Из истории русской, советской и постсоветской цензуры - Павел Рейфман

Позиция «Отечественных записок» несколько меняется в конце 62. — начале 63 гг., при усилении реакции. Редакция, не желая вступать в конфликт с властями, продолжая нападки на «нигилистов», все же не хочет компрометировать себя перед читателями, терять их доверие. Поэтому высказывается мнение, что нынешнее время неблагоприятно для литературы, а правительство неблагосклонно к ней. Осуждается приостановка «Современника» и «Русского слова», осторожно говорится и о «Временных правилах», о том, что подобные действия правительства лишь укрепляют «нигилизм», не достигая цели; они же не позволяют «честной литературе» (имеется в виду и собственное издание — ПР) бороться с гонимым течением; свобода же слова, по мнению редакции, приведет к падению «нигилизма», как только тому дадут возможность высказаться.

Щедрин в возобновившемся после приостановки «Современнике», в «Нашей общественной жизни» (63 № 1), с иронией пишет о позиции редакций «Русского вестника» Каткова и «Отечественных записок» Краевского: оба журнала считают успехи «нигилизма» чуть ли не результатом предупредительной цензуры; с отменой ее «нигилизм» исчезнет: «Радуемся его (Каткова-ПР) радости и будем ожидать».

Несколько иная точка зрения высказывалась славянофильской редакцией газеты «День», в передовой № 31 за 62 г., написанной И. С. Аксаковым. В ней говорилось о том, что мнение о пользе свободы слова и вреде цензуры стало общим местом; нет ни одного разумного человека, который объявил бы себя врагом такой свободы (196). Автор присоединялся к этому мнению, утверждая, что стеснения печати гибельны для самого государства; цензура — орудие стеснения слова — опасное для государства учреждение; она не может остановить мысль, но порождает в ней раздражение и противодействие (196). По словам Аксакова, во взаимных отношениях общества и государства свобода слова имеет большое значение; она — залог нормальной общественной деятельности; всякое ограничение печати, стеснение ее — нарушение правильных отправлений общественного организма; возможные злоупотребления словом дела не меняют (ведь нельзя всем связать руки из-за того, что кто-то ими совершает преступления).

Разговор о цензуре Аксаков продолжает и в следующем номере, в передовой № 32 «Дня» (Лемке находит ее блестящей). В ней ощущается. искренняя приверженность к свободе слова. Автор предлагает ввести в Свод законов пункт, где свобода печатного слова объявляется «неотъемлемым правом каждого подданного России» (курсив Аксакова — ПР). Он дает краткий проект постановления о печати: право на свободу слова и ответственность за него; преступные действия печати подлежат единственно ведению судов; суд не мыслим без присяжных, которых пока не существует, его необходимо создать; обвинения против печати выдвигают министры полиции или внутренних дел, а суд разбирает такие обвинения и выносит решения. Довольно смелые предложения, во всяком случае искренние. В заключение Аксаков просит высказывать критические замечания на его предложения. И всё же он тоже не выходит за рамки критики современной цензуры и проповеди ее улучшения правительством.

Примерно так же, даже с несколько большей оппозиционностью, цензура осуждается в журнале братьев Достоевских «Время». В статье «Законы о печати во Франции» (62 № 6?) содержится суровая критика этих законов. Они сравниваются с веревкой, распущенной настолько, чтобы удавленник не сразу задохнулся. В России закон о свободе печати совершенно необходим. Всякий имеет право писать, печатать, издавать всё, что хочет. Правительство может рассчитывать на здравый смысл своих подданных и не имеет повода опасаться ни за себя, ни за граждан. Более того, оно нуждается в проявлении общественного мнения, чтобы принимать меры и постановления, необходимые для общего блага (197). По мнению редакции, печать не руководит общественным мнением, она — при непременном условии свободы — его следствие; правительство представляет общественное мнение и поэтому должно находить в печати полезные для своего дела указания. На опыте французских законов о печати, опровергается мысль, что общественное мнение можно истребить, подавить запретными мерами. Каждый опытный машинист мог бы объяснить Наполеону III неблагоразумие его действий: стенки парового котла выдерживают большое давление, но всему есть мера; если закрыть все предохранительные клапаны — произойдет взрыв.

Но и в этой статье все же высказывалась надежда, что русское правительство не пойдет по пути французского, что ему можно будет доказать необходимость свободы печати, и оно даст такую свободу. Тем не менее. Валуев был весьма недоволен суждениями и сравнениями «Времени». Он сообщал Головнину, что такие суждения имеют целью вооружить публику против существующего в России порядка цензурного контроля, заранее настроить ее против готовящегося правительством нового цензурного устава. На самом же деле разница между высказываемыми в печати точками зрения, при всем отличии их, была не столь значительной. Антонович в «Современнике» отмечал непрактичность, нежизненность высказываемых во «Времени» иллюзий, «которые пишутся лишь для собственного удовольствия сочинителей и развлечения читателей» (198).

