Танцоры на Краю Времени: Хроники Карнелиана [ Чуждое тепло. Пустые земли. Конец всех времен] - Майкл Муркок

— У меня нет никого ближе, хотя он и кажется дьявольски хитрым. Боюсь, что его постигла та же участь, что и нас? Или еще более трагическая?

— Нам не дано этого узнать, даже если это так.

Джерек выкинул эту мысль из головы, считая, что, как гость, не должен выглядеть мрачным.

— Смотрите! — показал он. — Там миледи Шарлотина.

Она заметила их сверху и теперь плыла вниз в своем золотом одеянии с этими трепещущими рюшечками и розочками, с этими бисериночками и бусинками.

Благополучное возвращение героя и героини состоялось. Это финальная сцена? Не пора ли звонить в колокола и петь песни о вновь обретенном спокойствии? Я не уловила всех перипетий вашей интриги. Расскажите же мне быстрее обо всем, мои милашки!

Миссис Ундервуд сухо заметила:

— История еще не закончена, Миледи Шарлотина. Многие загадки остаются еще не открытыми, многие нити не сплетены вместе, на ткани явно не виден узор… и, возможно, никогда не будет виден.

В недоверчивом смешке Шарлотины не было обиды.

— Чепуха! Это ваш долг — найти разгадку как можно скорее. Жестоко держать нас так долго в неведении. Если вы будете тянуть время, то потеряете аудиторию, мои дорогие. Сперва появится критика отдельных моментов, а затем — вы не можете так рисковать — пропадет интерес. Но вы должны рассказать все мне, чтобы я могла судить. Дайте только общие детали, если хотите, и пусть сплетни приукрасят историю за вас.

С теплой улыбкой Амелия Ундервуд начала рассказывать об их приключениях в Начале Времени.

Глава десятая,

в которой Железная Орхидея не совсем в себе

Джерек все еще надеялся найти Джеггеда. Оставив Амелию прясть пряжу («вешать шерсть на уши»), он проплыл большое расстояние к крыше, откуда его возлюбленная и окружающие ее казались просто точками внизу. Джеггед единственный, кто мог помочь ему сейчас, думал Джерек. Он вернулся с надеждой на разгадку тайны. Если Джеггед сыграл с ним шутку, то он должен объясниться; если он придумал эту историю для всеобщего развлечения, то, как сказала Миледи Шарлотина, мир имеет право ждать финала. Но, казалось, спектакль продолжался, хотя автор был не в состоянии написать финальные сцены. Джерек вспомнил с некоторым гневом, что именно Джеггед подбил его на эту мелодраму (или это был фарс, а он — печальный глупец в глазах всего света, или возможно, трагедия). Джерек нуждался в помощи Джеггеда, как никогда. Хотя, если Джеггед исчез навечно, что тогда?

— Что ж. Придется завершать пьесу самому, — размышлял Джерек. — Почему я должен слепо следовать чьим-то советам. Я сам стану драматургом своей истории.

Ли Пао из двадцать седьмого столетия проплывал над головой Джерека в своей бессменной голубой спецовке. Бывший член Комитета по Управлению людьми коснулся руки Джерека.

— Вы считаете себя актером в этой пьесе?

— Привет, Ли Пао. Я высказывал некоторые мысли вслух, вот и все.

Джерек попытался уйти от разговора.

Но Ли Пао, стосковавшийся по спорам и дебатам, смело ринулся в бой.

— Я думал, что вы сами распоряжаетесь своей судьбой. Вся эта любовная история, которая сейчас волнует женщин, началась с обыкновенного жеманства?

— Я не помню, — он говорил правду. Джерек был во власти эмоций, рвавшихся наружу, однако он смог взять себя в руки.

— Конечно, — съехидничал Ли Пао, — вы не поверили в свою роль, как это случалось с древними актерами, и не стали считать чувства персонажа своими собственными? — Ли Пао прислонился к перилам плывущей галереи. Она чуть наклонилась и начала отдаляться. Он вернул ее на прежнее место.

— Напротив! Именно это и случилось… — возразил Джерек.

— Будьте осторожны, Джерек Карнелиан. Жизнь становится серьезной для вас, а это не приведет ни к чему хорошему. Вы — член совершенно аморального общества, капризного, бездумного, но обладающего абсолютной властью. Ваши поступки могут погубить вас. Я вижу тучу, называемую самоуничтожение, поднимающуюся над горизонтом. Что это, Джерек? Неужели вы действительно полюбили?

— Да, Ли Пао. Вы можете сколько угодно смеяться надо мной, но мне нечем возразить вам. Вы считаете, я нарушаю спокойствие своей души?

— Души! Нет, голубчик, всего общества!. То, что ваши товарищи видят, как ваш пагубный интерес к морали фактически угрожает статус-кво, которое существовало, по крайней мере, миллион лет в этой единственной форме! — Ли Пао засмеялся, его милое желтое лицо стало подобно маленькому солнцу. — Вы знаете, что я всегда осуждал ваш образ жизни, эти бездумные развлечения…

— Вы мне порядком надоели… — Джерек был настроен дружелюбно.

— Хотя, признаюсь, я был бы огорчен, если ваш мир уничтожат. Помните тот детский приют, что вы обнаружили перед своим исчезновением? Я бы не хотел, чтобы эти дети столкнулись бы лицом к лицу с реальностью.

— Все это, — взмах руки, — не «реальность»?

— Иллюзия, каждая мелочь. Что случится с вами всеми, если ваши города рухнут одновременно, если ваше тепло и ваш свет — простейшие из естественных потребностей — будут взяты от вас? — Что вы будете делать?

Джерек не видел смысла в этом вопросе.

— Дрожать и спотыкаться, — сказал он, — пока не придет смерть. Почему вы спрашиваете?

— Вы не боитесь такой перспективы?

— Она не более реальна, чем все, что я испытал или еще испытаю. Я не скажу, что это самая желанная судьба и попытаюсь избежать ее, но если она станет неизбежной, я постараюсь погибнуть с достоинством! Ли Пао потешно покачал головой. — Вы неисправимы.

Сейчас, когда вы, единственный из всех, вновь обрели человеческую сущность, я так надеялся убедить вас. Хотя, возможно, страх — не такая уж хорошая штука. Просто мы, пережившие трепет испуга, пытаемся внушить его людям, далеким от реальности, и обманываем их, заставляя поверить, что путь к истине пролегает через беды, несчастья и противоречия.

— Этот взгляд разделяют даже в Конце Времени, — присоединилась к ним Железная Орхидея, озаряя их сиянием своего странного металлического одеяния, которое обрамляло ее тело, на сей раз прекрасных женских очертаний. — Вы слышали это и от Вертера де Гете, и от Лорда Кархародона, да и от самого Монгрова.

— Да они же извращенцы. Все их разговоры — поза, чтобы хоть чем-то отличаться от других.

— Но ведь вы проповедуете нам целую вечность то же, что и они. Это что тоже поза? — спросил Джерек.

— Во мне это заложено с детства. Условный рефлекс, если хотите.

— А инстинкты, интуиция? — спросила Железная Орхидея. Она положила руку на плечо сына и рассеянным движением погладила его щеку.