Единственная женщина - Анна Берсенева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Мы говорим о разных вещах, — подумала Лиза. — Что за его право, причем здесь Звонницкий?»
— Юра поступил так, как не должен был поступать, — продолжал Неделин. — Почему я не вправе был ему это доказать?
— То есть — как? — тихо спросила Лиза. — Как вы доказывали ему, что он был не прав?
— Ну да, я попросил Звонницкого начать работать у Юры — неплохо работать, заметьте! И сказал ему: сделай так, чтобы он понял! Ты ведь будешь владеть полной информацией, а наших людей можно найти везде, в самых влиятельных сферах. Пусть обрываются связи, которые он считает важными, пусть не удаются проекты… Он должен понять, каких людей отбросил, словно отработанный материал! Я уверен, что имел право на эту месть!..
— И до чего же вы хотели все это довести? — Лиза чувствовала, как шершавый комок подкатывается к горлу. — Какого результата вы ожидали, когда давали это задание вашему Звонницкому?
— Я же сказал… — Стекла блеснули в очках Неделина. — Хотя нет, я ничего не сказал! Это долгая история, Лиза — вы разрешите вас по имени называть? — Она кивнула. — Так вот: в свое время нас многое связывало с Юрой. Я познакомил его с людьми, которые казались мне достойными его внимания. И когда начались все эти перестроечные дела, я просил его: сохрани этих людей, ты можешь это сделать! Они не приспособлены к ситуации выживания, они просто утонут. Ты должен их вытащить! А он бросил их, просто бросил на произвол судьбы — вот вкратце и все.
— И вы решили отомстить ему? — спросила Лиза.
В том, что говорил Саша, была его правда — наверное, Юра не видел ее, не чувствовал; наверное, он со своей правдой был виноват перед этим человеком, и, может быть, тот действительно имел право на месть. Но Лиза ясно, как в замедленном кино, видела сейчас перед собою другое: пистолет в руке Подколзева, вырываемая из петель балконная дверь, и — кровавая пена на Сережиных губах…
— Я не знаю, надо ли называть это местью, — усмехнулся Саша. — Я хотел ткнуть его носом кое во что и показать, чего он стоит без тех, от кого так легко отказался.
— А вы знаете… — Лиза едва могла говорить от волнения; она с ужасом ощутила, как начинает ходуном ходить ее живот, и невольно придержала его рукой. — А вы знаете, Саша, да вы хоть догадываетесь, кого спустили на него на самом деле? Вы знаете, кого вывел на Юру этот ваш Звонницкий, которому вы дали такое воспитательное поручение?
Саша смотрел на ее живот испуганными глазами.
— Не волнуйтесь так, пожалуйста, — попросил он. — Я думаю, вам просто нельзя так волноваться!
— Нельзя! — Она почти кричала, отпугивая старушек с внуками. — А Сереже можно было? Вы хотели, чтобы Юра был таким, а не другим, вы хотели, чтобы он защищал каких-то людей — может быть, вы были правы, я не знаю! А Сережа ничего от него не хотел и не требовал никого защищать — он сам его защитил, и он погиб, а вы живы, и читаете мне тут дешевую мораль о том, что такое хорошо и что такое плохо!
Голос ее сорвался, и, закрыв лицо ладонями, Лиза разрыдалась.
— Что-о?! — Саша присел на корточки перед скамейкой, быстро снял очки и попытался их протереть рукавом рубашки; руки его дрожали. — Вы о ком говорите, Лиза, — о Сергее Псковитине?!
Она кивнула, не в силах сдержать слезы и произнести что-то внятное.
— Вы извините, я понимаю: вы сейчас не можете мне объяснить… Я догадываюсь: произошло что-то ужасное, чего я совершенно не предвидел!.. — Голос его переменился: из него напрочь исчезли нотки насмешливой иронии; даже той уверенности в себе, которую сразу почувствовала Лиза, совсем не было слышно теперь. — Но я же не хотел… Я же все продумал, все это должно было пройти спокойно — ну, может быть, ударить по его благосостоянию, но ведь не более того! Что же случилось, что?
Он спрашивал словно бы самого себя — видя, что Лиза не в состоянии ему ответить.
— Знаете что, — вдруг сказал он. — Давайте-ка я вас домой отвезу. Нельзя вам здесь оставаться в таком состоянии!
— У меня машина за углом стоит, — выдавила наконец Лиза. — Я сама доеду.
— Ну и у меня тоже права с собой, — невесело улыбнулся Саша Неделин. — Или вы боитесь, что очки? Довезу, не бойтесь — поехали.
Машину он вел умело, хотя и не было в его езде той рисковой точности, которая волей-неволей появляется у московских водителей.
Они ехали в полном молчании.
— Вы простите меня, Лиза, если можете, — вдруг сказал Саша. — Как это вам в голову пришло меня разыскать? А я ведь так давно за ним наблюдаю…
— Не говорите об этом, — оборвала его Лиза. — Я не могу об этом слышать!..
— Да, извините.
Он снова замолчал, и вдруг Лиза поняла, что он тоже думает о Сергее…
— Знаете, Саша, — сказала она в конце Кутузовского. — Я, пожалуй, сама дальше поеду. Мы ведь за городом живем, за Барвихой в сторону еще, и автобусы к нам не ходят. Как вы потом возвращаться будете?
— Узнаю Юру, — улыбнулся Саша. — Никогда не тянуло его в город. А меня, знаете, наоборот — всегда тянуло в Москву! Я ведь тогда уехал, вернулся в Новосибирск — такое было ощущение жизненного краха, когда Юра так круто повернул нашу с ребятами жизнь… А сейчас вот вроде возвращаюсь. Проект есть интересный с Кузьменковым… Сделаем — может, еще что-нибудь появится. Извините, — спохватился он. — Я вас утомил этими разговорами. Вы когда родить собираетесь, Лиза?
— Скоро. Через неделю.
— Он, наверное, рад. По-моему, он должен хотеть ребенка, вообще — любить детей. Хотя — ведь я таких подробностей о нем не знаю…
Ей показалось, что в голосе Саши мелькнуло сожаление — о том, что не знает…
Он вышел из машины у Поклонной горы, и Лиза видела, что он смотрит ей вслед, стоя у края тротуара.
Может быть, этот разговор все и ускорил.
Той же ночью она проснулась от того, что привычные короткие сжатия, во время которых живот становился твердым как камень и перехватывало дыхание, — почему-то не проходили. Боль длилась всего несколько секунд, потом отпустила — да это была и ненастоящая какая-то боль, только предвестье боли.
Но Лиза сразу поняла, в чем дело.
— Юра. — Она осторожно потрясла его, спящего, за плечо. — Проснись, пожалуйста. По-моему, лучше поехать в больницу сейчас — пока еще доберемся…
Ей показалось, он вовсе и не спал — так стремительно он сел на кровати.
— Что — уже рожать поедем? — спросил он.
— Ну, ты рожать-то не будешь, — невольно улыбнулась Лиза. — Подождешь только, пока я рожу — и то на улице.
На улице уже стоял настоящий, почти зимний, ноябрьский холод. Небо было усыпано холодными, острыми звездами, и, словно звезды, холодно переливалась изморозь на траве у крыльца.