Полихромный ноктюрн - Ислав Доре

— Будет исполнено.

— Может, придёт время, и вы простите меня, — сказал Садоник и покинул тронный зал.

Хитрые переплетения коридоров поражали воображение. Удивительным было то, что Первые люди уже тогда владели такими знаниями и таким мастерством, которое по праву, до сих пор, считается непревзойдённым. Белый камень, отражающий не только свет, но и тени, считался крепче всякого сплава. Это проверяли великое множество раз — ни у кого не получилось высечь из него и крупицы. Великие воины пытались таким образом продемонстрировать собственную силу. Каждый раз, мечтая оставить маленькую трещинку, сталкивались с разочарованием в своём оружии. Разумеется, воители не бегали по замку, размахивая мечами. Нет, такое варварство не в почёте, да и вообще странно было бы. Для этого дела выделили зал, назвав его — Зал Яинешурк. Там-то всякий желающий и сталкивался с реальностью, самолично обрезал крылья самомнения, раздутого домочадцами. Поначалу яростный рёв, переходящий в почти что плачь, веселил Амиантового Знатока. Тот подшучивал над происходящим, а кастелян не упускал шанса составить тому компанию — становился рядом и, попивая из чашечки бодрящий напиток, осторожно посмеивался. Правда, вероятно, Кастелян делал это со своим умыслом. Смеялся он заразно. Некоторые караульные, слыша его, тоже начинали посмеиваться. А потом их неожиданно заменяли на других. Пока все не стали «каменнолицыми».

Возле каждой двери стояла стража, чьи тёмные плащи выдавали неожиданное появление сквозняка. Иногда казалось, что это статуи, которые всегда на посту и никогда не спят. Само собой, это совсем не хитрая уловка, а всего лишь результат долгих и упорных тренировок. Ранее там можно было встретить Рыцарей Капиляры, что выполняли свой долг, оберегая покои Династии. Но всё когда-то меняется.

Министр встал напротив своей мраморной копии, внимательно рассматривал, искал расхождения с оригиналом.

— Да-а, — протянул он. — Когда-то это был второй и последний способ увидеть меня улыбающимся.

— А первый? — вопросил застенный голос.

— Однаждынаипрекраснейшая Каэдра заходила к мастеру-скульптуры. Тогда я не сводил с неё глаз, она, разумеется, заметила это. И попросила мастера изобразить меня. Я был настолько поглощён её красотой, что узнал об этом, только когда мне уже показали мраморного меня. Улыбающегося меня. Забавно, ей удалось увидеть меня таким.

— Долго же ты стоял там. Ну, впрочем, ничего трогательнее в жизни не слышал…

— Это фигура речи. Тебе плевать, я знаю. Но я любил её. Знал своё место, поэтому приглядывал за ней со стороны, оберегал.

— И всё же она умерла. Это не фигура не речи…

— Так и случилось, — проговорил Садоник. — А потом в порыве беспомощной ярости…разбил её подарок. Представляешь? Словно расколол собственное сердце.

— А оно у тебя было? Никогда бы не подумал…

— Ты прав. Это было временное просветление. А теперь выходи. Всё равно… подделка. Можешь не опасаться, Хексенмейстеры постарались, чтобы происходящее здесь не услышала ни одна сущность из глубин Мундуса.

По лицу статуи побежала трещина, а потом и по всему телу. Понадобилось всего пара мгновений, чтобы Вальдер смог выбраться. Ступая по осколкам, приблизился к столику, где наполнил кубок вином.

— Не возражаешь? А то в горле пересохло, — задал он вопрос, осушая второй кубок.

— Ни в чём себе не отказывай. Будь как дома.

— Если буду как дома, то придётся взорвать здесь всё. А мы стараемся избежать этого, разве нет?

— Взрывы ничего не изменят. Они сгодятся только в качестве побега от грядущих страданий. Мгновенно испарится — это выход для оказавшихся в самом центре. Но как же другие? Вы сражались, сделали свой выбор — не помогло. И теперь эстафетная палочка оказалась у нас. Как думаешь, сколько таких, как мы, было? Думаю, огромное множество…

— Так думаешь ты? Или ты видел сны? Они незаметней частиц распада проникают в самые глубины подкорки…

— Так думаю я, по крайней мере, пока я здесь. Давным-давно Государь Венн узнал правду, попытался остановить приход Саккумбиевой ночи. Надеялся светом остановить безумие, которое будоражит спесь. Но твари всё равно стали выползать в ранее небывалом количестве. Тот самый звоночек.

— Поэтому убил его? Поэтому перерезал горло своему другу? — задал вопрос совсем непьяный Вальдр.

— Для него было уже поздно, — со стеклянным взглядом произнёс Садоник и налил себе вина.

— Для Каэдры тоже было поздно?

— Знаешь, при рождении мне не повезло. Мою кожу легко повредить, а солнечные лучи так… вообще обжигают её. У меня не было родителей, нет — я не жалуюсь, поэтому, будучи маленьким, вставал перед зеркалом и вслух подбадривал, наставлял себя. Как-то раз, тёплое и заботливое солнце сильно обожгло мою руку. И тогда рассказал сам себе о том, что моё место в тени, во тьме. Только там могу найти свою силу.

— Я терпелив, но не сейчас. Вы, Министр, не ответили на мой вопрос.

— Она всё знала. И про Саккумбиеву ночь, и про мой тот разговор с зеркалом. Знала даже о том, кто убил Сэнтена. Каэдра неумолимо увядала, тоска убивала её. Да ещё моё присутствие… лучше бы оставалась в неведении.

— Свет не помог, — опустив взгляд, сказал Вальдр. — Так наступила твоя очередь попробовать спасти всех «железной рукой». А твоя возлюбленная убила себя, чтобы ты упал на самое дно и нашёл там силы. Так получается, Наместник?

Садоник опустошил кубок и, налив ещё, соскользнул на пол.

— Надеюсь — нет. Потому что и мой план провалился. Всё было напрасно…

Вальдр сел рядом.

— Наши задумки переплетаются, — сказал он, попивая вино и оттряхивая белый шарф. — Настолько тесно, что стали единым целым. Без одного не было бы и другого.

— А другой знает о твоём плане?

— Рамдверт? Он знает столько…сколько нужно. Пойдёт до конца. У него свои счёты. Правда, враг его куда более… высшего порядка.

— И всё же надеетесь победить? Я видел фрагмент воспоминаний Деймидала. Они не смогли это сделать со своим оружием, тогда какие шансы у нас? Да-а, помню те огненные стены, взрывы из жидких молний… Наша «Коза» — просто детская игрушка, вырезанная из дерева.

— Как-нибудь справимся. Рамдверт точно выдержит наш путь. Ведь он слышал почти все мои стихи. Такого уже ничем не напугать.

Садоник тихо рассмеялся, и нависла тиши. Она была такая спокойная, словно уже всё прошло.

— Кстати, могу вас поздравить, — проговорил Наместник.

— С чем же?

— Вы убили матку в монетном дворе. Сколько крови выпила эта тварь…

— О да, точно. Теперь никаких монет и никаких красных жиж для глаз. А то и без того безумцами полнится мир.

— Ага, два таких сейчас сидят в Амиантовом замке, пьют вино.