Гранат и Омела (СИ) - Морган Даяна

Добравшись до таверны в центре деревни, которая напоминала скорее покосившийся сарай, он распахнул дверь так, что чуть не своротил петли, и завалился внутрь, потребовав аквавит. В помещении царил полумрак и пахло подгоревшим мясом — запах, который волк в Дамиане хорошо различил. За самым большим столом сидело несколько потных деревенских мужиков, цедящих темное пиво, а в углу приютился одинокий гость, укутанный в плащ. Дамиан сел в другом конце маленького зала и стал ждать свое пойло. Аквавита в этой захолустной дыре не оказалось, поэтому подавальщица принесла ему такое же пиво, которое на вкус оказалось хуже горькой редьки. Но Дамиану спустя две кружки стало все равно — в алкоголе он хотел утопить свою вину и болотно-зеленое чувство, что растеклось тиной по его мыслям. Он не мог понять, почему оно выедает его самообладание до горячих ожогов подобно раскаленному маслу, и боялся полностью поддаться ему, чтобы дать себе четкий ответ, что же он все-таки испытывает. Тем самым он только больше подпитывал алую злость, бурлившую в его венах и призывающую волчье бешенство. Выхлебав четвертую кружку, Дамиан заметил, что одинокий гость пристально смотрит на него, а еда на его тарелке кажется нетронутой.

— Чего уставился? — Он так резко отодвинулся от стола, что едва не перевернулся вместе со стулом.

Мужчина не шевельнулся и не ответил. Дамиан видел под капюшоном его затененные маленькие глаза и слабый подбородок, плохо прикрытый жидкой темной бородой.

— Я спросил, чего уставился? — повторил он и ощутил гнев внутри себя — жаркий алый гнев.

Мужики за большим столом стали оборачиваться. Не успел Дамиан приблизиться к одинокому гостю, как тот молча бросил несколько монет на стол и, не оглядываясь, быстро вышел из таверны. Дверь захлопнулась, впустив внутрь порыв прохладного воздуха, пахнущего хвойной смолой и свежестью. Дамиан скрежетнул зубами. Он надеялся на хорошую драку, но противник струсил. Однако вспомнив, что в таверне находится еще трое человек, Дамиан развернулся и, провоцируя, спросил:

— Чего пялитесь, ублюдки?

Оскорбление сделало свое дело, и начавшаяся драка развеселила Дамиана. Он на короткий миг почувствовал, что управляет хотя бы чем-то в своей жизни. Двое мужиков схватили его за руки и попытались вмазать мордой в стол, но он вывернулся угрем и пнул третьего между ног. Он скрючился, а тот, держал Дамиана за правую руку, внезапно дернул его и вытянул поперек спины так, что ему отдалось аж в зубы, а потом с грохотом сбросил вниз. Дамиан ударился спиной, получил несколько ударов по печени, — бок обожгло болью — и со стоном перекатился на спину. Один из мужиков плюнул на него, когда в зал влетела подавальщица и выгнала их с криками вон.

Дамиан оперся затылком о пол и хрипло рассмеялся. Физическая боль помогала заглушать душевные терзания, хотя и не была способна до конца изгнать из его мыслей бесов собственных страстей. Они только прятались тенями по черным углам его сердца и дожидались очередного момента его слабости.

Подавальщица потянула его за руку, и Дамиан нехотя позволил ей это сделать. Она что-то порывисто говорила, но он не слышал его за шумом крови в голове и пивным туманом. Она отвела его в сарай и указала на стога соломы, небрежно уложенные за стойлом лошади. Выдавив из себя сухую благодарность, Дамиан рухнул в солому и закрыл глаза. Темнота под веками покачивалась, будто он стоял на палубе корабля, попавшего в шторм. Несмотря на это, он быстро провалился в сон, где раз за разом убивал брата и семью Авалон, а потом окровавленными горящими руками касался ее обнаженной обугленной кожи.

Дамиан изредка просыпался, когда рядом фыркал конь, и вновь засыпал, ощущая холодную испарину на коже. Он не знал, какой час на дворе — дни и ночи сливались в мареве боли, и он плыл куда-то, укутанный в собственные кошмары и колючую солому.

