Закон Тайга - Эльмира Нетесова

—  О! Фраера хвосты подняли! Завтра на пахоту можно их запрягать! Ишь, гниды, гоношатся! - заметил Шмель не без усмешки.

И в ту же секунду из палатки новичков вылетел мужик. Его выбили ударом, с руганью, проклятиями, угрозами.

—  Что стряслось? - подскочил удивленный Митрич.

— Ничего, отец! Паршивую овцу выкинули. Подонка! Донос­чика. Из-за него, кретина, столько людей погибло! Оклеветал, чтоб самому выжить! У него даже план был на кляузы! Скольких зало­жить! Так он, скотина, перевыполнял его. Недобора никогда не имел! Но и на него капкан нашелся. Свой же, обкомовец Обосрал. Видно, до плана не хватало. А может, надоело добрым людям тер­петь гада. Вот и отделались его же способом! - возмущался Анд­рей Кондратьевич.

—  За свое он сполна получил. За все ответил. Полные кар­маны лиха имеет нынче. Образумился уж. Кой с него нынче спрос? - успокаивал людей Митрич.

—  Э-э, нет! Нечего под нас краситься, подделываться под невинного. Наши руки ни в чьей крови не испачканы. Нас никто не проклинал. Никого за собой не потащили, не утопили ни одного. Сами свое отстрадали. Но не стали сволочами! И его^ рядом с собой не потерпим. Пусть куда хочет убирается!

Выброшенный мужик сидел у костра, до хруста стиснув ку­лаки. Лицо его красными пятнами взялось. Он оглядывался на Андрея Кондратьевича затравленно, зло.

—  Слушай, фраер, твоя кодла тебя вышибла под сраку. А мы таких, как ты, гасим. Жмуров делаем. Усек? Хиляй отсюда, падла-вонючая! - схватил его за шиворот Шмель и, отбросив от костра в ночь, крикнул хрипло: - У нас с суками свой «закон - тайга»! Чтоб духу твоего тут не было, коль дышать хочешь! - погрозил в темноту волосатым кулаком.

—  Вы это что тут самосуд устроили? - вышел из темноты Лавров. И позвал выброшенного в ночь мужика. Тот нереши­тельно стоял в тени, переминаясь с ноги на ногу. - Идите от­дыхать в мою палатку. А с ними я сам разберусь. - Лавров подошел к костру. И, присев возле Митрича, заговорил зло: - Принципиальными все себя считаете? Чистенькими и несчаст­ными?

— Никого не закладывали, под вышку не упекли! - ответил Шмель.

—  А ты - заткнись! На твоих руках крови больше, чем у любого палача! Безвинных убивал корысти ради. Стариков и тех не щадил! Мародер! За что третью судимость схлопотал? Напомнить иль сам расколешься? В войну своих грабил. Под видом помощи партизанам. Сучий сын - не человек! Когда не давали, не поверив, убивал и уносил все. Это в твоем уголовном деле!

—  Оно для следователей! Почему ты, гражданин начальник, влез в него своей нюхалкой и теперь всему свету ботаешь? Меня, фартового, лажаешь!

—  Не гонорись, Шмель, коль сам по уши в дерьме, молчи о других! Тебе ли рот открывать? - возмущался старший охраны.

—  Меня не интересует Шмель. Мы не о нем говорим. Да­вайте не подменять предмет спора, - перебил Андрей Кондрать­евич.

—  И что касается изгнанного вами, тоже скажу. Под пытка­ми и не такие, как он, ломались. Под угрозой расправы с семь­ей немногие устояли. Добровольно доносы не всяк писать бу­дет. И если бы этот был любителем кляуз - не загремел бы в тюрьму. Значит, отказался чью-то судьбу сломать, имя изга­дить. Говорю о том не впустую. Может, и есть на нем грех. Но искупил он его своими муками. Кого-то не стал клеймить, своею жизнью его прикрыл. Умирал, а не поддался. А если и оступил­ся, своею кровью смыл вину...

—  А скольких предал? Им от того не легче, что потом осоз­нал. Вы спросили бы семьи тех людей, кто в тюрьмах по его доносам погибли. Простят онц его? - прищурился Андрей Конд­ратьевич.

—  Стоп, святое возмущение! Зачем же горячиться? А вы не голосовали на собраниях за признание своих командиров вра­гами народа? Вы не отправляли людей в зоны прямо с передо­вой? Ведь вы не можете отрицать, что участвовали в этом? А если и нет, то знали и не вступились! Смолчали. А разве это не то же самое? Сколько ваших солдат и офицеров из боя не до­мой, в зоны поехали? А ну-ка, вспомните, правдолюбцы и чест- няги! Почему вы их не защитили? Иль слабо было! За себя боялись? Солдат отнял у немца аккордеон! А вы у него - жизнь. Забыв, что все четыре года не вы, а он вас в бою прикрывал! Не вы, а он войну выиграл и победил. А вы его наградили - сроком! Отдали трибунальщикам, особистам! Смол­чали! Вы все трусы! Но этот - признался в своем дерьме, а вы прячете.

