Письма. Часть 2 - Марина Цветаева

<14-го декабря 1932 г.>

Милый Георгий Петрович,

Ответьте мне по возможности сразу: могу ли я вместо Пастернака написать Маяковского, либо сопоставить Маяковского и Пастернака: лирику и эпос наших дней?

Все равно ничего исчерпывающего об остальных не могу дать, их много, книг мало, ненавижу безответственность. Когда в точности дать статью? (Последний срок) — Будут те же 8 страниц.

Жду ответа. Сердечный привет Вам и Вашим.

МЦ.

<16-го декабря 1932 г.> Четверг.

Милый Георгий Петрович,

Ваша книга наконец обнаружилась — запропала в дебрях при переезде — Маяковский, и Аля ее нынче же доставит в библиотеку, сказав, что Ваша. Если будет штраф, выплачу из гонорара, только скажите — сколько.

— Хорошо бы на Петре, т. е. на чудном Пастернаке, всячески выгодно, но есть, страницы за две, еще место, на к<отор>ом можно прервать.[1425]

Спасибо за все и простите за Маяковского, о нем не пекитесь, нынче же будет возвращен.

МЦ.

16-го декабря 1932 г.

Clamort (Seine) 101,

Rue Condorcet

Милый Георгий Петрович,

Еще вопрос, даже — запрос. С моим докладом на Съезде Православной Культуры не безнадежно, и вот почему: у меня есть начатая вещь: Две Совести (совесть перед вещью и совесть перед Богом: — хорошо сделано! и чтò сделано?) которую мне нужно было бы Вам показать, вернее — из к<отор>ой почитать, ибо это, пока, непроходимый черновик.[1426] Если бы Вы нашли, что это подходит (думаю — да), я бы, тотчас же после сдачи Вам статьи для Нового Града, принялась бы за нее и сделала бы что могла.

Но — важный вопрос — выступление бесплатно? Ведь мне бы пришлось работать полных две недели, т. е. в это время не делать ничего для заработка, а как ни плохо оплачиваются самые случайные переводы — они все-таки что-то дают.

Нельзя ли было бы выяснить этот вопрос заранее?

Если же Вы заранее знаете, что безнадежно — или неудобно — что все выступают даром и т. д. — то и выяснять не надо.

Во всяком случае мне бы надо Вам вещь — в черновом виде — показать, м. б. и не пригодится. Не совсем приятно также, что все эти ученые господа с радостью будут рвать меня на части, здесь отбиться я навряд ли смогу, — у них цитаты, а у меня только живые примеры, почти бытовые примеры.

Хотите встретимся на будущей неделе? Не соберетесь ли Вы в Кламар (в любой день от 4 ч., но непременно предупредив заранее), тогда обо всем рассудим. Книжку Аля обменяла, мне абонемент очень послужит для статьи. Сердечный привет Вам и Вашим.

МЦ.

<Приписка на первом листе:>

М. б. удастся переехать до 15-го января, так как новая кв<артира> пустая.

20-го декабря 1932 г.

Clamart (Seine)

101, Rue Condorcet

Милый Георгий Петрович,

Не поможете ли Вы и Елена Николаевна мне в распространении билетов на мой вечер 29-го — Детских и юношеских стихов — ТЕРМОВЫЙ вечер, роковой, ибо кроме терма еще переезд!

Цена билета 10 фр<анков>, посылаю три, четвертый вам обоим, дружеский.

Сделайте, что можете! И еще — не знаете ли Вы случайно, чтò с „писательским балом“? Будет ли и есть ли надежды? Боюсь пропустить срок прошению, а неловко просить, не зная, будет ли „бал“. Из-за полной нищеты нигде не бываю и никого не вижу. — Статья пишется и будет готова к 1-му.

Сердечный привет вам всем.

МЦ.

Р. S. Вчера писала Рудневу с просьбой дать мне 100 фр. авансу за конец „Искусства при свете совести“ в январской книге, — уже получила корректуру. Не могли бы Вы, милый Георгий Петрович, попросить о том же Фундаминского?[1427] Идут праздники — уже на ноги наступают — а нам не то что нечего дать на чай, сами без чаю и без всего.

— Если можете! —

8-го января 1933 г.

Clamart

101, Rue Condorcet

Милый Георгий Петрович,

Вот, наконец, рукопись.

Обращаю все Ваше внимание на 16 стр<аницу>, где вписка не совсем, не целиком заметна: приоткройте лист, часть вписки слева и скрыта, у меня не было места, а вписка мне необходима. Приоткройте!