Подведем некоторые итоги: все перечисленные выше периодические издания, участвовавшие в обсуждении, в основном, критиковали цензуру, требовали изменения ее, облегчения положения печати, иногда более или менее искренне, иногда демагогически, лицемерно, с замаскированным оправданием цензурных преследований. Прямо против свободы слова не выступал почти никто. Но одновременно все утверждали, что цензурная реформа приведет к укреплению существующих основ, что русское самодержавие хочет и может ввести законы, обеспечивающие свободу печати, что она сама должна помочь правительству в обсуждении и подготовке таких законов.

Глава шестая. “ Песни о свободном слове». Часть вторая

(: …И два шага назад)

Революционные демократы о проектах преобразования цензуры. Статья Чернышевского «Французские законы по делам книгопечатания». Пожары и прокламации. Разные версии, объясняющие их. «Молодая Россия». Поворот к реакции, не только правительственный, но и общественный. Нигилисты превращаются в титулярных советников. Временная приостановка «Современника» и «Русского слова“. Арест Чернышевского, Писарева, других революционных демократов. Падение авторитета Герцена. Щедрин и Герцен об изменении атмосферы. Проблема позиции революционных демократов (слабые и сильные стороны). Вопрос о революционной ситуации в России 60-х гг. Правительственная газета “ Северная почта». Газета «Наше время». «Временные правила» 62 г. Проект цензурного устава, подготовленный комиссией Оболенского. Критика его Николаи. Отмежевание Головнина. Щедрин о проекте устава. Передача цензуры в министерство внутренних дел. Вторая комиссия Оболенского. Усиление влияния реакционной журналистики. Разжигание слухов о поджигателях. Новые нападки на Герцена. Роль Каткова. Польское восстание 63 г. Антипольская кампания Каткова. Конфликт его с правительственными кругами, с Валуевым и Головниным. Приостановка славянофильской газеты «День». Прекращение газеты «Современное слово». Лишение В. Корша права издания «Санкт-Петербургских ведомостей». Запрещение газеты «Москва». Утверждение закона 6 апреля 65 г. (указ «О даровании некоторых облегчений и удобств отечественной печати»). Более поздние дополнения, ужесточающие закон. Покушение Каракозова. Усиление реакции. Запрещение «Современника» и «Русского слова». Отставка Головнина, позднее Валуева. Покровительство царя Каткову. Назначение министром просвещения Д. Толстого — поклонника и единомышленника Каткова, а начальником Главного управления по делам печати Лонгинова. 1-го марта 81 г. народовольцы убивают Александра II. Начинается новый период. Царем становится Александр III.

Иная точка зрения высказывалась в демократических изданиях, особенно в «Русском слове» и «Современнике». Редакции двух последних журналов не хотели, да и не успели прояснять свою позицию (приостановлены на 5-м номере). Они вообще не касались вопросов цензурного законодательства в России, останавливались только на французских законах о цензуре. Основная их мысль: свобода слова несовместима с реакционными правительствами, а правительства такого рода в свою очередь несовместимы со свободой слова, могут существовать лишь обуздывая ее; обсуждение вопроса о цензурных законодательствах в разных стеанах практически не может воздействовать на проведение цензурной реформы в России, но может быть полезно для прояснения сути вопроса. Такая основная идея статьи И. П. Рагодина (Писарева) «Очерки из истории печати во Франции», напечатанной в «Русском слове» (62 г. т. 6–5): Человеческая мысль не зависит от наших личных капризов и внушений. Она создает писателей, формирует направления. Поэтому предупредительные законы едва ли могут изменить течение идей, сообщить им то или другое произвольное направление (199). Намек, что новый устав ничего не изменит. Такова неизбежная участь всевозможной цензуры (200). Писарев дает обзор французских цензурных постановлений Наполеона III и его министра Персиньи. По его словам, при сравнении предупредительной и карательной системы, без сомнения, предпочтение следует отдать последней. Но несостоятельна и французская карательная система. Если выбирать меньшее из зол, то следует остановиться на законе, по которому литература ответственна перед судом присяжных, без вмешательства администрации. Под такими высказываниями Писарева могли бы подписаться редакторы не только либеральных, но и консервативных изданий. Как говорилось выше, все они считали цензурные изменения необходимыми. Но главный смысл статьи Писарева к этому не сводился. В ней шла речь о несовместимости самодержавного неограниченного правления и свободы слова, о тщетности надежд на правительство: «Правительство ненавидит самую свободу мысли; его тревожит самое безвредное проявление этой свободы; оно боится простых выводов здравой логики, потому что его существование, его происхождение, его действия во всех отношениях противоречат этим простым выводам». Писарев относит свои доказательства к французскому правительству, но в первую очередь имеет в виду русское. Он связывает свои размышления с обсуждением в печати предстоящей цензурной реформы в России, но не разделяет надежд, что такое обсуждение сможет сыграть какую-либо положительную роль, повлиять на проводимую реформу: «Я очень хорошо знаю, что мой практический вывод на самом деле не может иметь никакого практического значения».