—  Я никого не отдавал под суд. А если кто-то и подзалетел за свою шкоду, так поделом! Я мародеров не брал под защиту! И тех, кто за тряпки готов был пойти на преступление, не пря­тал! - повысил голос Андрей Кондратьевич.

—  Сколько ваших солдат по зонам мучаются! Их команди­ры туда загнали. Не этот. А такие, как вы! Уж мне ль не знать, сколько жизней и судеб вами искалечено. Для этого не обяза­тельно строчить донос. Достаточно было молчания, равноду­шия, они - согласие! - настаивал Лавров.

—  На моей совести пятен нет! И ваши сентенции ко мне не относятся! - вспылил Андрей Кондратьевич.

—   Нельзя, гражданин начальник, искупить своею кровью вину за тех, кого продал! Такое не искупить, не смыть. Мы понимаем это хорошо. У меня, к примеру, никто в зону не ушел. Имелись погибшие. Но это - война. А живые - живут. И сол­даты, и офицеры. Я за всех один отмучаюсь. И не надо нас вразумлять. Мы войну прошли. И цену подлости знаем на соб­ственной шкуре. Не спорю, может, эта сволочь - не самый гнусный на земле. Но от того не легче, лишь тошно, что война лучших у жизни отняла, а дерьмо не сумела все убрать. И нам о том забывать нельзя. Не стоит закрывать глаза на правду, - сказал Трофимыч.

—   Я часто слушал вас вечерами. Знаю не только со слов, кто из вас за что срок получил. Считал всех страдальцами. Мо­жет, время и докажет вашу невиновность. Но... Мое мнение о вас изменилось. К сожалению, не в лучшую сторону, - бросил папиросу в костер старший охраны.

—  И что тому причиной? - поинтересовался один из но­вичков.

—   Вас привезли сюда полуживыми. Не нужно было много усилий прикладывать, чтоб окончательно сломать вас. Вы пере­стали быть личностями. И пожелай любой мордоворот, вы не только друг на друга, а и на самых близких наклепали бы. По­тому что в состоянии психического, нервного стресса человек не может поручиться за себя. Загнанный в угол, он - существо, а не личность. И об этом нельзя забывать.

—  Я тоже через все прошел. Сдыхал, откачивали. И снова били. Да так, что небо с носовой платок казалось. Многое тре­бовали. Из того, о чем вы говорили. А я не согласился оклеве­тать порядочного человека. И он - на свободе. Жив, -          возмутился один из новых.

—  Вас щадили! Поверьте моему слову. Уж если б захотели, вы бы и на родную мать написали, - отмахнулся Лавров и про­должил: - Не таких, как вы, ломали. Покрепче орешки были! Но силы человеческие не беспредельны. И я, и никто тех лю­дей подлецами не считаем. Они прошли горнило. Ад при жиз­ни. И если сумели чудом выжить сами, то это уже подвиг.

—  И какова же цена такой жизни, по-вашему? - не выдер­жал Андрей Кондратьевич.

—    Не ниже фронтовой. Заставить себя жить после стольких мук и унижений, поднять себя из нйчего могут только крепкие натуры. Случалось, накладывали руки на себя, не стерпев мо­рального разлада и физического истощения. Бывало, сходили с ума. Видел, как выжившие опускались ниже подонков. До кон­ца жизни оставались в стукачах, в шестерках, становились пи- дерами. Этот - сберег себя. Где-то надломился. Но сумел себя пересилить и подняться. На такое большое мужество надо! Че­ловеческое лицо в тюрьме не просто сохранить. А этот - не хуже вас! - встал Лавров.

—  Подлый фраер! Стукач, - прохрипел Шмель.

—  Отбой! Живо по палаткам! - не сдержался Лавров, став­ший снова старшим охраны.

Наутро новички узнали новость от приехавшего из Трудо­вого Ефремова: арестован Берия...

Лавров ничего не сказал Ефремову о вчерашнем дне. И тот уехал в село спокойным.

На следующий день старший охраны предупредил нович­ков, что завтра отправит их на работу вместе с бригадой Трофи- мыча.

—  Обрубать сучья будете. Ветки на кучи складывать. Коро­че, посильным делом заниматься. Так вы восстановитесь быст­рее, сил наберетесь.

Новички молча согласились. И только Андрей Кондратье­вич сказал веско:

—  Но ту гниду с нами не отправляйте. У нас свое мнение о таких.

—    Вы еще не на свободе! Не в своей квартире, чтобы мне тут распоряжения давать. С вами он пойдет! И если хоть один волос упадет с его головы, вам всем не поздоровится! Понятно? Кстати, он у вас учетчиком будет! - Лицо Лаврова побагровело.

Утром палатки опустели. Лишь Митрич деловито управлял­ся у костров. Около него не оставляли охрану. Разве когда тре­бовалась помощь: воды принести, нарубить дрова. Но и это те­перь делалось заранее. И старик успевал везде сам

Время шло к обеду. Дед уже снял с огня котлы. При­готовил ложки, миски. Ждал.               .

Прилег у костра на прогретую землю, вздремнул немного на солнышке по-стариковски. И вдруг словно кто толкнул в бок. Подскочил. Солнца не видно. Темно. Запах дыма застилал небо. Где-то в отдалении слышались крики людей.