Работала над статьей зверски, не отрываясь, полных 3 недели, печатайте петитом, либо делите на два, но не сокращайте, иначе я впаду в отчаяние.

Руднев моих 3 стихов (цикл) Волошину не взял, говорит много — 117 строк, а одного я ему не дала. А сам просил кроме имеющегося „Дома“ (38 строк) еще 2–3.[1428] Я послала волошинский цикл (117 стр<аниц>, прося оставить „Дом“, тогда выходит 80 с чем-то строк, т. е. как раз те 2–3 стихотворения, к<отор>ые Руднев просил еще. Бог его знает! Ненавижу торговлю, всегда готова отдать даром, но не могу же я дать им место, которого у них для Волошина и меня нет (ВНУТРИ нет!)

А главное — Волошина здесь многие помнят и любят, и многие бы ему порадовались.

Кроме всего у меня переезд и перевод бердяевской статьи, пишу среди полного разгрома.[1429]

Очень жду отзвука на статью. До 15-го адр<ес> прежний, после 15-го

10, Rue Lazare Carnot Clamart

Название прошу без точек и с тире как у меня. Сердечный привет Вам и Е. А..[1430]

МЦ.

Название, либо как у меня, либо (оно мне больше нравится, но как хотите, м. б. журналу важнее Эпос и Лирика).

БОРИС ПАСТЕРНАК и ВЛАДИМИР МАЯКОВСКИЙ, т. е. если без эпос и лирика, тогда Бориса на первом месте.

На выбор.

Корректуру умоляю.

Простите прочерк.

14-го февраля 1933 г., вторник

Милый Георгий Петрович,

По-моему, Вы очень хорошо поделили — как раз на Петре. Поделила бы совершенно так же, — естественное деление. Совершенно согласна, что никаких „продолжение следует“, — такие оповещения только пугают читателя перспективами разверзающейся паскалевской бесконечности.

Просто заглавие, и

— I —

_______

Корректуру исправлю нынче же и доставлю (нà дом) завтра.

_______

Большая просьба о гонораре возможно скорее, дела хуже, чем плохи.

_______

И еще другая просьба. На днях доставляю Рудневу вес „Живое о живом“ — о Максе. 90 машинных стр<аниц> по 1800 знаков в странице, т. е. 162 тыс. печ. знаков, т. е. поделить на нормальных 40 тыс. знаков — 4 печатных листа. Попробуйте убедить Руднева или фундаминского, что они могут отлично разбить на два № и печатать без шпон, — а то опять это отчаяние сокращений. Тем более, что я предлагала Рудневу написать отдельную статью о Максе, какую угодно короткую, хоть в пол-листа, но он не захотел, и просил именно эту. Сделайте что можете! Мне здесь не я важна, а Макс. Ведь больше у меня случая сказать о нем — не будет, а у меня он, правда, живой.

Большое спасибо за чудное обращение, так хорошо со мной, с времен Воли России, НИКТО не обращался.

Сердечный привет Вам и Вашим.

Корректуру — завтра.

МЦ.

Clamart (Seine)

10, Rue Lazare Carnot

И — третья просьба: alle guten (или schlechten) Dinge sind drei:[1431] об отдельных оттисках статьи, ибо есть надежда переправить и в Россию. Сосинский этим займется охотно, мы с ним приятели. — Если можно!

<15-го февраля 1933 г.>

Среда

Милый Георгий Петрович,

Из опечаток, верней поправок[1432] — самая существенная — пропуск на 2-ой стр. Он у меня сделан тщательно, но к кому обратиться, чтобы не перепутали? Довольно с меня и моих „темнот“ (NB! убеждена, что пишу яснее ясного!).

Еще: необходимо цитату из Рильке напечатать так:

…die wollten blühnWir wollen dunkel sein und uns bemühn[1433]

ибо первая строка — неполная, взята из середины. Я поставила стрелы.

ЗАЗЫВАЛЫ (как менялы)

7 стр. ВРАЗДРОБЬ (NB! слово существует!)

8 стр. сокращение, необходимое, а то жвачка.

Остальные опечатки — буквенные, кое-где добавила и упразднила запятые.

(Руднев напр<имер> уверен, что перед каждым КАК нужна запятая, а это неверно. ЧЕЛОВЕК КАК ЦЕЛОЕ. Здесь напр<имер>, никакой запятой не нужно. Об этом есть и в грамматике, но Руднев — между нами — мне — от страха — всюду ставит!).

Еще раз спасибо за такое человечное редакторство. И — ОЧЕНЬ ХОРОШО кончается на Петре. Только хорошо бы, чтобы без опечатки (КОНВУЛЬСКИЙ) Сердечный привет.