Кровавый снег декабря - Евгений Васильевич Шалашов

— Давайте, господин мичман, мы так поступим, — предложил подполковник. — Сообщите по эстафете, что в столицу идёт обоз с провизией…

— Давайте-ка без неё, — предложил повеселевший мичман. — Лучше будет, ежели я с вами фельдфебеля пошлю. Он вас через все секреты проведёт и всё объяснит.

Фельдфебеля поместили на первую подводу, налили ему кружку водки. Обоз тронулся. Он растянулся на добрую версту, поэтому в голове никак не могли видеть того, что произошло в хвосте…

Когда последняя телега поравнялась с моряками, с неё спрыгнуло несколько мужиков.

— Сдаваться будете? — миролюбиво спросил небритый крестьянин у мичмана, вытаскивая сапёрный тесак.

Для моряков, которые сидели и наворачивали за обе щеки горячую кашу, вид оружия был полной неожиданностью. Их собственные ружья стояли недалеко, но рукой их было не достать. Мичман дёрнулся было к пистолету, но получил тыльной частью тесака по руке.

— Только не орите, — очень вежливо попросил небритый хам, забирая у Воронкова пистолет и снимая саблю. — Фельдфебель ваш может услышать. Ну, тогда и вас, и его придётся убивать.

Спутники небритого забрали ружья, тщательно их осмотрели, а потом «конфисковали» у флотских патронные сумки и холодное оружие.

— Саблю-то куда попёр? — вполголоса спросил Воронков у хама.

— Да вот, братец, давно себе саблю подобрать не могу, — небрежно обронил крестьянин, примеряясь к эфесу. — Эх, хреновая у тебя сабля. Лучше бы кортиком обзавёлся.

По тому, как мужик держал оружие, Воронкову начал понимать, что это может быть только офицер.

— Гляньте, Ваше Высокоблагородие, — обратился один из мужиков к небритому. — Ружьишко-то бракованное.

Клеопин, умело изображавший мужика, взял в руки ружьё, подёргал расшатанный и проржавленный ствол, усмехнулся и от всей души стукнул его о ближайшее дерево.

— Вот так-то лучше. Если ружьё негодное, то нечего и рисковать, — заключил он, а потом перевёл взгляд на пленных: — Лошадей мы ваших заберём. Куда ж годится — моряки да на конях… Вам на кораблях плавать положено.

— Где ж их взять-то? — досадливо скривился Воронков, не пытаясь съязвить, что моряки не плавают, а «ходят». — Яхты императорские все англичанам да голландцам запроданы, а военные корабли адмирал Лазарев в Гельсингфорс увёл.

— Это как? — удивился Николай. — Какой Лазарев? Тот, что вместе с Беллинсгаузеном Антарктиду открыл?

— Тот самый. Его по возвращении из экспедиции морским министром назначили и контр-адмирала присвоили. Только поторопились. Когда к присяге нужно было идти, то он на флагмане в Финляндию ушёл. Ну, а остальные капитаны за ним отправились.

По тому, как моряк вздохнул, было не понять: то ли укоряет, то ли завидует…

— Замечательная новость! — восхитился Клеопин, обрадованный известием. Всё-таки Балтийский флот остался в руках императора. — А Кронштадт как?

— А что с ним сделается? — удивился мичман. — Кронштадт — он сам по себе. Зимой про него забыли, так его комендант вовсе объявил, что будет подчиняться императору Михаилу. В столицу пропускает только корабли с торговыми флагами. В апреле аглицкий фрегат остановил, вы лучше скажите, что с моими людьми будет?

О своей судьбе Воронков не спрашивал, что чрезвычайно понравилось полковнику.

— Так вы же при деле, — кивнул Клеопин на котелок с недоеденной кашей. — Доедайте да и идите. Куда-нибудь…

Воронкову хватило ума не спрашивать — куда именно идти. Он ушёл к костру, где успокоившиеся матросы пристраивали на угольки остывшую кашу. Война войной, а есть хочется.

Из-за подзатянувшейся беседы обоз ушёл вперёд. Но не настолько, чтобы его было не догнать.

За несколько дней пути других караулов они не встретили. Фельдфебель из флотского экипажа покрякивал. Подполковник Беляев, видя досаду моряка, посмеивался. Значит, оставшиеся без командиров флотские, не выдержав голодных дней, разбежались…

…Когда впереди замаячили первые домишки и сараи, плотностью застройки показавшие, что это уже не какая-нибудь деревня, а бывшая столица Великой империи, обоз встал. Клеопин, которому надоело изображать крестьянина, вышел в голову обоза в форме лейб-гвардии егерского полка. Там уже собрались офицеры, включая тех, кто вёл свои отряды по просёлочным дорогам. Что ж, все подошли, как и было рассчитано. Дорогой никто не заблудился и не потерялся.

— Господин полковник, — обратился Клеопин к Фирсанову, слегка повышая его в чине. — Отдых вашим людям нужен?

— Да мы уж тут сутки торчим. Костры не жгли, чтобы не увидели раньше времени. Но отдохнуть успели.

— Что ж. Если времени на отдых не требуется, то выступайте. С Богом!

Фирсанов расцеловался с офицерами и отправился поднимать свою команду. Его задача была не самая сложная. Зато — дорога дальняя. Требовалось пройти окраиной города к Петропавловской крепости и доставить туда бо́льшую часть обоза с провизией.

В ответ на послание Петербургского митрополита Серафима, в котором предлагалось вернуться в лоно законной власти, Муравьёв ответил согласием. Возможно, сам по себе капитан и не стал бы этого делать. Но, подняв мятеж против вчерашних соратников, он стал на сторону императора. Кроме того, Клеопин, не найдя Никиту Михайловича в «чёрных» списках, позволил приложить к письму владыки Серафима и своё собственное, в котором излагал собственное видение судьбы человека, отказавшегося выдать семью императора.

А вот дальше начинаются сплошные «если». «Если» крепость устоит до подхода Клеопина. «Если» их не остановят в Петербурге… Но, не исключалось и то, что Муравьёв может передумать…

С момента, когда Николай покинул Санкт-Петербург, прошло только полгода. Однако он совершенно не узнавал город. Вроде бы, из донесений лазутчиков знал, что в столице произошли большие изменения. Но такого он не ожидал! Окраина, по которой его сборное войско вступило в Питер, почти перестала существовать. Вместо бараков рабочих и домов обывателей зияли обгоревшие остовы. Ближе к центру,