Тайна Крикли-холла - Герберт Джеймс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Ш-ш-ш-шлеп!»
Все ближе и ближе. Вверх по лестнице.
«Ш-ш-ш-шлеп!»
Дети обняли друг друга, дрожа с головы до ног. Зубы Джеральда громко стучали, и сестра закрыла ему рот ладонью. Они не должны издавать никаких звуков! Джеральд и Пэйшенс плакали, а глаза Бренды расширились, глядя изнутри на закрытые дверцы шкафа, — она совершенно не понимала, что происходит.
«Ш-ш-ш-шлеп!»
Громче и громче.
«Ш-ш-ш-шлеп!»
Два звука сливаются в один.
«Ш-ш-ш-шлеп!»
Потом несколько коротких пауз, как будто тот, кто держал плеть, заглядывал в комнаты на галерее.
Теперь Лили видела и слышала все глазами и ушами одного из детей, скрывавшихся в темноте…
…Шаги приближаются, они звучат мягко, потому что на ногах охотника нет обуви… все ближе и ближе, и дети уже боятся даже дышать, и каждые несколько секунд палка-плеть издает все тот же резкий звук, так хорошо знакомый детям. И вот легкие шаги замирают.
Он стоит перед дверцами стенного шкафа.
Все трое отчаянно визжат, когда дверцы внезапно распахиваются. Они упираются пятками в пол, пытаясь забиться в глубокий шкаф как можно дальше. Джеральд рыдает, а Бренда кричит: «Уходи! Уйди!» Дети сгибаются, сгорбив плечи и прижимаясь лбами к коленям, они не хотят видеть высокого обнаженного мужчину, который наклоняется к ним сквозь открытую дверцу; в одной его руке длинная палка с расщепленным концом.
Криббен по очереди вытаскивает их наружу и убивает одного за другим. Он задушил мальчика и сломал шею младшей девочке. Бренда осталась последней, и он хватает ее за лодыжку и резко дергает к себе, так что она выезжает на галерею. Эту девочку безумец поднимает над полом за шею, как незадолго до того Сьюзан Трейнер, и она пытается ударить его ногами. Но он не чувствует ударов: ничто не может отвлечь его от боли, от раскалывающейся собственной головы. Он сжимает горло девочки, все сильнее и сильнее, и глаза Бренды едва не выскакивают из орбит, язык вываливается изо рта…
Как и ее подруга Сьюзан, Бренда невольно испускает мочу, и та забрызгивает бедра и ноги Криббена. Он не замечает этого. Его единственная цель — вытряхнуть жизнь из всех этих порочных, дурных тварей, отданных под его попечение. Ничто другое не имеет значения.
* * *…Лили Пиил, пребывая в трансе, взлетает вверх и начинает медленно задыхаться. Ее собственные ноги дергаются, пиная траву и мокрую землю, ее глаза под забытыми веками выпучиваются, язык начинает высовываться изо рта, как будто Лили и есть та юная девочка, умирающая страшной смертью. Лили охватывает паника, ей не хватает воздуха — руки, сжимающие ее горло, такие сильные, такие беспощадные… Но как только жизнь покидает последнего ребенка, Лили выходит из мертвого тела. И видение продолжается…
* * *Криббен роняет безжизненное тело девочки на пол. Он поднимает плеть для наказаний, лежащую на полу галереи. Он стоит неподвижно. Что-то кажется ему не совсем правильным, но мучительная боль, пульсирующая в голове, не позволяет ему мыслить отчетливо. Со всеми ли детьми он расправился? Не уверен, но он не в состоянии думать.
Но тут внезапно соображает, в чем дело. В Крикли-холл прислали одиннадцать эвакуированных детей, а он, несмотря на ослепляющую боль, знает точно, что убил только девять. Потом он вспоминает о Стефане Розенбауме — иудее! — и о том, что его тоже нужно прибавить к счету. Значит, не хватает только одного. И где же этот одиннадцатый ребенок? Криббен возобновляет поиски…
А Лили избавляется от кошмарного зрелища, хотя и ненадолго.
73
Безумие
Эва подтянула под себя ноги, поставив одну ступню на площадку лестницы, готовая с силой оттолкнуться и вскочить. Она все еще не понимала намерений Пайка, но можно было не сомневаться, ничего хорошего он не задумал и его замыслы касаются ее самой и Лорен. Говоря, Пайк постоянно смотрел на дочь, проявляя к ней гораздо больше интереса, чем к Эве. Если удастся заставить его говорить подольше, у них может появиться шанс сбежать. Или, возможно, Лили вернется с подмогой.
