хаким отговаривался: «У меня-де на шее сидит столько-то аймаков гонцов, надобно сначала уладить их дело», — и получающие содержание, жалованье, милостыню и прочее с начала года и до конца [его], живя отказами и [обещаниями] «сегодня да завтра», сидели ободранные и голодные. Люди, которые были половчее, ища поддержки у наибов хакима, после множества ходатайств продавали [свои права] исполу и взамен этого получали припасы по двойной цене, так что при помощи тысячи хитростей они добивались четверти [того, что им причиталось по праву]. Тот, кому такое дело удавалось, считал себя довольным и счастливым, а прочие, оставшись лишенными всего, ему завидовали. Если иногда один из этих лишенных с тысячью затруднений и невзгод попадал в ставку и подавал прошение, то он от Большого дивана получал грамоту: «Мы-де распорядились выдать причитающиеся средства прежде всех, почему [их] не выдали?». Хаким отговаривался: «За областью остались недоимки по налогу, по этой причине я не выдал. Мы выпишем берат, чтобы он получил». Бедняк поневоле брал берат на недоимки, но поскольку хаким, как упоминалось, уже успел взять налога в несколько раз больше, то как тут было оставаться недоимкам. Это были недоимки по сверхсметному копчуру,[872] который он разверстывал. Часть обессиленных ра’иятов, не имевших сил повторно платить, бросив деревню и дом, убегали, либо могущественные и влиятельные лица, которые препятствовали сверхсметным разверсткам,[873] удовлетворяли их тем, что «эту-де последнюю разверстку мы с вас не потребуем, либо скинем половину». Итог разверсток мустовфи и битикчи записывали в реестры. Хотя ни одного сверхсметного копчура не полагается, но в силу того, что иные дали, а |
S 623| некоторые не дали или дали меньше, от последней разверстки кое-что оставалось недополученным. Это называли недоимками. Так как мустовфи и битикчи были соучастниками в повторных разверстках и воровствах, то они писали, что за таким-то селением имеется столько-то недоимок и давали затемняющие смысл показания. Если бы наиб или везир спрашивали, остались ли эти недоимки от основного налога[874] или от сверхсметных, которые раскладывали, то картина обстоятельств выяснилась бы, но поскольку наибы и везиры знали это дело и за взятки[875] получали от хакимов большие суммы из тех сверхсметных разверсток, язык у них не поворачивался. Такие поступки, как изложено, совершал каждый из предшествовавших везиров, однако для «бумажного»[876] Садр-ад-дина такой образ действий был ремеслом и мастерством, и по этой части он был искусен. Это злоупотребление и неправосудие он поднял на недосягаемую высоту и совершенно расстроил дела управления страной и областями. В его пору никто не мог в какой-либо области получить причитающегося ему по берату, и ни один, имеющий право на содержание и жалованье, не добился своей доли, ибо все его [Садр-ад-дина] бераты и наряды были чистейшей уловкой и обманом. Многие бедняки,[877] нуждающиеся, и шейхи, которые к нему прибывали и для которых он по настоятельной просьбе или иным [способом] выписывал берат на пятьсот динаров, никогда не видывали и ста акчэ. Это он называл щедростью. Бедняк весьма радовался и, когда отправлялся истребовать причитающееся, размышлял: «Вот у меня есть пятьсот динаров. Возьму-ка я в долг сто динаров и истрачу их на верховое животное, вещи и дорожные припасы. После уплаты долга у меня еще останется четыреста динаров». С этой надеждой он столько [времени] ездил взад и вперед за причитающейся суммой, что забывал про шейхство и успевал научиться быть гонцом, сборщиком и аваном, но это не приносило никакой пользы и в конце концов он, будучи должником, бежал из этого государства.
Вследствие злоупотреблений и разорения большая часть ра’иятов в областях покидала родину и обосновывалась в чужих краях, а города и деревни оставались пустыми. Через известные промежутки времени для сбора отсутствующих посылались гонцы. Они причиняли много стеснений, взимали с них в [виде] обязательного [о себе] попечения вдвое больше копчура, но [никто] никогда не желал отправиться в свою область, и [каждый] питал большое отвращение к этому царству. Несмотря на стольких гонцов, которые в разное время отправлялись по сторонам для сбора отсутствующих, они ни разу не могли привести на свое место хотя бы одного ра’ията. Те, которые оставались в городах, большей частью закладывали двери домов камнем или оставляли в них узкое отверстие, входили и выходили через крышу домов и убегали из страха перед сборщиками. Когда сборщики отправлялись по околоткам, они находили какого-нибудь мерзавца, знавшего дома, и по его указанию извлекали людей из углов, подвалов, садов и развалин. Если не могли заполучить мужчин, то схватывали их жен, и, словно стадо овец, гоня перед собою из околотка в околоток, уводили к сборщикам. За ноги их подвешивали на веревке и били, и вопли и жалобы женщин поднимались к небу. Часто случалось, и мы [это] наблюдали, что сборщик, поднявшись на крышу, находил какого-нибудь ра’ията и гнался за ним, чтобы его схватить. Ра’ият из-за крайнего бессилия и несчастия убегал так, что бросался было с крыши вниз. Сборщик настигал его, хватал за полу и, сжалившись, упрашивал и заклинал: «Не бросайся-де с крыши, убьешься», — а тот, потеряв самообладание, падал [вниз] и ломал себе ноги. Из числа таких областей в Иездской области дошло до того, что если кто-нибудь ездил по всем тамошним деревням, то он решительно никого не видел, с кем бы мог поговорить или расспросить о дороге. Немногочисленные люди, которые оставались, назначали дозорного. Когда он кого-нибудь издалека замечал, то подавал знак, и все прятались в кяризах и в песках. Если кто-либо из вельможных помещиков,[878] |S 628| имевших в Иезде имения, ездил туда и желал осмотреть эти имения, то в какую бы деревню он ни приезжал, он не видел ни одного из своих земледельцев, чтобы расспросить о состоянии своих садов и в каком они месте находятся. В большей части городов [жители] из боязни, что в их дома поместят на постой гонцов, делали двери через подвалы и узкие проходы [в надежде], что, быть может, гонцам не понравятся такие проходы, и они не остановятся у них, потому что каждый гонец, располагавшийся в чьем-либо доме, помимо того, что рвал и изнашивал ковры, постельную принадлежность и всю домашнюю утварь, он еще забирал с собою все, что хотел, или же [вещи] похищали их коноводы. Если [кто-нибудь] успел собрать немного пищи, средств на прожитие и топлива, то все отнимали. Вместо дров ломали и жгли двери домов. Между прочим, прошел такой слух, что один из иездских имамов
