Танцоры на Краю Времени: Хроники Карнелиана [ Чуждое тепло. Пустые земли. Конец всех времен] - Майкл Муркок

— У вас нет доказательств.

— Они перед вами, Браннарт. Мы здесь, вопреки вашему непогрешимому Эффекту. Он приложим к миллионам случаев, но иногда…

Большая зеленая слеза скатилась по щеке ученого.

— Я посвятил святой науке тысячелетия — вы в это время предавались причудливым фантазиям и прихотям. Пока я пытался сберечь и преумножить завещанное предками, вы безумно растрачивали его. Всю жизнь я гнул спину в поисках разгадки величайшей из тайн…

— Никто не отрицает ваших заслуг, Браннарт, самый упорный из исследователей. Члены гильдии, о которой я упоминал, чтят ваш…

— … и вот теперь вы строите мне козни с этими вашими выдумками, этими небылицами, с этими бреднями о зонах, неподвластных влиянию моего безукоризненного Эффекта, о группе безответственных индивидуалистов, разглагольствующих о Природе времени, о том, что она не единична… О, Джерек! Разве заслуживает подобной жестокости тот, кто стремился к знаниям, который никогда не вмешивался — критиковал немного, но никогда не вмешивался в действия других людей?

— Я лишь хотел пролить свет на некоторые…

Мимо проходила Миледи Шарлотина в огромной корзине лаванды, из которой виднелась только ее голова. Она окликнула на ходу:

— Джерек! Амелия! Удачи вам! Удачи! Не надоедайте им слишком много, Браннарт! Не то я лишу вас своего покровительства!

Браннарт злобно сверкнул глазами.

— Я больше не играю с вами в шарады. Смерть приближается, но вы все танцуете, пренебрегая теми немногими, кто может помочь вам.

Миссис Ундервуд поняла. Она пробормотала:

— Уэлдрейк знал об этом, профессор Морфейл, когда писал одну из своих последних поэм:

Одинокий, у моего гранитного постамента,Я видел, как пирующие проезжают мимоИх лица в масках,Одежды в драгоценностях,Плащи подобно крыльям ангела в полете, сверкая дьявольским огнем!И красные губы пили из пурпурных чаш,И блестящие глаза горели жестокостьюНеужели это старые друзья, которых я обнимал?Неужели это мечтатели моей юности?О, Время побеждает больше, чем плоть!(Оно и его свита Смерть)Время забирает душу тоже!И Время побеждает Разум,Время правит!

Озадаченный Браннарт не смог ответить на ее понимающую, полную сочувствия улыбку. Он выглядел озадаченным.

— Сильные строки, — отпустил дежурный комплимент Джерек, вспомнив об успехе капитана Бастейбла. — О, да… Я кажется вспоминаю сейчас, — он поднял неискренние глаза к крыше, как делали когда-то они. — Вы как-нибудь должны мне почитать Уэлдрейка еще.

Взгляд, который она бросила на него искоса, не был безразличным.

— Ха! — сказал Браннарт Морфейл. Маленькая галерея, на которой он стоял, резко накренилась, когда он переступил ногами. Браннарт выправил ее. — Я больше не желаю слушать чепуху. Помни, Джерек Карнелиан, сообщи своему хозяину, Лорду Джеггеду, я не буду играть в его игры! С этого момента я буду проводить свои эксперименты в секрете! А почему бы и нет? Разве он посвящает меня в свои тайны?

— Я не уверен, что он сейчас с нами в Конце Времени. Я хотел спросить…

— Достаточно!

Браннарт Морфейл заковылял прочь от них, нетерпеливо топая о пол платформы своей чудовищной ступней. Тотчас к ним поспешил Герцог Квинский:

— Знакомьтесь! Самый почетный из моих гостей! Вакака Накоока явился, как птица эпохи Рассвета.

Крошечный черный человечек, сам путешественник во времени, обернулся к ним с улыбкой и поклоном. С каждым выходом из его ноздрей вылетали маленькие ястребки и, трепеща крылышками, опускались на пол, уже заполненный, по меньшей мере, двумя сотнями их братьев и сестер. Его плащ закружился в водовороте, и Вакака, превратившись в огромную сову, улетел.

— Всегда птицы, — сказал Герцог извиняющимся тоном. — И обычно совы. Некоторые люди всю жизнь придерживаются чего-то одного, не отказываясь от своих пристрастий. Ну как вам вечеринка?

— Вы — радушнейший из хозяев, ваше гостеприимство не знает равных, сиятельнейший из герцогов, — Джерек подплыл к своему другу и добавил тише. — Хотя Браннарт, кажется, чем-то недоволен.

— Еще бы. Его теории потерпели крах. У него больше ничего не осталось в этой жизни. Надеюсь, вы отнеслись с участием к его беде, Джерек?

— Он лишил нас этого удовольствия, — сухо заметила Амелия Ундервуд. — Даже цитата из Уэлдрейка не утешила его.

— Подумать только, мы все были уверены, что его воодушевят твои открытия — питомник, дети, техника управления временем. А он вместо этого жалуется на обман, игнорируя факты. Ему кажется, что это розыгрыш. Кстати, ты видел своих школьных приятелей?

— Только что, — сказал ему Джерек.

— Им нравится новая жизнь?

— Я думаю, да. Я наказываю их не так часто, как Няня. Они, наконец, стали расти, освободившись от пагубного влияния питомника.

— Вы взяли их на попечение?

Герцог, казалось, раздулся от важности.

— Да. Приятно ощущать себя отцом. Я — отец. У моих детей чудесные клетушки в питомнике.

— Вы держите их в своем зверинце, Герцог, — миссис Ундервуд была шокирована. — Человеческих детей?

— А что? У них там есть игрушки, площадка для игр и все, что им нужно. Чем вам не нравится это место, миссис Ундервуд?

— Мальчики должны жить отдельно от девочек. Ведь они взрослеют.

— Почему отдельно? — удивился герцог Квинский. — Вы боитесь, что они начнут размножаться, да?

— О! — миссис Ундервуд отвернулась.

— Джерек! — Герцог Квинский обнял друга за плечи своей громадной рукой. — Раз уж разговор зашел о питомниках, я могу показать тебе свой, пока нет Монгрова. Я хочу показать тебе свои новые сувенирчики. Уверен, ты будешь в восторге!

У Джерека с непривычки кружилась голова, он давно не был на подобных карнавалах и предложение Герцога подоспело как нельзя кстати.

— Пойдете с нами, миссис Ундервуд? — спросил Герцог, отдавая дань вежливости.

— Я должна это сделать, Герцог. Мне небезразлична судьба этих несчастных детей, я должна увидеть, в каких условиях они проживают у вас.

— О, я понимаю. Девятнадцатый век с его религиозным отношением к детям, — понимающе сказал Герцог, когда вел их через дверь в полу. — Разве их не обожали и не приносили в жертву в одно и то же время?

— Вы говорите о какой-то другой культуре, — ответила она все еще с долей враждебности.

Они вошли в длинную анфиладу из коридоров и залов, выполненную силовыми пузырями различных размеров и форм и содержащую образцы тысяч видов, от вируса и разумной микроскопической жизни до гигантского двухтысячефутового питона, чей космический корабль разбился на Земле около семисот лет назад. Клетки воспроизводили окружающую среду, родную для их обитателей. Миссис Ундервуд на себе испытала всю прелесть подобной камеры. И сейчас она смотрела на питомник со смесью отвращения и ностальгии.