Тайна Крикли-холла - Герберт Джеймс

Прижав руку к груди, Магда завывала:

— О, милостивый Боже, что мне делать, что мне делать?!

Ее брат поднял палку и широким шагом направился к стенному шкафу, скрытому за дубовой панелью холла. По пути он продолжал бичевать собственное тело.

«Ш-ш-ш-шлеп!» Такой звук издавала плеть. «Ш-ш-ш-шлеп!» — все сливалось в один звук…

Сильный порыв ветра ударил снаружи в высокое окно, бросив на стекла новые потоки воды, но ничто не могло отвлечь человека с плетью. Он остановился перед шкафом, открыл дверцы, наклонился вперед — и за волосы вытащил наружу семилетнюю Мэриголд Уэлч. Ее крик звучал недолго — Криббен задушил ее, и ему для этого не потребовалось никаких усилий, настолько его сила увеличилась от безумной ярости. Криббен швырнул на пол безжизненное тело и медленно повернулся в сторону классной комнаты.

— Нет, Августус! — молящим голосом кричала Магда, сбегая вниз по лестнице. — Ты не должен! Не делай этого! Тебя отправят в тюрьму! Они повесят тебя, Августус, они же тебя повесят!..

Но разумеется, ее предупреждения запоздали.

Маврикий побежал следом за Магдой, его длинные крепкие ноги бежали быстро, ему нетрудно было догнать женщину. Они вместе достигли последних ступеней лестницы, переполненные ужасом…

— Но к тому времени, как мы спустились, — говорил Пайк Эве так спокойно, как будто комментировал неторопливую игру в крикет, — Августус уже стоял в дверях классной.

Лорен замерла в объятиях матери совершенно неподвижно, и Эва боялась, что у девочки глубокий шок. Что касается самой Эвы, она совершенно не реагировала на подробности чудовищной истории, которую рассказывал Пайк. Она могла бы зарыдать по несчастным невинным детям, которых вытаскивали из их убежищ и безжалостно убивали, но знала: в данный момент не стоит терять самообладание. Ей следует быть наготове, чтобы броситься бежать, как только появится шанс.

— Магда встала перед своим братом, закрыв ему дорогу, умоляя его остановиться. Когда я попытался помочь ей, схватив Августуса за руку, чтобы оттащить от двери классной комнаты, он повернулся и посмотрел на меня так, как будто видел впервые. А потом вдруг принялся лупить своей палкой. Я упал на пол и собрался в комок, так что он не причинил мне слишком сильной боли. Но должен признать, перепугался до истерики, я боялся за свою жизнь, и спасло меня лишь то, что Магда упала на меня, закрывая своим телом. Августус ударил и ее тоже, но тут же как будто внезапно вспомнил о других детях, потому что отвернулся и стал через порог всматриваться в классную. Наверное, кто-то из детей вскрикнул или задел мебель, и это отвлекло Августуса.

Он оставил нас с Магдой лежать на полу, мы оба обливались слезами от боли и отчаяния. Но прежде чем Криббен вошел в комнату, я увидел его лицо, и мне никогда этого не забыть. На нем отражались ненависть и гнев… нет, лучше сказать — ярость. Он был полностью захвачен ею. Ничто не могло удержать его от убийства оставшихся детей. Я знал это, и Магда тоже знала. Но больше всего мы боялись, что, расправившись с ними, он набросится на нас. Когда он глядел на меня, в его глазах не было ничего человеческого, только полное и окончательное безумие.

Пайк потрогал свою трость, но не стал ее поднимать.

— Магда понимала: пути назад уже не осталось. Мы могли еще как-то придумать повод для отсутствия молодой учительницы, мы могли скрыть причину смерти Стефана Розенбаума, сказав, что он нарушил строгий запрет и в одиночку спустился в подвал, улучив момент, когда дверь оказалась незапертой. Но как бы мы объяснили смерть остальных сирот? Нет, мы оказались в безвыходной ситуации. Магда помрачнела, ее лицо стало еще более неподвижным, чем обычно. Мы должны уйти из этого дома, сказала она мне. Покинуть это кладбище в четырех стенах, прежде чем сами не стали жертвами. Мы должны бежать подальше от Крикли-холла. Я думаю, к этому моменту она и сама уже окончательно свихнулась, как ее брат. Нет, глядя на нее, вы бы ни за что так не подумали, но в ее поведении было что-то… отстраненное, далекое, что ли? Она как будто уже покинула Крикли-холл.

