Голоса - Борис Сергеевич Гречин

«… Но зачем нужен Блейк в контексте разговора об идеологическом наследии Шульгина — уяснить не могу, — продолжал «Фредя», не удостоив нашего «Гучкова» никаким ответом или комментарием. — Разве то, что оба были мистиками, перед чем я пасую: это всё для меня — тёмный лес, так что я даже не в состоянии отличить, к примеру, теософского мистицизма от христианского. Но вы замечали, что люди слишком часто заводят разговор о мистицизме и прячутся в это негодное убежище, как только они исчерпали рациональные аргументы?»

«Нет, не только это сближение! Думаю, дело в том, что Дух Истории так же опасен и непредсказуем, как хищник в джунглях, — пояснил герой сегодняшнего дня. — Что касается разницы между теософским мистицизмом и христианским, то вчера мы на пару с отцом Нектарием составили любопытный диалог, который мог бы произойти между мной и Даниилом Леонидовичем во Владимирской тюрьме. И даже без всякого «бы»: он, или похожий, действительно мог произойти!»

«Если вы его уже написали, зачем читать его вслух? — прагматически заметил Иван. — Или вы хотите услышать, как он звучит, не слишком ли нелепо?»

«Нелепо… — пробормотала Марта. — Для таких как ты, конечно, нелепо…»

В это время в дверь позвонили. Мы все озадаченно переглянулись: неужели родители Гагариных? Их никто не ждал раньше завтрашнего дня.

Тэд поспешил в прихожую — и вернулся с Настей.

«У меня закончилась работа, — пояснила моя аспирантка. — Чтó, мне здесь не рады?»

Алёша открыл было рот, чтобы заверить её в обратном, но тут произошла небольшая примечательная сценка.

Шульгин — продолжаю мысленно произносить его фамилию без всяких кавычек — негнущимися ногами прошёл к «государыне» и, глубоко поклонившись ей, словно повторяя недавний жест Духа Истории перед ним самим, поцеловал её руку.

«Ваше величество сегодня выглядит совсем юной, радостно наблюдать, — пробормотал он. — Мы с вами, если изволите помнить, последний раз виделись в пятьдесят шестом: вы мне приснились за две недели до освобождения из тюрьмы… Меня, государыня-матушка, все эти годы не отпускало чувство глубокой неловкости, даже вины, по отношению к вам лично. Ведь, принимая то злосчастное отречение вашего супруга, мы с Александром Ивановичем — вон он сидит и ухом не ведёт, будто это его не касается! — мы с ним как бы ручались за безопасность всей вашей семьи, в том числе непосредственно за вашу. И, получается, не исполнили обещания! Вы… меня прощаете?»

«Я сама во многом виновата, не мне вас судить, — ответила государыня как будто смущённо. И, слабо улыбнувшись, добавила: — Если, как вы говорите, я вам явилась во сне в пятьдесят шестом, то, конечно, давно простила! Господь с вами, Шульгин: идите с миром».

Лиза, шмыгнув носом, утёрла слезинку, а Штейнбреннер кисло поморщился: мол, снова развели тут мелодраматический театр!

«Ах, да! — девушка, хлопнув в ладоши, тут же превратилась из Александры Фёдоровны в самую обычную Анастасию Николаевну. — Вот зачем я пришла! Вы, господа и товарищи, долго ещё собираетесь работать сегодня? Отпустите, пожалуйста, моего «супруга», — она изобразила в воздухе кавычки средним и указательным пальцами, — прямо сейчас: я купила два билета на вечер камерной музыки, и идти мне, кроме него, не с кем! А если я не буду ходить по концертам, настроение у меня испортится, я с плохим настроением не смогу замещать его лекции и успешно вам «завалю отдел лёгонькой промышленности»! Ну что, никто не против?»

«Неужели вам надо просить нашего общего позволения?» — поразился Алёша (при этом он, правда, как-то опасливо скосился на Марту, будто ожидая, что именно она и будет против). А Марта действительно глядела на мою аспирантку во все глаза.

«Ну, подумай сам! — возразила Ада. — Конечно, надо! Царь не может делать, что ему захочется, он принадлежит народу! Но польза тоже есть: от царя нужно отвести подозрения в… сами знаете, в чём! Анастасия Николаевна, билеты на концерт у вас на руках? Отдайте их царю и возвращайтесь на факультет, на кафедру! — уверенно распорядилась она. — Андрей Михалыч придёт туда же спустя двадцать минут и при всех, публично, пригласит вас на этот концерт, который начнётся сегодня в шесть часов вечера! Нам вообще-то неважно, во сколько он будет, — пояснила она, — но важно, чтобы каждый услышал, что в это время Могилёв находился на концерте вместе с симпатичной девушкой и, значит, не мог дёргать за ниточки своих миньонов, да и вообще ни к чему не причастен! Хорошо я сообразила?»

«Пять баллов тебе», — усмехнулся Марк.

«А по шкале, предложенной братьями Стругацкими в «Трудно быть богом», получаешь девять деци-рэб из десяти», — добавил Иван.

«Почему девять, а не десять?» — почти обиженно уточнила Ада.

«Потому, — пояснил «начштаба», — что вы все — просто дети по сравнению с настоящими мастерами аппаратной интриги, с которыми собрались тягаться. Не преуменьшайте их опыта! На каждую вашу хитрость они могут ответить хитростью в квадрате — ну или, как сказал Бисмарк про Россию, непредсказуемой глупостью».

Предложение отпустить меня было проголосовано и принято большинством. Моя аспирантка при этом юмористически заметила, что лаборатория начинает уже диктовать своим участникам, с кем им встречаться и как вести свою личную жизнь. «Но это ведь не всерьёз, а так — спектакль! — резонно заметила ей Ада. — Если бы вы, Анастасия Николаевна, с Андреем Михайловичем были настоящей парой, мы бы не могли вам ничего запретить, да вы бы нас тогда и не спросили. Правда же?»

Настя открыла рот, чтобы возразить — но, подумав, ничего не сказала.

[25]

— Предложенный план, — вспоминал Могилёв, — мы сразу и воплотили в жизнь. Марк предложил Насте «в одну секунду домчать» её до факультета. Моя аспирантка охотно согласилась. Лина предсказуемо отпустила по этому поводу некое саркастическое замечание. Ада тут же обратила к ней бесстрастно-справедливые упрёки: дескать, как ей не стыдно вмешивать свою необоснованную и пошлую мелкобуржуазную ревность в общее дело?

«Стыдно, — согласилась Лина, — а поделать с собой ничего не могу. Я женщина».

«А я, по-твоему, не женщина?» — поразился наш «Керенский».

«А ты — нет, — подтвердила «Коллонтай». И, может быть, чтобы сгладить впечатление от своих слов, прибавила: — Тебе я доверяю, ты — рабочий человек. Знаешь что, Ада? Езжай-ка к Бугорину сегодня вместо меня! Слова не скажу».

Тэд немедленно предложил своей сестре гримировать её под Лину, чтобы затруднить её узнавание. На коротко стриженую голову, заявил «князь Юсупов», прекрасно садится любой парик, а добавить пару штрихов косметики к её бледному лицу — и девушка полностью перевоплотится. Ада немного поотбивалась — ей претила любая театральность, — но сдалась под соединённым девичьим