Сказание о страннике - Дэвид Билсборо

На лагерь опустилась тишина. Пустая тишина, от которой разум немеет и теряется. Тишина и тьма. Болдх знал, что остальные спят рядом, но так давно их не слышал, что уже начал сомневаться, тут ли они.

Его бросили? Оставили совсем одного? Страннику вдруг показалось, что все умерли и он — последний человек на земле. В сердце закрался страх, вместе с черной безысходностью, какая наползает лишь в ночных кошмарах.

Болдх вытащил руку из-под теплого одеяла и потянулся в холодную темноту. Он попробовал пошарить рядом с собой, нащупал холодный камень и тут же отдернул руку.

Вновь появилось знакомое ноющее чувство в затылке — что-то его тревожило. Что именно, Болдх не знал. Совсем как месяц назад, в пещере в Синих горах, когда он слушал Финвольда, Эппу и Лесовика. Сейчас их слова возвращались, переплетаясь и скручиваясь в его сознании, как клубок змей: бормотание Эппы, размеренная речь Финвольда, напевы Лесовика. Но громче всего звучало именно гортанное пение шамана, монотонное и беспрерывное.

Болдх даже не мог понять, где находится. Он словно вернулся в Синие горы, но ведь с тех пор прошло уже много недель, разве нет? Как он мог там очутиться? А если так, значит, ему предстоит пройти весь путь заново... снова защищаться от волков и леукроты, идти через горы, покинуть отряд, повторится история с хульдрами, и город на болоте, и, и...

И ужас, пережитый в недрах серебряного рудника!

Внезапно из мрака к нему потянулись две бледные руки. Те же самые, что когда-то вынырнули из темноты боковой шахты, хлестнув его по лицу. Он отпрянул, едва не задохнувшись от ужаса.

Но удара не последовало. На этот раз вороватые тощие руки что-то держали. Волчонок! Крохотный детеныш, комок из серого меха и острых зубок.

Отчаянно пытаясь преодолеть страх, Болдх потянулся к волчонку и взял его в руки. Тот принялся извиваться, как червяк, и зашелся смехом, как умалишенный ребенок. Ухмыляясь сам не зная чему, ведь страх так не прошел, Болдх стал гладить детеныша. Он гладил, и гладил, и вскоре шерсть начала сходить огромными клеклыми комками, и он остался с ободранным, кровоточащим куском волчатины, все продолжающим пискливо хохотать.

Болдх поборол тошноту, стремясь избавится от этой непотребной мерзости. Но почему-то не получалось. Воздух вокруг сгустился, и он осознал, что не может пошевельнуться. Не в силах оторваться от тельца детеныша, казалось бы, давно уже мёртвого, но при этом очень даже живого. Красные, горящие, как угли, глазки смотрели на Болдха.

Затем накатил ужас — глубокий, инстинктивный ужас завладел всеми чувствами.

Волки пришли за ним.

Болдх бросился бежать. Он все бежал, и бежал, не выпуская из рук гогочущего урода, а кровь стекала по рукам. Вся стая, ведомая матерью детеныша, леукротой, гналась за ним, нагоняла с каждой секундой. Земля содрогалась от ударов тяжелых лап, грива леукроты бешено развевалась, а хриплый шум ее горячего дыхания становился все громче и громче; он уже ощущал тяжелое гнилое зловоние в ночном воздухе. И даже почувствовал, какую боль причиняет ей стрела, застрявшая в глазнице.

Нечего было и надеяться на спасение. Теперь уже и его товарищи бежали рядом, отчаянно взывая к нему, умоляя бросить этот воющий шматок мяса.

Стая нагоняла. Ещё миг — и их сожрут, всех до единого. Но миг этот, казалось, растянулся навечно.

Весь в холодном поту, Болдх вскочил, сел и резко проснулся. Он посмотрел по сторонам. Стояла ночь, но он снова был у подножия Великаньих гор над лесом Фрон-Вуду. Остальные мирно спали, запах костра обнадеживающе щекотал ноздри, и все-таки Зверь побывал здесь: тяжелый дух все ещё висел в воздухе.

Глава 14

Дорога в Великандию 

Отряд уже подходил ко входу в Великандию, а увиденный сон все никак не шел у Болдха из головы.

— Что? — рассеянно спросил он. — Это ты мне?

Нибулус вздохнул. До полудня оставалось часа два, а Болдх за все утро и слова не произнес. Остальные решительно — и даже как-то непривычно бодро — шагали вверх. Мысль о скорой встрече с легендарной «Страной великандов» подгоняла и тянула вверх, к обещанному входу.

Болдх держался в стороне. Положа руку на косматую холку своей строптивой кобылы, он направлял быстроногую ад'тманку вверх по тропе. Его явно что-то беспокоило — что-то, заставившее провести все утро в мрачных размышлениях.

— Ты слышал хоть слово? — нетерпеливо переспросил Нибулус, — Вот уже четыре часа как мы на ногах, а ты ещё где-то витаешь. Что тебя беспокоит?

Болдх молча на него уставился.

— Ничего, все нормально, просто недосып.

Рядом с догорающим костром он увидел припавшую к земле фигуру. Волк?! Горящие в темноте как у демона глаза недобро подмигнули, зубы обнажились в оскале.

— Приснилось что? — многозначительно произнес голос. Перед ним — улыбаясь широко и хищно, почище любой леукроты — стоял ведун.

— Ох! — мучительно выдохнул странник. — Мог бы иногда, для разнообразия, и приятные сны насылать!

— Я всего лишь хотел сказать, — продолжил Нибулус, — что Катти пойдет вперед, посмотрит, что там с проходом, и спросил, не выпьешь ли ты со мной по глотку сливянки.

Болдх взглянул на протянутую оловянную флягу со странными подпалинами и металлическими блямбами и помотал головой. Он позволил Женг свернуть с тропинки к роднику неподалеку и вновь погрузился в мысли.

На нижних склонах снег лежал редкими пятнами, но порой приходилось подниматься круто вверх, а путь по горной ложбине то и дело преграждали валуны, осыпь и колючий кустарник. Несколько раз Тивор не мог точно определить, где находится, и отряду приходилось возвращаться. Перерывы в изнурительном восхождении возникали лишь из-за приступов кашля Эппы, и теперешний привал тоже устроили ради него.

Пеладан пил, чтобы скрыть бурлившее в нем возбуждение. Наконец-то нашлась расселина в скалах, ведущая к тайному проходу. К тому же к ним вернулся Лесовик, а жуткий лес Фрон-Вуду остался позади. И в довершение, им, кажется, удалось ускользнуть от Зверя, чем бы он ни был. Жизнь, наконец, налаживалась.

Они заслужили короткую передышку. Отвернувшись от смурного странника, Нибулус перевел взгляд на открывающийся пейзаж. Он глубоко вдохнул горный воздух и широко раскинул руки, словно пытаясь охватить красоты дикой природы, лежавшие у его ног. Насколько хватало глаз, впереди расстилался один и тот же ландшафт: все оттенки зеленого, серого и коричневого — ни дымки, ни облачка. Он даже мог разглядеть Синие горы, едва заметную линию зубчатых пиков на горизонте.

Последняя возможность отдохнуть перед долгим спуском в недра гор... Пока проводник вел разведку, остальные готовили пищу или нашли себе иные повседневные дела. Один Эппа остался лежать пластом, глядя в пустое небо с гримасой боли на лице и мольбой в глазах.