Последний довод королей - Джо Аберкромби

— Ты тоже, — произнесла она и перевела взор на Молчуна.

Его лицо смягчилось, и он улыбнулся, наполовину натянув тетиву.

Она оглядела Ищейку с ног до головы и изогнула губы, будто глубоко разочаровалась в нем.

— Разве гости так себя ведут?

Ищейка моргнул. Какого черта он решил врываться сюда с обнаженным клинком? Он уже сам не верил, что сотворил такое, и покраснел до корней волос.

— О… простите… во имя мертвых…

— Ага, — сказал Молчун.

Он отбросил лук в угол, словно неожиданно осознал, что держит в руке кусок дерьма, и уставился на стрелу в замешательстве.

— Так-то лучше.

Женщина улыбнулась, и Ищейка тоже улыбнулся, как идиот. Кажется, у него даже потекли слюни — ну, немножко, — но это его не волновало. Пока она говорит, все остальное не имеет значения. Она подозвала их, длинные белые пальцы шевельнулись в густом воздухе.

— Зачем стоять так далеко от меня? Подойдите.

Ищейка и Молчун, спотыкаясь, бросились к ней, как нетерпеливые дети. Ищейка чуть не упал, спеша угодить ей, а Молчун врезался в стол, едва не разбив лицо.

— Меня зовут Кауриб.

— О да, — произнес Ищейка.

Прекраснейшее имя, без сомнения. Удивительно, что одно-единственное слово может быть таким прекрасным.

— Меня зовут Хардинг Молчун!

— А меня называют Ищейкой, это из-за чуткого нюха… и я… ну…

Во имя мертвых, как трудно сосредоточиться! У него было какое-то важное дело, но, хоть тресни, он не мог вспомнить какое.

— Ищейка? Прекрасно.

Ее голос убаюкивал, как теплая ванна, как ласковый поцелуй, как молоко и мед.

— Пока не время спать!

Ищейка повернул голову. Накрашенное лицо Кауриб расплывалось черными и белыми пятнами перед его глазами.

— Прости, — пробормотал он, опять покраснел и попытался спрятать нож за спиной.

— Прошу прощения за этот ножик… даже не знаю, что…

— Не волнуйся. Я рада, что ты его принес. Думаю, лучше всего будет проткнуть этим ножом твоего друга.

— Его? — Ищейка покосился на Молчуна.

Молчун усмехнулся и кивнул.

— Ага, точно.

— Хорошо, хорошо. Неплохая мысль.

Ищейка поднял нож, вдруг ставший очень тяжелым.

— Ты бы хотела, чтобы я воткнул нож в какое-то определенное место?

— Хорошо бы в сердце.

— Ты права. Права. Именно в сердце.

Молчун повернулся, чтобы ему было удобнее. Ищейка моргнул, вытер пот со лба.

— Значит, вот сюда.

Черт, у него кружилась голова. Он глянул на грудь Молчуна, что бы не промахнуться и попасть с первого раза.

— Вот сюда…

— Давай, — прошипела она, — сделай это!

Топор с хрустом рассек ее голову ровно посередине, до самого подбородка. Хлынула кровь, тощее тело ведьмы рухнуло на камни, как тряпичная кукла.

Доу нахмурился, поворачивая топор сначала в одну сторону, по том в другую, пока орудие не вышло из разбитого черепа Кауриб с едва слышным хлюпающим отзвуком.

— Эта сучка слишком много болтала, — пробурчал он.

Девять Смертей почувствовал: что-то изменилось. Словно первые зеленые почки распускались по весне. Словно повеяло теплом при приближении лета. Он понял это по хватке Наводящего Ужас: кости уже не гнулись, готовые рассыпаться. Сила гиганта уменьшилась, а сила его противника возросла.

Девять Смертей втянул в себя воздух, его ярость вспыхнула и запылала. Медленно-медленно он оторвал лицо от плеча гиганта, ощутив, как металл выскальзывает изо рта. Он поворачивался, пока не высвободил шею и не взглянул в перекошенное лицо великана. Девять Смертей улыбнулся, подался вперед и мгновенно, как искра, глубоко вонзил зубы в огромную нижнюю губу Фенриса.

Гигант захрипел, сдвинул руки и попытался оторвать от себя голову Девяти Смертей, чтобы избавиться от его зубов. Но легче было бы избавиться от смертельной болезни. Он ослабел, и Девять Смертей повернул руку, которой держал меч Делателя. Он поворачивалее, как змея изгибается в своем гнезде, и медленно вытягивал меч.

Левая рука гиганта, разрисованная письменами, отпустила тело противника и схватила его запястье, но остановить Девять Смертей было нельзя. Если молодой побег находит трещину в горной породе, через много лет его глубоко проросшие корни разрывают на части камень. Так и Девять Смертей напряг мускулы и позволил времени медленно течь своим чередом, с шипением выливая ненависть в искривленную пасть Наводящего Ужас. Лезвие тихо-тихо поползло вверх, и острие впилось в раскрашенную плоть, как раз под ребрами гиганта.

Девять Смертей почувствовал, как горячая кровь окропила рукоятку меча, потекла по сжатым в кулак пальцам Фенриса, закапала из его рта прямо в рот Логена, скатывалась по шее, лилась на землю из ран на спине, как и должно было быть. Осторожно, тихо лезвие вползало в татуированное тело Наводящего Ужас сбоку, вверх, все глубже.

Ногти гиганта вонзились в руку Девяти Смертей, в его спину, отчаянно отыскивая способ остановить ужасающее продвижение клинка. Но с каждым мгновением силы Фенриса таяли, как лед перед огнем. Легче повернуть течение Белой реки, чем остановить Девять Смертей. Движение его рук было сродни росту могучего дерева: едва заметно, но необратимо. Ни плоть, ни камень, ни металл не могли помешать ему.

Разрисованное тело гиганта нельзя было повредить. Великий Гластрод сделал так много лет назад, в древние времена, написав заклинания на коже Наводящего Ужас. Но Гластрод расписал лишь одну половину. Медленно, неторопливо, осторожно острие меча Делателя пересекло линию разделения и вонзилось в незащищенную магическими символами плоть, внедрилось во внутренние органы, проткнуло Фенриса, как кусок мяса насаживают на вертел.

Гигант оглушительно заорал, и его руки окончательно ослабели. Девять Смертей разомкнул челюсти и отпустил его, одной рукой поддерживая под спину, пока вторая загоняла меч глубже. Девять Смертей шипел и смеялся сквозь стиснутые зубы, смех просачивался даже в рваную рану на его лице. Он вогнал меч на всю длину клинка, так что конец вышел между пластинами доспехов под мышкой гиганта и заблестел на солнце кроваво-красным.

Фенрис Наводящий Ужас отшатнулся с протяжным воем, его рот широко открылся, и струя красной слюны брызнула с губ. Разрисованная часть его тела уже зажила, но бледная сторона была изрезана, как рубленое мясо. Люди смотрели на него поверх щитов, разинув рты от удивления. Он топтался на месте, меся влажную землю, и одной рукой тянулся к окровавленной рукоятке меча Делателя, погруженного в его тело до самой крестовины. Кровь капала с эфеса, от нее на земле оставались красные пятна. Вой перешел в душераздирающий стон, Фенрис споткнулся и рухнул, как поваленное дерево. Упал на спину в центре круга, широко раскинув огромные руки и ноги. Вечно подергивающееся лицо, наконец, застыло. Наступило долгое молчание.