Последние узы смерти - Брайан Стейвли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Умерла, – ответила она, почти не промедлив и изобразив на лице мрачную мину. – Не могу оплакивать лича, но, зная, что тебе она была близка, сожалею о твоей потере.
Она хорошо играла. Прекрасно играла. Пусть себе. Каден сел напротив, поймал и удержал ее взгляд:
– Она не умерла. Ты подменила ее другой женщиной, которую убила, чтобы скрыть исчезновение Тристе.
Адер слабо, но упрямо покачала головой:
– Зачем бы мне это делать?
– Не знаю и не хочу знать. Главное, ты вывела Тристе из тюрьмы, где она была в безопасности.
Наблюдая за сестрой, Каден окончательно перестал сомневаться. Правда, как ни старалась Адер ее скрыть, тысячей штрихов отображалась на ее лице.
– Отчего тебя так заботит судьба лича-убийцы? – спросила она, помолчав.
Каден, в последний раз взвешивая заготовленные слова и риск, пропустил вызов мимо ушей. Что бы ни объединяло их с Адер после возвращения сестры в город, она продолжала ему лгать – лгать о Валине, а может быть, и о многом другом, о чем он не подозревал. Она ему не доверяла, а он, уж конечно, не доверял ей. То, что она оставила попытки разнести вдребезги республику, вовсе не означало, что они теперь на одной стороне. Будь у него выбор, он поступил бы иначе, но выбора Каден не видел.
– Она не обычный лич, – сказал он наконец. – Так же как Длинный Кулак – живой сосуд для Мешкента, Тристе носит в себе Сьену.
Адер открыла рот, чтобы ответить, – и закрыла. Она долго, настороженно изучала его из-под век. Каден выдержал ее взгляд и ждал, не давая сбиться пульсу. Он понимал, что утверждает невероятное. Ему легко представлялось, как Адер презрительно расхохочется, наотрез откажется говорить о пропавшей девушке. И с чем он тогда останется? Вернется к Длинному Кулаку, признается в неудаче, распахнет настежь двери Аннура, предлагая сестру Владыке Боли в надежде, что шаман своими варварскими средствами вытянет из нее правду? Нерадостный путь, но они дошли до точки, откуда все пути были безрадостны, все вели в холод, в тень, в сомнение.
– Что ж, тогда, – тихо заговорила наконец Адер, оторвав его от грустных размышлений, – это, дери ее Кент, катастрофа.
– Ты мне веришь?
– По двум причинам. – Адер подавилась смешком. – Во-первых, такого бреда не выдумаешь. А во-вторых, тогда становится понятно.
– Что понятно?
– Почему ил Торнья пошел на такой риск.
– Ил Торнья? – спросил Каден, покачав головой.
– Это была его идея. Он хотел ее смерти. Очень хотел.
– И чем же он рисковал? – спросил Каден, сглатывая подступивший к горлу ужас.
Адер ткнула себя в грудь:
– Мною. Императором. Он рискнул моей жизнью и моим положением в Аннуре, моей поддержкой, обеспечившей ему власть над войсками, – лишь бы добиться ее смерти.
«Ее смерти», – повторил про себя Каден.
Холодные когти страха вцепились ему в спину. Он изгнал из тела все чувства:
– И все же ты ее не убила.
Адер потерла лицо ладонями:
– Нет.
– Почему? Знать правду ты не могла.
– Этого и не требовалось. Ил Торнья настолько желал ее смерти, что рискнул мной и угрожал жизни моего сына.
– Санлитун у него? – спросил Каден, вскинув брови.
У нее застыло лицо, губы растянулись – готовые исторгнуть крик или рычание. Лежавшие на столе ладони сжались в кулаки, задрожали от невыносимого напряжения. Она просидела так шесть ударов сердца – почти неподвижно, немой статуей ярости и боли, охваченная страстями, каких всю жизнь учился избегать Каден. Потом с усилием, казалось вырвавшим у нее кусок души, Адер закрыла глаза, натужно вдохнула, надолго задержала дыхание и выдохнула. А когда раскрыла веки, горящие радужки были затянуты слезами.
– Да. Мой сын у него.
Аннурцы считали Эйру самой нежной в сонме богов. Скульпторы и художники изображали ее с оленьими глазами, раскинувшей тонкие руки, открывающей объятия усталым и обессилевшим. Люди молились всем богам, даже Кавераа и Маату, но чаще всего и горячее всего – Эйре, как старому другу, как любящей матери, видя в ней бесконечное понимание и сочувствие.
«Они ошибаются», – думал Каден, глядя на сестру.
Жестокая истина любви уместилась в этих ее словах, произнесенных надтреснутым голосом: «Мой сын у него». Сколько же нежности пришлось бы положить на весы, чтобы уравновесить такой страх, такое отчаяние? Открытые объятия любви скрывали острые лезвия. Доброй ее могли счесть лишь те, кто не терял любимых.
– Мне жаль, – сказал Каден.
И тут же усомнился в сказанном. То, что сын сестры оказался в руках ил Торньи, было неудобно. Опасно. Безусловно, Каден предпочел бы, чтобы этого не случилось. Но жалость? Горе? Разве он их чувствует?
Адер, словно отвечая его мыслям, покачала головой:
– Я-то дура. – Ее голос скреб, как песок по стали. – Решила, что на севере ему будет безопаснее.
– Он, конечно, не причинит ребенку вреда.
Адер взглянула на него, как на сумасшедшего:
– Ил Торнья кшештрим. Если ты прав насчет Тристе, а я начинаю думать, что так и есть, он хочет уничтожить нас всех – до единого. И ты думаешь, у него дрогнет рука перерезать одно крошечное горло? Да он и не задумается…
Она передернулась и замолчала.
– Тогда почему ты ему не подчинилась? – спросил Каден.
Адер покачала головой. Кулаки ее разжались, и она всматривалась в свои ладони, словно вспоминала что-то, лежавшее в них прежде.
– Я решила, что хотя бы попробую сопротивляться.
Каден изучал сестру. Какую бы ложь она ни выдавала ему прежде, сейчас он слышал правду. Ее лицо было обнажено, ничем не прикрыто, стало, хотя бы на миг, совсем бесхитростным. Может быть, год назад она интриговала с ил Торньей, может быть, вернувшись в город, заключила с ним союз, но теперь этот союз рухнул. Ее ненависти к кенарангу Каден, воспитанный среди снегов и камней, и представить себе не мог.
– Хорошо, – медленно кивнул он. – Будем сопротивляться. Где Тристе?
Во взгляде Адер полыхнул ужас.
– Ушла, – прошептала сестра. – Сбежала. Я ее потеряла.
Каден долго не отвечал. Мысли, вместо того чтобы выстроится в логический порядок, вертелись вокруг одного слова. Потеря. Такое короткое слово, а сколько значений. Человек может потеряться в глухом лесу, потерями называют тысячи погибших в сражении, потерянной назовут снятую с игровой доски фигуру, потеряться можно на время или навсегда, безвозвратно…
– Как? – наконец спросил он.
– Ее колодец, – покачала головой Адер. – Я держала ее в доме Кегеллен. Ее вырвало адаманфом…
– Нет, – недослушал Каден. – Не в этом
