Голоса - Борис Сергеевич Гречин

вы, с вашим опытом, с вашей, как утверждаете, да и вроде бы выходит так, прозорливостью, не могли сообразить, в какое положение ставите Петра Николаевича[97]! Не могли понять, что ваш авторитет привлечёт к этой кровавой фата-моргане новых людей, которые сгинут в чекистских застенках!

ШУЛЬГИН. Пётр Николаевич никак не замешан: в «Трёх столицах» я даю понять, что он не только был против моей поездки, но и якобы вообще о ней не знал.

МИЛЮКОВ. Но он ведь знал?

ШУЛЬГИН. Знал — и пробовал отговорить. Уж, надеюсь, вы простите мне эту невинную ложь: нельзя ведь меня одновременно винить в том, что я пытаюсь бросить тень на одно из наших «живых знамён», и в том, что я лгу про его незнание! Что же до дутости «Треста»… господа, вы и здесь ошибаетесь!

ГУЧКОВ (опешив). Как это?

МИЛЮКОВ. Вы нам это говорите после телеграммы Захарченко-Шульц?

ШУЛЬГИН. Да, после телеграммы — и буду, наверное, утверждать до конца своих дней! Что до этой телеграммы — вы хоть помните, что она была получена три месяца назад? Опперпут даже Марии Владиславовне отводил глаза до недавнего времени! Лишь верхушка «Треста» была перевербована ГПУ — и само слово «перевербована» не отвечает существу дела. Был ли перевербован Якушев? «Надет на крючок», «скован по рукам и ногам» — вот более точные выражения, но в его искренности я не сомневаюсь ни секунды! Господа, Якушев — монархист!

МИЛЮКОВ. Большевик-монархист.

ШУЛЬГИН. Именно.

ГУЧКОВ. Чекист-монархист.

ШУЛЬГИН. Если хотите, да.

ГУЧКОВ. Всё, вами сказанное, заставляет сомневаться, конечно, не в вашей порядочности, но в вашем душевном здоровье — это точно.

ШУЛЬГИН. Я так и знал, что вы в нём усомнитесь… Господа, позвольте же объяснить! Тут уже несколько раз помянули Азефа. А не желает ли никто сравнить игру всей Монархической партии и её руководителей — с игрой Мордко Богрова? Якушев в ваших глазах — марионетка ГПУ. Так ведь и убийца Петра Аркадьевича[98] ради достижения своей гнусной цели стал сотрудником Охранного отделения! Само собой, покойный Опперпут — провокатор…

ГУЧКОВ. Как — покойный? Когда он умер?

ШУЛЬГИН. В прошлом месяце.

МИЛЮКОВ. Где? При каких обстоятельствах?

ШУЛЬГИН. В Витебской губернии недалеко от государственной границы, при попытке покинуть страну, в перестрелке с ГПУ, после неудавшегося поджога общежития чекистов на Малой Лубянке. Мария Владиславовна погибла тоже.

Молчание.

ШУЛЬГИН. Откровенные, идейные провокаторы всё же не поджигают общежития своих соратников, не так ли?

МИЛЮКОВ (с неудовольствием). Вы так любите, Василий Витальевич, говорить очевидности, да ещё и облекать их в формы риторических вопросов… Ваш стиль, должен вам сказать, делает сущей мукой чтение ваших сочинений для умного читателя! Он уже всё давно понял, а вы ещё десять раз ему повторите!

ШУЛЬГИН. Но всё же, господа: меня винят в огрехах стиля или в том, что я заманивал несчастных идейных монархистов в чекистскую ловушку?

Гучков и Милюков переглядываются и пожимают плечами.

МИЛЮКОВ. Вас… будут судить новые поколения, Василий Витальевич. Те, кто получит доступ к архивам, те, кто, наконец, разберётся в этой путаной истории…

ГУЧКОВ… В которой сам дьявол ногу сломит.

МИЛЮКОВ. Вы — безнадёжный донкихот! Вы — романтик на грани безумия! Вы, простите, юродивый Белой идеи!

ГУЧКОВ (вздыхая)… А юродивых не судят. Грешно!

МИЛЮКОВ. Это не про вас ли»… Но чёрт сидит в тебе, Шульгин» писал покойный[99] Пуришкевич? Не сочтите за личный выпад, но что-то есть в вас в глубочайшей степени непонятное, мистическое и… отвратное для рационального человека!

Шульгин отвечает ему насмешливым поклоном, приложив руку к сердцу.

ГУЧКОВ (с тяжёлым вздохом). Чёрт сидит в нас всех, Павел Николаевич. Или, что уж точно, какая-то болезнь, какое-то глубокое неблагополучие, и здесь не нам перекладывать с больной головы на здоровую… Василий Витальевич, благодарим вас за данные разъяснения!

[17]

— Я, конечно, читал стенограмму эксперимента номер девять, — заметил на этом месте автор, — но для меня добрая её половина — китайская грамота! Кто все эти люди, именами которых сыплют ваши студенты? А что касается реплики Альфреда о суде будущих поколений: что же, разобрались будущие поколения в том, чем был «Трест» на самом деле?

— Какое! — рассмеялся Андрей Михайлович. — «Дело ясное, что дело тёмное!» Скорее всего, Дзержинский — а, возможно, и сам Троцкий — действительно вырастил в своей чекистской теплице эту «белогвардейскую розу» — имею в виду Монархическую организацию Центральной России, больше известную как «Трест» — для собственных целей, не исключаю, что как запасное оружие в борьбе со Сталиным. Похоже на то, что входили в «Трест» искренние антибольшевики, ничего не подозревавшие до самого конца, и, вероятно, член руководящего совета организации Александр Александрович Якушев, также известный под фамилией Фёдорова, действительно являлся идейным монархистом. На сотрудничество с ГПУ Якушев-Фёдоров пошёл после грубого нажима, но, даже став агентом, от своих убеждений он, думаю, не отказался. Автор «Трёх столиц» ведь отчётливо ощущал в нём близкого по духу, а Василий Витальевич кое-что понимал в людях! И недаром, наконец, глава «Треста» так беспокоился за жизнь своего гостя, недаром выдохнул, когда «Иосиф Карлович» — фальшивое имя Шульгина при посещении Советской России — пересёк границу в обратном направлении! Но ходил «Иосиф Карлович» действительно по краю пропасти…

Сравнение Якушева с убийцей Столыпина Мордехаем, или Мордко, Богровым, которое пришло на ум Борису, очень умно, едва ли не гениально: думаю, и здесь, и там под маской верного агента скрывалось желание использовать «сатрапов режима» в своих целях. У Богрова это получилось, у Якушева — увы! Не уверен, правда, что нужно об этом сожалеть: террор — скверная штука, а «Трест» перед своей ликвидацией всё больше склонялся к террористическим методам…

— Ах, да! — вспомнил автор. — Тот самый теракт, неудачный поджог общежития ОГПУ, устроенный… простите, забыл имя!

— Неудивительно, что забыли! — откликнулся Могилёв. — У этого человека было не меньше четырёх фамилий: Опперпут, Стауниц, Селянинов, Касаткин — и все, кажется, придуманные, подумайте только! О, это тоже поразительная личность… Погиб он то ли действительно в двадцать седьмом, после того поджога, то ли в сорок третьем в Киеве, как организатор подпольной антифашистской группы, под очередным псевдонимом — Александр Коваленко, он же барон фон Мантойфель… Совсем плохие люди не создают антифашистских групп, разве нет? — Борис в ходе эксперимента задал, помнится, какой-то очень похожий риторический вопрос… Это так,