Очередная молния, вспыхнув в небе, высветила белизной высокое окно, и Пайк вскинул голову, глянув на стекла. Он подождал, пока затихнет гром, и опять заговорил:
— Так чего же хотел от меня Августус Криббен? — Вопрос прозвучал довольно тихо, и Эва сочла его за риторический. — Что заставило его дотянуться до меня из могилы? Если бы я был экстрасенсом, я, наверное, давно бы это узнал. Если бы призрак Августуса был посильнее, он, наверное, сумел бы объяснить мне, в чем он нуждается. — Пайк горько улыбнулся. — И лишь сравнительно недавно я нашел ответ, — сказал он. — Только Богу известно, почему я не смог догадаться раньше… по крайней мере, мог бы сообразить, почему привидение доставало меня все эти годы.
Не мешай ему говорить, посоветовала себе Эва. Сделай вид, что тебе интересна его болтовня. Она нажала на плечо Лорен, предупреждая, что намерена вот-вот вскочить, и успокоилась, когда дочь в ответ прижала ладонь к ее спине, подтверждая готовность. Долгие рассуждения Пайка позволили Эве справиться с первоначальной паникой, хотя она все еще была слишком напряжена от страха.
Эва заставила себя держаться вежливо и разумно.
— Но разве должны быть какие-то объяснения тому, что призрак Августуса Криббена посещал вас? Разве такие вещи не случаются просто потому, что случаются?
— Нет, милая моя, это не «просто случилось», — насмешливо ответил Пайк. — Для появления призраков всегда есть причины. Например, кого-то сильно обидели перед смертью, и их духи возвращаются, чтобы отомстить. Или смерть пришла столь внезапно, что человек просто не понял, что он умер. Иногда остаются незаконченными важные дела или проблемы, которые необходимо разрешить. Вот как раз незаконченное дело и заставило Августуса Криббена вернуться. — Пайк нахмурился, как будто эта мысль тревожила его гораздо сильнее, чем он готов был признать. — Видишь ли, Эва, под опекой Августуса в Крикли-холле находилось одиннадцать детей. — Он подчеркнуто повторил число: — Одиннадцать детей. Но в ту ночь он подверг наказанию только девять, все они погибли от его руки. Он помнил, что иудейский мальчик Стефан умер раньше, и его тело куда-то подевали мы с Магдой, но все равно получалось только десять ребят, только десять его воспитанников умерли. Так куда же подевался последний, одиннадцатый ребенок? — Он произнес этот вопрос так, как будто ожидал ответа от Эвы. Когда же она не ответила, Пайк как будто испытал разочарование. И продолжил: — Конечно, одиннадцатым был я сам. Маврикий Стаффорд, так меня тогда звали. Августус не знал, что я сбежал вместе с Магдой — я боялся за свою жизнь, а Магда боялась за свое будущее. И не только. Кто знает? Он настолько утратил разум, что вполне мог убить даже собственную сестру. — Пайк испустил долгий смиренный вздох. — Но Августусу требовались все дети. Только его право — наказывать их, они отданы ему, принадлежали ему.
Эва понемногу приподнялась на локте, очень медленно и осторожно, так что Пайк не должен был этого заметить. В ее уме зародилось чудовищное подозрение.
— Я это понял только тогда, — продолжал Пайк, — когда просмотрел в публичной библиотеке все газеты и журналы за тот период. Октябрь сорок третьего года. Наводнение в Холлоу-Бэй светилось на всех первых страницах, несмотря на то что война еще продолжалась. В конце концов, шестьдесят восемь человек утонули либо погибли от стихийного бедствия, а сама деревня была почти полностью разрушена. Но самым трагическим событием, как утверждали все газеты, стала гибель одиннадцати сирот, эвакуированных из Лондона ради их безопасности. Одиннадцать детей, бывших под опекой Августуса Криббена. — Пайк кивнул в ответ на собственные мысли. — Это и стало для меня ответом, напечатанным черным по белому на всех первых страницах общенациональных изданий. Вот такая трагическая ирония судьбы! Детей отослали в спокойную часть страны, потому что Лондон в военное время был слишком опасен! Да… Тела двоих эвакуированных так и не нашлись, и предполагалось, что их унесло в море водами подземной реки, протекающей под домом. Что ж, такое предположение было вполне естественным. Никто не знал, разумеется, что тело Стефана сброшено в колодец раньше и что я скрылся в Лондоне.
