Последние узы смерти - Брайан Стейвли

Он огляделся, словно впервые заметил, что еще цел.

– Похоже, победитель я.

Звучало это уверенно и непререкаемо, но он опять поднес к губам чашу!

– А бой еще не кончен, – легко бросила Гвенна, постаравшись сложить на лице равнодушную усмешку.

– А я бы сказал, кончен, – пьяно насупился Раллен. – Ты у меня спутана, как сука на манджарском мясном рынке. Кстати, недурная идея – продать тебя, когда мы тут закруглимся. Ты, конечно, будешь страшно изувечена. Даже жаль, отчасти…

– Жалость прибереги для себя, – оборвала Гвенна, отвечая на его пристальный взгляд таким же.

Пусть думает, что у нее есть план. Пусть думает, что против ее замысла ему понадобится еще больше сил.

Раллен прищурился, закусил щеку и опасливо глянул на нее:

– Воображаешь себя очень умной.

Он поднес чашу к губам, обнаружил, что та опустела, нахмурился и потянулся долить из котелка. Гвенне в свое время чашечки желтоцвета меньше ее кулака хватило, чтобы совсем одуреть. С другой стороны, Раллен, надо думать, уже год хлещет его каждый день. Кто знает, сколько он способен переварить. Очень может быть, что зря она подбивает его напиваться; вдруг он от каждого глотка только набирается сил, не теряя ни рассудка, ни чувства времени. Однако ничего другого Гвенне не пришло в голову.

– Хорошо, что мне ум ни к чему, – сказала она. – Против тебя-то…

Последние слова возымели действие. Вояки Раллена неуютно зашевелились, бросая косые взгляды то на нее, то на лича. Какое бы представление ни задумал Раллен, Гвенна явно выбивалась из своей роли.

– Давай я тебе объясню подоходчивей, – громче прежнего заговорил Раллен (мерещится или он больше прежнего комкает слова?). – Я буду тебя мучить. Потом буду мучить сильнее…

– Ну, мучай, – перебила Гвенна. – Давай начинай. К чему столько слов?

Раллен оскалился, растянув губы. Сжал кулак, и Гвенна почувствовала, как болезненно прогибаются ребра. Он ткнул в нее пальцем:

– Я с удовольствием всажу тебе нож между сисек, но прежде ты удовлетворишь мое любопытство по нескольким пунктам. Будь ты способна понимать советы, я бы посоветовал: отвечай прямо, тогда я убью тебя быстро. Но ты же всегда была тупой и упрямой, так что придется обратиться к «Применению и методам».

Раллен улыбался, словно видел, как в ней горячим угольком беззвучно разгорается страх.

Полностью том назывался «О применении, методах и недостатках пытки». Познакомившись с этой книгой на третьем году обучения, Гвенна решила, что ничего страшнее не видела. На каждой странице выведенные тушью иллюстрации – каталог мучений. Люди с содранной кожей, избитые, переломанные, вскрытые так медленно и тщательно, что не умирали даже при извлечении различных органов. Она знала, что этого не миновать, но все равно от одного названия внутренности будто поплыли.

Отринув страх, Гвенна оставила в голосе одно равнодушие:

– Вообще-то, ты ошибаешься. Ты уже покойник. – Она заставила себя улыбнуться. – Просто ты пока не в курсе.

Наглость этого заявления граничила с безумием. Раллен бросил на нее тупой взгляд, покосился на стропила крыши, потом на дверь, словно ждал, что кто-то вот-вот ворвется в нее. А потом снова поднес к губам чашу.

32

Возвращение через кента на остров-ступицу, а оттуда в тихий пыльный подвал капитула хин труда не составило. Труднее было уговорить Длинного Кулака остаться. Шаман явно воображал, что просто войдет в зал Тысячи Деревьев, потребует ответа, а не получив его, будет рвать людей по швам, пока не добьется желаемого. Каден не взялся бы отрицать, что такое возможно. Он плохо представлял пределы Владыки Боли.

Но не все решается грубой силой, и здесь был как раз такой случай. Как знать, где Адер укрыла Тристе, кто ее охраняет и что они сделают, если ургульский вождь явится в тронный зал с мечом в руке, играя мускулами под изрезанной шрамами кожей. Может, Длинный Кулак и был богом, но божественная сила застилала ему взгляд на слабость избранной им плоти.

– Адер не станет с тобой говорить, – убеждал Каден. – Она тебя ненавидит. Она против тебя целый год сражалась.

– Ее воины сражались с моими воинами, – угрюмо усмехнулся Длинный Кулак. – Это другое.

– Ты думаешь, ее саму легче будет убедить?

– Боль развязывает язык.

– А что станет с Тристе, пока ты развязываешь языки? – спросил Каден. – Провести тебя в Рассветный дворец незаметно не выйдет – увидят десятки людей. Камера с кента под охраной. Стражи известят Адер раньше, чем ты до нее доберешься. Она велит вывести Тристе из города быстрее, чем ты пустишь ей первую кровь.

Шаману очень не понравились его рассуждения, но в конце концов он позволил себя уговорить.

– Даю тебе один день. – Длинный Кулак выкладывал слова, как ножи. – За день ты должен выжать из сестры правду и вернуться. Если не вернешься, я сам приду.

Уточнений не требовалось.

На острове с кента стояла ночь, осколками льда блестели звезды. А в Аннуре солнце поднялось высоко в небо, наполнило беседки дворцовых садов золотистым светом, протянуло долгие тени по кипарисовым аллеям. Удачное время. На полуденный перерыв Адер покинула зал Тысячи Деревьев, и Каден застал ее в кабинете, где она корпела над бумагами.

– Каден…

Она скользнула взглядом по столу с документами и отодвинула от него кресло. Вокруг ее глаз пролегли темные круги, и волосы, хотя через час ей полагалось воссесть на Нетесаный трон, висели неприбранными прядями. Удивляться не приходилось, тяжесть власти измотает кого угодно, но ведь Адер такая ноша была привычна. Она год провела в бегстве и в борьбе, не меньше Кадена повидала опасностей. И если сейчас она так измучена… Значит, плохи дела. Значит, что-то пробрало ее до костей. Она на себя была не похожа, хотя голос остался сильным и язвительным.

– Значит, решил все-таки вернуться. Я уже думала, ты отказался от Аннура.

– Нет, – покачал он головой.

Адер хихикнула:

– Мне было бы спокойней, понимай я, чего ты, Интарры ради, пытаешься добиться.

Каден бросил взгляд через плечо. Тяжелая инкрустированная дверь кабинета была закрыта. Он снова повернулся к сестре, всмотрелся в ее пылающие глаза, силясь прочесть что-то в огненных переливах. Жрецы Интарры уверяли порой, что видят в огне кто будущее, кто истину. В радужках сестры Каден не нашел ни того ни другого. Огонь как огонь: холодный, яркий, совершенно непостижимый.

– Где Тристе? – тихо спросил он.

Он бы поискал более тонкий подход, если бы не подозрение, что на тонкости у него не хватит ни умения, ни времени. Каждый час неизвестности приумножал опасность.