Мы не задержались даже для того, чтобы взять пальто, хотелось как можно скорее очутиться вне этого дома. Ключи все так же валялись на полу рядом с кухней, и Магда подняла их и отперла парадную дверь. Нас не пугала буря, мы просто хотели спастись от кровавой бойни. Я понятия не имел, куда мы собираемся идти или что будем делать. Просто вышел наружу следом за Магдой, а она с того момента больше не произнесла ни единого слова. Конечно, тогда я этого не осознавал, но она была в шоке, она была напугана собственным братом, понимая, что из-за него они оба оказались в опасности. И что-то в ней замкнулось в ту ночь, и, судя по всему, она по сей день пребывает в том самом состоянии. Мы потащились сквозь бурю, шли почти всю ночь, каким-то чудом не погибли в наводнении… — Пайк покачал головой, удивляясь своему спасению. — А пока мы удалялись от Крикли-холла, Августус Криббен продолжал неистовствовать…

Бороздки, которые напряженные пальцы Лили оставляли в мягкой земле, становились все глубже, руки девушки за несколько секунд почти полностью зарылись в почву. Лили пребывала все в том же полусознательном состоянии, как будто укрывшись от дождя в самой себе, но ее ум с паническим страхом наблюдал за тем, как Криббен продолжает убивать…

Трое сирот спрятались под столами, в самодельной классной комнате. Тусклый свет проникал из холла сквозь открытую дверь, и они молча молились о том, чтобы их не заметили в тени мебели. Они прислушивались к знакомым звукам — «ш-ш-ш-шлеп!» — снова и снова — «ш-ш-ш-шлеп!» — и эти звуки становились все громче по мере того, как их опекун приближался…

Криббен помедлил на пороге… он понял, где прячутся дети.

«Ш-ш-ш-шлеп!»

Острая боль от ударов по телу возбуждала его, но она оказалась не в силах погасить обжигающее пламя в его голове. Он чувствовал: его мозг готов разорваться на тысячи кусочков…

«О Боже, — безгласно взмолился Криббен, — избавь меня от этой тяжкой ноши! Прогони эту епитимью, и я буду служить Тебе до конца дней моих!»

Он покачнулся, едва не упав, и его глаза на несколько мгновений плотно закрылись от боли. Он прижал ладонь ко лбу в тщетной надежде облегчить страдание. Потом Августус Криббен заставил себя открыть глаза, хотя даже слабый свет масляных ламп причинял ему боль. Он почти ничего не соображал, но боль толкала его вперед. Он всмотрелся в сумрак классной и увидел маленькие фигурки, съежившиеся под столами.

Это те самые безнравственные дети, они будут жестоко наказаны. Они пытались сбежать из Крикли-холла — без сомнения, лишь для того, чтобы воздвигнуть ложные обвинения, чтобы сообщить о дурном обращении с ними любому, кто согласится их выслушать. Как он презирает этих жалких, гнусных, неблагодарных грешников! Он не позволит им распространять ложь. Нет, этой ночью они должны заплатить за свое предательство, за свое вероломство. Сегодня их грязные души будут преподнесены Господу до того, как они окончательно, безвозвратно погибнут. Только тогда всемилостивый Господь дарует им прощение.

Новый удар боли, как удар молнии с бушующих небес, обжег мозг Криббена, и он взвыл от негодования и обиды. Эти дети! Это они виноваты в том, что он страдает! Он должен найти их всех, он должен преподнести их Господу до того, как их испорченность станет полной и окончательной.

«Ш-ш-ш-шлеп!»

Он вошел в классную, и сироты сжались в комочки, стараясь превратиться в невидимок. Но столы внезапно отлетели в сторону, и дети оказались на виду. Криббен схватил ближайшего ребенка, семилетнюю Мэйвис Боррингстон, и легко, одним движением сломал ей шею. Пока он расправлялся с девятилетним Евгением Смитом, третий малыш забился в угол комнаты и закрыл лицо руками, и его тело превратилось в тугой комок. Семилетний Арнольд Браун совершенно не шевелился, как будто это могло сделать его невидимым.

Но ребенок ошибся.