Окончательно проснулся он днем — луч яркого солнца ударил ему прямо в глаза, и Дамиан сонно прикрыл лицо руками. С трудом выбравшись из соломы, он потянулся и зевнул так, что чуть не вывихнул челюсть. Пошарив в кармане и убедившись, что монеты на месте, он вошел в таверну и оплатил в счет выхлебанного пива. Потом заказал обед: кусок поросенка со сливовым соусом и вешенками. Подавальщица поторопила его, объяснив, что сегодня закрывается раньше из-за Йоля, поэтому Дамиан стал есть руками: обмакнул ломоть мяса в соус и закинул в рот. Дожевав, быстро умял грибы и захватив последний, убрался восвояси, со смаком жуя его и пытаясь продлить чувство насыщения. Облизав пальцы и почуяв от себя вонь пота, Дамиан направился в сторону реки и прямо в одежде сиганул в прохладную воду. Кожа покрылась мурашками. Он разделся, промыл одежду и бросил ее сушиться на небольшой камень, а сам нарвал мыльнянки и помылся.

Выйдя на берег, он зачесал назад волосы и сел на тот же камень обсушиться. Середина зимы в срединных землях всегда ощущалась недавно начавшейся осенью, поэтому даже солнце здесь частенько не скупилось на тепло. К сожалению только, солнце не могло избавить его от тяжелых дум. Дамиан то и дело возвращался мыслями к подслушанному разговору Вареса и Авалон и словам трастамарца, а затем воскрешал в памяти все, что рассказал Симеон, и чувствовал себя расклеившимся, как намокшая бумага. Одно нечаянное движение могло разорвать его выдержку.

И все же ему нужно было что-то решать. Невозможно долго упиваться пивом и спать в сараях — этот этап собственной слабости он уже прошел и знал, что не сможет страдать вечно. Потребность в честности и справедливости толкала его на поиски себя, а это означало поиски смысла собственного существования. Вряд ли Князь, кем бы он на самом деле ни был, хотел от него бездействия. Но сколько бы Дамиан ни пытался придумать себе новую цель, он тонул в бессилии, будто в зыбкой трясине. Возвращаться в Храм и пытаться исправить его казалось притягательной, но заранее проигранной битвой. А ничего другого он и не умел — только драться и убивать.

Он отчаянно нуждался в совете наставника. Даром, что наставник признался в очередной лжи и оказался таким же берсерком, потерявшим веру в Храм, а теперь еще и перевернувшим представление Дамиана о вере. Но сколько бы он ни злился на Симеона за очередной выдернутый из-под его ног ковер лжи, Дамиан все время возвращался к мысли, что они похожи в судьбах, как отец и сын. Кто еще так же хорошо мог понять его? В том числе и о привязанности к вёльве, хоть ему и неприятно было проводить параллель в этом вопросе.

Дамиан не заметил, как перед ним выросла хижина. Ее караулили гадкие воспоминания, слишком свежие, чтобы хотеть к ним возвращаться, но он, тяжело вздохнув, все-таки вошел. Внутри царил сумрак и тишина. В большой комнате никого не было, погасший очаг, казалось, не зажигали с самого утра. Тревога запустила ледяные пальцы под мокрую одежду Дамиана. Он ворвался в малую комнату и застыл на пороге. Сердце его рухнуло вниз. Симеон лежал на кровати.

Нет, нет!

Дамиан в панике рванул вперед, схватил наставника за холодную руку и едва не осел от нахлынувшего облегчение: изо рта Симеона вырвался тихий всхрап. Медленно заморгав, он сжал ладонь Дамиана и прошептал:

— Мальчик мой, это ты?

— Да, Падре. Извините, я не хотел вас напугать. Я думал… не важно. С Вами все в порядке? Вы не заболели?

Симеон дернул пальцами, и Дамиан потянул его на себя, чтобы помочь сесть, пытаясь отогнать от себя мысли, насколько бесплотной ощущается его рука. Паника, улегшаяся от осознания, что наставник жив, на самом деле никуда не исчезла — Дамиан насильно затолкал ее в ларец и захлопнул толстой крышкой трусости. Он просто боялся думать о том, что с ним будет, если Симеон вдруг умрет. Дамиан сомневался, что его рассудок выдержит такую потерю, ведь в его жизни больше и не осталось настолько близких людей.

— Это старость, мальчик мой. Хотя и она сама по себе может быть болезнью, как посмотреть, — усмехнулся Симеон. — Не переживай. Когда мы молоды, нам всем кажется, что это время бесконечно, но старость подкрадывается маленькими, незаметными шагами, пока мы не обращаем на нее внимания. А потом в один прекрасный день она оказывается за нашей спиной, и мы ничего не можем поделать, кроме как примириться с ней и со всеми болячками, что она приносит. Но это проза жизни, не бери в голову. Лучше скажи мне, где ты был все эти дни? С тобой все в порядке? — Он подслеповато прищурился, — видимо, зрение в вечернем сумраке было уже не то — пытаясь разглядеть лицо Дамиана. — Тебя ранили?