Четыре танкиста и собака - Януш Пшимановский

Полковник молча выслушал его и попросил одного из штабных писарей, выделявшегося своим ростом среди остальных:

– Дайте ему сухую телогрейку и полотенце. Зубы у него стучат.

Телефонист подал трубку.

– На проводе четырнадцатый из «Росомахи», – доложил он.

– Ты далеко вышел? Я спрашиваю, Берлин видишь? Нажми. Что до рассвета – то твое. Нет такой равнины, где бы пехотинец не спрятался. Подави минометным огнем… Доложи через час.

Полковник отдал трубку и продолжал смотреть на Черешняка, который надел чистую рубашку и заканчивал натягивать на себя тесные брюки.

– Пей. – Он налил из котелка в кружку, подал ему и, подождав, пока солдат выпьет, спросил: – Теплее теперь?

– Теплее. – Томаш усмехнулся, выливая последнюю каплю водки на землю.

– Итак, ты говоришь, как только я открою огонь из автоматов над тем шлюзом, то роты смогут идти в атаку по плотине, потому что твои ребята затопят город и противник не сможет обороняться…

В подвал вбежал запыхавшийся хорунжий из комендатуры. Выглядел он по сравнению с другими офицерами элегантно: форма отутюжена, пряжка ремня блестит. Нетрудно было догадаться, что он прямо из офицерского училища.

– Гражданин… – начал он докладывать.

– Подождите, – остановил его командир и снова обратился к Черешняку: – Из одного хорошо пристрелянного пулемета на плотине можно положить десятки гитлеровцев.

– Три длинные красные очереди, потом пятнадцать минут пауза, – повторил Томаш. От усталости опускались веки, и его начало знобить.

– Человек перешел линию фронта, – объяснил командир хорунжему. – Вчера утром экипаж его танка немцы взяли в плен, но танкисты удрали и

– больше того – захватили шлюз выше Ритцена…

– Экипаж танка? – удивился хорунжий.

– Да, – подтвердил полковник.

– Танк называется «Рыжий», – объяснил Томаш.

– А командир сержант Кос? – докончил хорунжий.

– Откуда вы знаете?

– Позавчера в полдень я арестовал шпиона, у которого были документы на имя Яна Коса. Отослал его в штаб армии.

– Что ты на это скажешь?

Черешняк только пожал плечами.

– Что я должен был сказать – сказал. А теперь поспать бы.

– Выведите его и подождите рядом, – приказал полковник хорунжему.

– Таких, как ты, надо усыплять девятью граммами олова, – бросил хорунжий, подходя к Черешняку и подталкивая его к выходу.

За дверьми подвала слышались голоса. Столкнувшись в дверях с выходящими, вошел поручник в шлеме.

– Советские разведчики перешли на нашем участке, взяли немецкого офицера, – доложил начальник охраны штаба.

– Давай их сюда.

В подвал вошел немец – лейтенант, слегка оглушенный и мокрый, а за ним, не в лучшем виде, его конвоир.

– Товарищ полковник, пленный взят в Ритцене. Докладывает старшина Черноусой.

– Допросите, – приказал командир полка своему начальнику штаба и протянул руку разведчику: – Спасибо. Вышли не к своим…

– Какая разница.

– Вы говорите по-польски?

– Немного. Под Студзянками вместе с первой польской танковой бригадой воевали, да и потом приходилось… с экипажем танка «Рыжий»…

– Невероятно! – удивился командир.

– Точно, товарищ полковник, – заверил Черноусов.

– Экипаж хорошо знаете?

– А как же!

– Хорунжий, – позвал он, – приведите этого специалиста по плаванию…

Офицер ввел Черешняка, который с трудом открывал глаза и зевал.

– Узнаете? – спросил полковник русского.

– Нет, – покачал головой удивленный Черноусов. – Никогда не видел.

В подвале воцарилось молчание. Прекратили даже допрашивать немецкого офицера. Через открытые двери доносилось эхо далекой стрельбы, где-то рядом ухали минометы.

– А мне показалось, что ты честный парень, – произнес полковник уставшим голосом. – Чуть было не поверил тебе и погубил бы людей. Продался фашистам?

– Я правду говорю, – возразил Томаш. – Три красные очереди.

– Молчи! – крикнул командир и обратился к хорунжему: – Через полчаса полевой суд, приговор исполните перед рассветом.

– Так точно… – Хорунжий вытянулся и доложил: – Во время обыска, товарищ полковник, у него в кармане найден нож со следами крови и подозрительная коробка с химическими средствами. Наверно, яд, с помощью которого…

– Мазь для прививки деревьев, – неохотно уточнил Черешняк. – Вчера нашел.

– Сам ее сожрешь.

