![Чудовище / The Monster [= Пятый вид: Загадочное чудовище; Воскресшее чудовище; Возрождение] - Альфред Ван Вогт](https://cdn.rusbook.su/s20/5/6/7/3/8/56738.jpg)
Голоса - Борис Сергеевич Гречин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Уже выйдя, я сообразил, что ничего не рассказал Яблонскому о намечавшихся «торгах» между моим начальником и моими же студентами. Впрочем, разве я должен был ему об этом рассказывать? Если бы эти «переговоры» хоть каким-то образом угрожали самому декану, я бы сообщил ему, не задумываясь. Увы: рисковали пострадать, похоже, только мои юные коллеги с их возвышенно-невозможными требованиями…
[21]
— Пеший путь от факультета до дома Гагариных занял что-то полчаса, — припоминал Андрей Михайлович. — По дороге я успел съесть пирожок, купленный в уличном киоске. Плохо было питаться урывками, «по-студенчески», но что делать, когда так завертелась жизнь! А я, наивный, в начале апреля ещё надеялся, что лаборатория позволит мне сбросить груз повседневной рутины да отдохнуть хоть немного!
Студенты встретили меня молча и продолжали молчать, когда я занял своё прежнее место в гостиной. Глядели внимательно, выжидающе.
«Ах, да! — спохватился я. — Вы ведь уже проголосовали по… вчерашнему вопросу? Не то чтобы это было моё дело, — пришлось мне сразу оговориться, — но лучше бы поскорей решить, чтобы освободить ум для другого!»
«Обсуждали, но голосование отложили, — ответила Ада. — Вас дожидались…»
«Меня-то зачем, глупые головы! — крякнул я с неудовольствием. — Не могу я решать вместе с вами, не имею права на вас влиять, потому что я не студент, и диплом у меня, случись что, не отнимут. Неужели не ясно?»
«Но своё мнение вы разве высказать не можете?» — возразила староста.
«А вы лучше расскажите, вашбродь, о чём ещё говорили с Карлычем!» — попросил Марк.
«Сергеем Карловичем, — поправил я его, зная, конечно, о безнадёжности моих поправок и, вздохнув, пересказал им мою беседу с деканом: несколько более лаконично, чем вам сейчас. Пассаж про «Общество мёртвых поэтов» их, кажется, не заинтересовал — не ручаюсь, что они даже его поняли, — а вот готовность временно исполняющей обязанности начальника кафедры дать мне три выговора подряд как-то нехорошо, по-боевому оживила.
«Всё ясно: Бугор вас хочет убрать, пока не убрали его! — прокомментировал Кошт. — Конечно, мы едем к нему, и конечно, будем сегодня торговаться! Руки прочь от нашего царя!»
«Тронут вашим беспокойством о моей скромной персоне… Мы?» — не понял я.
«Я и Марк», — пояснила Лина.
«Почему именно вы двое?» — по-настоящему удивился я.
«Потому, — пояснила Ада, иронически поджав губы, — что Лина слегка ревнует своего драгоценного Маркушу к другим женщинам, которые садятся на заднее сиденье его мотоцикла».
«Не только! — возразил Марк, правда, не оспаривая эту догадку. — Потому что Ада — мозговой центр протеста. Если вытурят из вуза нас двоих, она останется».
«И потому ещё, как я понял, — прибавил Алёша, обозначив небольшую улыбку, — что Альберта Игоревна не может быть откровенно грубой. Стойкой, решительной, непреклонной — сколько угодно. Бестактной тоже, пожалуй. Но грубой в настоящем смысле слова воспитание ей не позволит».
«А мне позволит!» — выкрикнула Лина и, как бы для демонстрации своих умений, завернула такую цветисто-трёхэтажную фразу, что все, кроме Марты, рассмеялись — она одна испуганно сжалась.
«Ваша взаимовыручка и, может быть, жертвенность восхищает! — признался я. — Но позвольте-ка! Ведь Ада сегодня пообещала Сергею Карловичу, что воздержится от «демонстраций», а иначе ваша группа не закрывает «автоматом» весеннюю сессию. Именно «демонстрации» и есть ваш главный козырь. Как же вы поедете на эту встречу с заведомо негодным оружием? Ведь это чистый блеф, то есть…»
«… То есть нехорошо? — весело закончила Ада. — Может быть, скажете, неэтично?»
«Вы знакомы, государь, с притчами Рамакришны? — заговорил Алёша. — Не скажу, что я поклонник языческих премудростей, но с одним его поучением никак не могу не согласиться. Некий святой мудрец запретил одной змее жалить. Дети, узнав об этом, стали таскать бедную за хвост и измучили вконец. «Что же ты, матушка? — спросил её тот же самый мудрец, когда увидел змею снова. — Я тебя просил не кусаться, но кто запрещал тебе шипеть?»»
«Тот самый Рамакришна, духовным внуком которого был Кристофер Ишервуд, любовник Уистена Хью Одена, написавший «Одинокого мужчину», бессмертный шедевр гомосексуальной литературы?» — уточнил Тэд. Алёша немного поморщился:
«Феликс Феликсович, не говорите глупостей! — попросил он. — Вы, знаете, сами не отличались, то есть, наоборот, как раз отличились… Какое мне дело до того, кто был чьим любовником? Притча-то совсем не об этом, неужели вы не поняли?»
«Мы поняли, поняли! — подтвердила Ада. — Смотрите, государь, даже отец Нектарий не против! Голосуем?»
Восемь рук, включая осторожную руку Марты, поднялись вверх. Воздержались Иван и Штейнбреннер.
«Я не вижу необходимости в этих торгах, — пояснил «начальник штаба» — и не верю ни в какую быструю эволюцию образовательной системы, тем более под влиянием одного частного микроскопического случая. Овчинка выделки не стоит. Но из общей лодки выпрыгивать не буду».
«А я обеспокоен тем, чем всё может кончиться, — добавил Альфред. — Если бы имелась возможность воспрепятствовать новому назначению господина Бугорина другим, более безопасным для группы способом, я был бы исключительно «за». Хорошо бы даже поискать эти способы, например, направить обращение в общественные приёмные основных политических партий. Тем не менее, прошу не рассматривать мой голос как некую цессию или выход из коллектива. Я принимаю общее решение и готов понести за него свою долю ответственности — в разумных пределах, само собой: я верю, что наши, э-э-э, более активные коллеги не уронят своего достоинства и не опустятся ни до каких насильственных актов, за которые я ответственности нести не желаю и которые не оправдываю, что прошу иметь в виду и по возможности записать в протокол…»
Лина, услышав про протокол, подавилась коротким смешком — и, как это бывало последние дни, её смешок запустил лавину. Смеялись все, а Марк ещё и приговаривал: «Сейчас, Фредя, сейчас будет тебе протокол! Товарищ следователь оформит! «Мною прочитано, с моих слов записано верно»!»
[22]
— После этого, — говорил Могилёв, — мы сразу проголосовали вопрос о дальнейшей повестке дня и большинством согласились на новый суд. Альфред предложил, чтобы этот «суд над мыслями» совершался без всякой привязки к определённому месту или времени, а как бы в Царстве платоновских идей, и не конкретными историческими фигурами, а некими общечеловеческими архетипами, такими, как Солдат, Священник, Профессор и т. п. Был объявлен двадцатиминутный перерыв на подготовку.
«Ваше величество, позвольте, я вас покормлю! — предложила мне Марта. — Я играю Православного Человека, только его надо не играть, а быть им, поэтому мне готовиться не нужно. Я сегодня дежурю по кухне, а все,
