя. Он упрямо вцепился в край раны уже руками, а не линиями, и медленно потянул за обломок древка и наконечник стрелы неумелыми пальцами. Пару раз приходилось прижимать руки Ларта, он сопротивлялся и умолял добить, кричал, бился, но Рехи заставил его закусить рукоять меча.
– Нет, больше никто не умрет! Больше никого не отпущу! – исступленно говорил он, когда нащупал в недрах пульсирующей плоти обломанный наконечник стрелы. Наверное, Сумеречный Эльф сумел бы лучше, иначе, без причинения новых мучений. Но он не пришел на помощь, никто не пришел, и Рехи справился сам.
Хлынула кровь, когда посторонний предмет наконец покинул безвольно распластанное тело. Ларт на мгновение весь сжался, а потом замер. Живой, все еще живой. Хорошо. Все внимание Рехи сосредоточилось на краях раны. Он не знал, в какой последовательности надо исцелять. Но теперь незнание не мешало, ничто не мешало. Рехи упрямо свивал линии, призывая всю мыслимую и немыслимую силу воли.
– Твои ладони… – пораженно выдохнул Ларт, слишком слабый, чтобы противиться. И к лучшему. Ладони… Рехи скривился: ладони – это лишь малая часть. Острая боль прорезала его руки до самых локтей, линии выпивали жизненную силу из Стража, чтобы передать ее другому созданию. Но Рехи ни о чем не жалел в тот миг, не боялся даже остаться совсем без рук. Он наконец-то преодолел беспомощность.
И даже когда с губ сорвался собственный мучительный крик, Рехи не заметил этого: ничего, пусть тело протестует, пусть стонет. Он видел только медленно сходящиеся края раны Ларта, его Ларта. «Я тоже тебя полюбил! Как брата, как друга, как безумца…» – отвечал безмолвно Рехи, и ответ пульсировал в каждом новом ожоговом волдыре на его предплечьях. Линии не ведали пощады, но среди черных веревок не нашлось источника, из которого бы они сумели черпать силу. И Рехи радовался, что подошел он, неправильный, озлобленный пустынный эльф. Подошел для чистых линий нового мира.
Рана почти затянулась, с каждым мигом бледнели и исчезали черные прожилки, красные рубцы рваных краев превращались в розоватые отметки на бледной коже. Рехи радовался, радовался и почти не понимал, что же так ему мешает, что заставляет сдавленно хрипеть и давиться воздухом. И только когда дыхание Ларта выровнялось и от раны остался едва заметный шрам, Рехи по-настоящему ощутил боль.
Он сдавленно охнул и упал набок, но тут же взвился и завертелся на месте – руки, руки сгорели, он не чувствовал их. Лишь огонь, который пронзал волнами холода и стальных иголок, отчего сердце сжималось, а тело билось в корчах. Больно… Боль. Это слово созвучно голоду, все жаждут смирить голод и боль, стремятся избавиться от них. Но за время пути Рехи научился терпеть голод, неделями не смея напиться крови друга, и теперь добровольно принял нестерпимую боль.
– Руки. Рехи, что ты сделал со своими руками? – слабо прошептал Ларт. Все же он потерял много крови, и непомерно много сил утянули мучения нескольких последних суток. Он попытался дотянуться до друга, но едва приподнялся. Рехи уже ничего не слышал. Теперь мука передалась ему, он забрал ее вместе с раной Ларта. Руки до локтей покрыли волдыри и куски обугленной плоти. Линии мира жаждали чем-то напитаться, получить свою жатву. Никакое могущество не дается даром. И он заплатил свою цену.
Рехи привалился к стене и медленно сполз по ней, держа на весу обваренные магией кисти. Такими уж не набить морду Двенадцатому, как он когда-то мечтал. Ничего, с ним еще остались клыки. Все ничего: Ларт выжил, значит, все правильно. Значит, так надо. Но куда деваться от боли? Рехи мутило, он слышал слабый шепот Ларта:
– Рехи, иди к реке, вода поможет тебе… я бы… я бы помог, но…
«Докатились. Теперь мы оба на грани», – подумал Рехи, хотя ни о чем не жалел. До реки он