Офицер схватил Томаша за плечо, чтобы вывести, но в этот момент из коридора в подвал ворвалась овчарка, зарычала на хорунжего, оскаливая зубы. Когда офицер отступил на шаг, собака прыгнула Черешняку на грудь в начала лизать ему лицо.

– Не удержала, – объяснила Маруся через полуоткрытые двери.

После минутного замешательства все повскакали с мест.

– Пошел… Пусти… Не трогай…

– Ваша собака? – опросил Черешняка полковник.

– Экипажа. Значит, и моя. – Томаш кивнул головой. – Шарик.

– Собака первой польской танковой бригады, – доложил старшина Черноусов и, шевеля пушистыми светлыми усами, добавил: – Раз она узнала, значит, все в порядке. Это свой парень.

8. Приказы и люди

В то время, когда в подвале восточнее Ритцена решалась не только судьба Черешняка, но и всего плана освобождения города путем взрыва шлюза, три танкиста из экипажа «Рыжего» вынуждены были вести бой по его обороне. Кто знает, может, и прав был Елень, утверждая, что не Томашу, а им выпала злая доля.

Трещали пулеметы, в небе висели осветительные ракеты. По запаханному полю шла в атаку немецкая стрелковая цепь.

На этаже дома, который еще вечером занимала подрывная команда «Хохвассер» («Половодье»), точно были распределены обязанности у амбразур: Григорий, словно слившись с прикладом пулемета, бил короткими спокойными очередями, а Густлик подавал ему ленты и через определенное время пускал ракеты, чтобы осветить поле. Янек целился долго, стрелял из винтовки редко, но каждая его пуля попадала в цель – то задерживала и сваливала бегущего, то приподнимала лежащего, чтобы в следующее мгновение распластать его на земле.

Несмотря на это, враг подступал все ближе, все более прицельным становился его огонь. Автоматные очереди крошили кирпич, песок сыпался из распоротых мешков.

– Внимание! – услышали они голос немецкого офицера. – Рота, в атаку…

– Пора сплясать оберек! 31 – крикнул Кос и, отложив винтовку, взял автомат.

– Трояк 32 , – поправил Густлик. – Нас ведь трое…

Последних слов не было слышно. Саакашвили и Кос били длинными очередями, а Елень, выпустив две осветительные ракеты, отступил на два шага от стены и стал бросать гранаты. Он брал их из открытого ящика, вырывал предохранительную чеку и широким взмахом, прямо как осадная машина, бросал с интервалом две-три секунды между стропилами ободранной крыши.

Противник не выдержал огневого шквала и начал отходить. Еще некоторое время обороняющиеся преследовали его короткими очередями и треском одиночных винтовочных выстрелов.

– Вторая отбита, – сказал Кос. Он отложил оружие и тотчас же начал набивать пустые диски.

– Третья, – поправил Густлик, так же машинально набивая пулеметную ленту.

– Я не считаю тех, что подъехали на машине. Им недолго удалось пострелять.

– Ну конечно, я же их уложил минами.

Тем временем Григорий, у которого левая щека была покрыта засохшей мыльной пеной, приладил кусок разбитого зеркала на мешке и, окуная помазок в лежащую на полу немецкую каску, продолжал бритье.

– Четвертая, – поправил он друзей. – Первый раз – когда четверо эсэсовцев приехали.

Кос поднялся и посмотрел через амбразуру на поле.

– Сиди, командир. Я хоть одним глазом, но все вижу. Хочу закончить бритье, а то вода стынет. – Григорий, морщась, начал скрести бритвой по щеке.

Сержант взял котелок и, запрокинув голову, долго пил. Потом вытер губы ладонью и глянул на часы.

– Через час рассвет. Пока какую-нибудь пушку не подтянут, нас отсюда не выкурят.

– Подтянут, – уверенно сказал Густлик.

– А ты откуда знаешь? – Григорий замер с поднятой вверх бритвой.

– Они ведь тоже не дураки, – сказал спокойно Елень и добавил: – Пока есть время, можем немного перекусить.

– И с пленными нужно что-то делать. Сидят с вечера в подвале и не знают, что с ними будет. Слышат выстрелы и не знают, кто в кого… – размышлял Кос, вопросительно поглядывая на товарищей.

– Пусть сидят, – пожал плечами Густлик. – Когда их друзья дом разрушат или гранату в окно им подбросят, мы не будем виноваты.

– Они бы не задумывались, – сказал Григорий. – Они бы нас просто…

– Он провел бритвой у горла.

Кос слушал, хмуря брови, и в душе был зол на друзей, которые, вместо того чтобы все хорошо обсудить и что-то посоветовать, опять увиливают. Лицо его посуровело, желваки дрогнули.

– Наблюдайте за полем. Я с ними разберусь, – сказал он, вставая. Достал из кобуры длинноствольный маузер, зарядил его и стал спускаться по лестнице.