Разные годы жизни - Ингрида Николаевна Соколова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Хочешь поблагодарить меня? Согласен. Но и я тебе благодарен и, возможно, останусь таким на всю жизнь...
Старомодные стенные часы тяжело и торжественно пробили четыре раза, и этот гул как бы пробудил Ивету.
— Господи, на судне уже полдник!
— А мне и захотелось есть.
— Мне тоже. Просто ужасно, что я там привыкла есть через каждые четыре часа...
Какая-то молодая стремительность подняла их на ноги. Словно два заговорщика, прокрались они на кухню — Ивета, разумеется, впереди, потому что знала, где находится ее кухня; Берзиньша она влекла за собой. Все было как раз обратным тому, что происходило в Париже. К тому же сейчас это была игра — возвращение в юность. И только совсем молодые люди, дети, подростки способны были весело и беззаботно расхохотаться при виде пустого холодильника.
— Ты ничего не успела купить?
— И не собиралась. Не признаю культа кухни. Ем, что придется: чаще всего — не дома.
— А сейчас что? Может, сбегать в магазин? На рынок? Откровенно говоря, я в этом мало разбираюсь, нужды не было; напиши мне на бумажке, что купить.
Это звучало уж и вовсе смешно. Лучше бы Берзиньш не предлагал своих услуг. Величие капитана в глазах Иветы снова спало. Она преодолела минутную антипатию.
— О-ля-ля! — Не напоминала ли она в этот момент истую парижанку? — А торт! И бутылка «Курвуазье», и кофе! Не полдник, а прямо пир! Ты хочешь праздника? Да будет так!
Торт они разделили на три части.
— Вообрази, старомодный Ансис! Вот это будут... бутерброды с икрой, это — пирожки с мясом, а это сладкое. Все совершенно как на судне. Не будет только ученой по фамилии Берг. Вместо нее...
Капитан остался на кухне один. Варил кофе. Распечатал красную коробку, в которой был упакован прославленный коньяк.
— Мосье Берзин! Бонжур!
На пороге кухни возникло розовое создание.
— Перебираемся к камину! Его миллион лет не топили!
— Бегу за дровами! — Мосье Берзин был готов орудовать пилой и топором.
— Дров нет, как и продуктов. Но мы будем жечь научные журналы и подшивки газет.
Похоже было, что предание огню журналов доставляло Ивете особое удовольствие. Горели они плохо: обложка вспыхивала, но дальше дело не шло. Тогда она стала рвать на куски страницу за страницей с такой злобой, словно журналы эти были повинны в какой-то большой беде.
Стемнело. Они сидели на полу, на старом ковре. Огонь вспыхивал и угасал, бросая отблески на их лица. Уменьшалась гора бумаги, все меньше оставалось чудесного коньяка, и лишь торт уменьшился на первую треть.
Он проговорил:
— Болтливые женщины — это ужасно!
Она:
— Боже сохрани от болтливого мужчины!
Опять он:
— Не надо противопоставлять мужчину женщине. Есть хорошие и плохие, умные и глупые люди. Бояться надо тех, кто стоит вне своего пола: женственных мужчин и мужеподобных женщин.
— Мы такими не будем. Во всяком случае, сегодня, — пообещала Ивета и умолкла. Молчал и Берзиньш.
Ивета отворила дверь во вторую комнату. Там стоял шкаф, трюмо и широкая кровать...
...Она проснулась с ощущением, какое испытывала впервые в своей женской жизни. То было чувство благодарности, именно благодарности мужчине, который выбрал ее, Ивету, и которому она отплатила, отдаваясь с такой полнотой, когда каждая клетка начинает принадлежать другому: Наверное, и она дала ему счастье, и он был благодарен ей — такая благодарность не исчезает и в браке, если мужчина и женщина — умные партнеры. И Ансис не нашел иного способа выразить свою благодарность, как сделав необычное предложение:
— Съездим сегодня в дом моих предков?
— Слушай, а мы... не рехнулись немножко?
На стене тикали часы. Пробило восемь. На судне в этот час приступают к завтраку. В холодильнике Иветы хранились две трети вчерашнего торта.
— У тебя на самом деле нет никаких резервов? Ну, скажем, консервы...
— К чему? По дороге забежим куда-нибудь, закусим. Ты посиди, я сбегаю за машиной. Пока прогреется...
— Обождать, наверное, придется тебе, — возразил Берзиньш капитанским голосом. — Мне надо съездить посмотреть, как и что на судне.
— Надолго?
— Трудно сказать.
Ждать Ивета не привыкла. Обычно дожидались ее. Не привыкла она и понапрасну тратить время: жизнь ее была распланирована по минутам. Теперь, ожидая капитана, она слонялась по комнатам, не зная, куда девать себя и чем заполнить столь дорогое время.
«Почему нынешние мужчины забыли, как добиваться любви женщины? Почему перестали быть рыцарями?» — «Но Ансис же пытается завоевать меня! А каким прелестным был он в Париже!» — «А здесь, в обычной обстановке?» — «Почему мужчины не понимают, что завоевание это необходимо им же самим — чтобы удостоверить мужественность, чтобы пробудился дух борьбы. Но меня завоевать нелегко: я тверда, независима и от своих принципов не отступлю. А он? Он тоже тверд. Столкнутся два кремня. Или — два эгоизма. Посыплются искры». — «А брак — тоже непрерывное столкновение? Сходятся не только два человека, сталкиваются два класса, два мира, две вселенных — и кто кого, кто кому...» — «Как хорошо быть свободным человеком и жить вне конфликтов, без лжи и притворства. Под одной крышей объединились два чужих человека. Может быть, так и проживут они, переходя от кризиса к кризису, а может быть — до мгновения, когда одному из них захочется тепла...» — «Да, да, мне хорошо. Могу встретить приятного, духовно близкого человека с постоянно хорошим настроением. Никакие мелочи быта не будут задевать нас. Будут общие интересы. Праздник, праздник, праздник свободных людей!»
...На остров они ехали в «Запорожце» Иветы. Для нее этот уголок города был совершенно чужим, для него — самым священным местом на земле. Для нее эта поездка была уступкой, первой ее уступкой, и знаком благодарности мужчине;
