Последний гвоздь - Стефан Анхем

Она моргнула, поняла, что смотрит, и снова моргнула. Серые поля стали более четкими в своих очертаниях, и вскоре она смогла разглядеть его не только как размытую фигуру. Потный лоб, сухие губы и улыбка. Эта знаменитая, исполненная собственного превосходства, улыбка. Он переполнялся радостью от того, что должно было произойти.

– Но это я уже заявлял, и нет ничего хуже, чем люди, которые повторяются. Так что я справлюсь. А вот тебе будет несладко.

– Ты себя убил, – сказала она, пока он вешал пиджак на ручку лебедки на стене позади.

– Да, это так, – он поднял противогаз, лежавший рядом с выстроившимися в ряд пластиковыми канистрами с плавиковой кислотой и проверил его, прежде чем повернуться к ней лицом. – Ты разве от себя не устаешь? Знаешь, то чувство, что просто едешь по одному и тому же тракторному следу и талдычишь одно и то же, как старый попугай-маразматик. – Он ждал реакции, но она молчала. – Нет, ну, о’кей. Но, по крайней мере, устать могу я, и я бы определенно устал, если бы был на твоем месте.

Здесь больше никого не было. Ни молодых женщин в цепях. Ни мужчин в грубой одежде. Только она и Слейзнер. И улыбка. Эта довольная гребаная улыбка, от которой у любого бы началась изжога.

– Ну, вот эту идею про умереть я давно обдумывал. Как хорошо было бы просто все обнулить и начать сначала, – он расстегнул запонки и закатал рукава рубашки. – Ну, знаешь, сбросить кожу и превратиться в нечто совсем другое. Всего сто лет назад я и так уже был бы мертв в любом случае и похоронен в моем возрасте. Неудивительно, что мы переживаем кризис. Некоторые пытаются решить это с помощью психотерапии. Другие разводятся, меняют профессию и уезжают в деревню, чтобы делать заготовки или запустить какой-нибудь грязный курс гребаной керамики. Я сам, очевидно, должен был умереть, чтобы воскреснуть. – Он рассмеялся и покачал головой. – И спасибо тебе и Яну Хеску за то, что все части пазла встали на свои места. Правда, немного раньше, чем планировалось. Но какое это имеет значение в общем и целом? А еще тот твой китайский дружок, конечно. Его, ради всех слонов, нам нельзя забывать.

Она пожалела, что спросила. Что подарила ему большое удовольствие возможностью рассказать и попотчевать себя собственной гениальностью. Но ее молчание не помогло бы. Ничто не могло бы помешать ему блистать. В этом была основная причина, почему он был там. Почему она до сих пор жива.

– Как тебе уже известно, в нашем маленьком клубе есть несколько, мягко говоря, громких имен, – продолжил он, открывая бутылка воды.

Он блефовал, или знал, что они с Фаридом нашли видеозаписи?

– Дуня, ну, серьезно. – Слейзнер вздохнул и отпил воды. – Неужели я настолько тебя переоценил? – Он подошел к ней и присел на корточки. – Или это ты меня снова недооценила? Конечно, я прекрасно знаю, какие записи ты со своим индийским дружком смотрела с жесткого диска. Чему тут так удивляться? Думаешь, зачем я расстелил красную дорожку и оставил старые коды для замков? Вот, лучше попей немного.

Он поднес бутылку к ее губам и наклонил ее.

– Нет причин умирать с жаждой.

Большая часть стекла у нее по щеке, но то, что ей удалось проглотить, смыло хотя бы основную пыль в горле.

– Фарид. Вы схватили Фарида?

– Фарид Черукури. Так ведь его зовут? – Слейзнер встал, допил воду и бросил бутылку по дуге вниз в яму. – Или, может, лучше сказать звали.

– Отвечай. Что вы с ним сделали?

Слейзнер снова рассмеялся и вяло три раза хлопнул в ладоши.

– И Оскар вручается… Да ладно тебе. Для кого ты разыгрываешь этот спектакль? Для самой себя? Меня ты не убедишь. Правда в том, если уж говорить начистоту, что тебя это вообще не заботит ни твой хлебающий чай индус, ни тот любитель слонов. Для тебя они были не более чем необходимым злом. Два чемодана без ручки. Так что предлагаю тебе бросить все это, – он взглянул на экран старой «Нокиа». – Целой ночи у нас нет, так что давайте придерживаться темы. То есть, моей маленькой гибели.

– Ким, забудь, что я сказала. Мне, честно говоря, все равно.

Слейзнер рассмеялся.

– А ты смешная. В общем, чтобы все получилось, мне нужны были две вещи. Тело и правдоподобный сценарий.

Он обошел ее и встал позади.

– В самом теле я никогда проблемы не видел. Это мог быть в принципе кто угодно.

Она слышала, как он расстегнул ширинку и помочился прямо в дыру.

– На этот раз им оказался твой пухленький дружок. Он, конечно, был не в такой хорошей форме, как я, а его кожа была желтее поноса. Но об этих мелочах позаботился Оскар Педерсен. Он всегда был верным членом нашего маленького клуба, и он, кстати, уже позаботился о том, чтобы идентифицировать меня. Кстати, вы разве не вместе работали на твоем первом расследовании?

Она кивнула. Ее нисколько не удивило, что Педерсен один из них. В первый раз, когда она с ним встретилась и пожала руку, она чувствовала себя липкой и отвратительной несколько суток после.

– Он попросил меня передать привет, когда позвонил, чтобы сказать, что меня кремировали, и я готов к погребению, – продолжал он, пока выжимал последние капли из мочевого пузыря и застегивал ширинку. – И если тебе интересно, могу подтвердить, что это и близко не было так больно, как твоя маленькая попытка кремации.

– Он жив?

– Кто?

– Фарид.

Слейзнер закатил глаза.

– Вот я только собирался начать рассказывать о том, как мне удалось реализовать правдоподобный сценарий, а ты опять за свое, и начинаешь ныть о…

– Ким, я хочу, чтобы ты ответил. Жив Фарид или нет?

Слейзнер покачал головой.

– Не пытайся обмануть меня, что тебе не все равно его, как бы это сказать, состояние. Единственное, что тебя заводит, – мысль о том, как бы добраться до меня. Просто признай это.

– Думаешь, что знаешь меня, – сказала она. – Но правда, если уж мы говорим о ней, в том, что ты понятия не имеешь, кто я такая.

Слейзнер разразился смехом и покачал головой.

– Дорогая Дуня, – он встал на одно колено, наклонился и поцеловал ее в щеку. – По правде говоря, я знаю все, что только можно знать, когда дело касается тебя. Возможно, я знаю больше, чем ты сама. И как я это делаю, спросишь