Живописец душ - Ильдефонсо Фальконес де Сьерра
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Не знаю… – Управляющий подошел ближе. – Какая тебе нужна?
Эмма положила девочку на постель и повернулась к старику, показывая грудь, уже совершенно обнаженную, с торчащим соском, из которого продолжало струиться молоко. У старого сатира пена выступила в уголках рта. Он протянул руку к тугой груди Эммы, и та пнула его ногой в пах. Старикан взвыл, схватился за тестикулы, и Эмма пнула еще раз. После третьего пинка старик сложился пополам и рухнул на пол.
– Ты дашь мне отсрочку еще на месяц, правда? – проговорила она. Старик не ответил. – Правда? – повторила Эмма и встала коленями безобразнику на спину, которая хрустнула так, будто сломался хребет.
– Дам, – прохрипел управляющий, захлебываясь кашлем.
Эмма заставила старика написать расписку в том, что она внесла арендную плату за месяц. Она это сделала, приставив ему к почкам наваху Антонио, которую отдали в больничном морге вместе с другими личными вещами. Этой навахой каменщик пользовался для всего на свете: резал хлеб, накалывал картошку, которую Эмма приносила ему на обед, даже развлекался, строгая деревяшки, пытаясь вырезать из них какие-то фигурки, которые выходили ни на что не похожими. Эмма, видя результат, вечно подтрунивала над ним.
– Документ, подписанный под давлением, не имеет законной силы, – проскрипел старик, прервав поток счастливых воспоминаний.
Эмма крепче прижала острие навахи. «Стану всегда иметь ее под рукой», – пообещала себе.
– Но он вступил бы в законную силу, если бы ты его подписал, облизав мне киску, правильно? – Тут она надавила так сильно, что почувствовала, как нож вонзается в плоть; старик корчился от боли. – Через месяц приходи посмотреть на другую титьку.
Этот день приближался, а денег не было. Львиная доля их уходила на еду; Эмма должна была хорошо питаться, чтобы не пропало молоко, чтобы девочка росла здоровой. Вот-вот наступит зима, Хулии нужна теплая одежда, пусть даже поношенная; а еще свечи, уголь, да и за трамвай заплатить, когда Эмма уже выбивалась из сил и не могла идти на работу пешком через пол-Барселоны. Единственное облегчение: девочку она оставляла в яслях Братства, где за ней присматривали и куда она приходила кормить всякий раз, когда ее звали.
Наваха Антонио пригодилась, когда управляющий кафе в очередной раз поставил Эмме на вид ее постоянные отлучки. В тот день мужик накинулся на нее неистово, с особой яростью, наверное, потому, что выпил больше обычного.
– Так дальше нельзя! Ты не можешь сновать туда-сюда целыми днями! Посуду никто не моет, вечно не хватает то рюмок, то стаканов, то…
Эмма подошла.
– Простите… – стала было извиняться она.
Тут оба заговорили наперебой:
– Этого мало…
– Ты же знаешь, у меня ребенок…
– Пусть с ним кто-нибудь посидит!
– Я кормлю грудью.
– Найди кормилицу…
Эмма подошла так близко, что мужчина мог даже дотронуться до нее; он это неправильно понял. Запах перегара был невыносим.
– Мне нечем платить кормилице, – проговорила она сквозь зубы.
– Тогда придется отработать по-другому, – намекнул управляющий.
И умолк, почувствовав острие навахи в паху. Отпрянул, но Эмма прижала сильней. Он все отступал, чуть ли не с поднятыми руками, пока не прижался к стене. Эмма не отводила ножа.
– Только попробуй приставать ко мне и вредить моей дочери, я тебе яйца отрежу, понятно?
Однако Эмма была уверена, что старик, собирающий квартирую плату, не попадется во второй раз и не позволит ей еще месяц жить в дворовой пристройке. В тот день у Эммы не было вечерних уроков, и она знала, что остается единственная возможность. От Братства, расположенного рядом с университетом, она направилась в квартал Сан-Антони, где когда-то жила с дядей Себастьяном и кузенами. Дом находился в двух шагах, хотя этой дорогой, по этому району она избегала ходить с тех пор, как ее выставили вон.
Дверь была открыта, Эмма постучала и вошла, не дожидаясь приглашения. Вся семья сидела за ужином: дядя, Роса и двое кузенов. Они пребывали в замешательстве, пока Роса не вскочила и не бросилась ее обнимать. Эмма дала волю слезам.
– Поставьте еще тарелку, – велела кузина.
– Не надо… – пробовала Эмма отнекиваться.
Никто из сидящих за столом не пошевелился.
– Вы меня слышите, отец? – крикнула Роса.
Эмма только хотела забрать вечное перо с золотым колпачком, принадлежавшее ее отцу; продав его, она могла бы внести арендную плату за месяц, может быть, за два; но в конце концов отведала вкусного супа с овощами, с мясом в изобилии, как и полагалось в доме забойщика скота, а Роса тем временем играла с Хулией, посадив ее к себе на колени.
Антонио, ее муж, да, они поженились, решила Эмма приврать, недавно погиб: несчастный случай на стройке. Он был каменщик. «Это когда лошадь взбесилась и опрокинула леса?» – «Именно тогда», – подтвердила Эмма, отвечая на вопрос одного из кузенов. Нахмуренное чело, с каким встретил ее дядя Себастьян, понемногу разгладилось, он даже позволил себе взять за ручку малышку Хулию. Эмма не стала слишком подробно рассказывать о себе. Она работает
