Из истории русской, советской и постсоветской цензуры - Павел Рейфман

Нечаев и члены его группы, тайного общества «Народная расправа», убили слушателя Петровской земледельческой академии И. И. Иванова, обвинив его в измене, в которой тот был неповинен (но он противился диктаторским замашкам Нечаева, который хотел к тому же «связать» членов группы пролитой кровью). Программой «Народной расправы» являлся «Катехизис революционера», написанный Нечаевым: «Польза революционного дела» должна стать единственным мерилом действий; ради нее оправдывалось применение всех средств, допустимость иезуитской тактики; цель же — разрушение существующего порядка: «Наше дело — страшное, полное, повсеместное и беспощадное разрушение».

Убийство Иванова было совершено 21 ноября 69 г. Процесс над нечаевцами, первый гласный политический процесс в России, происходил в 71 г. Он широко освещался в русской и зарубежной прессе. За ним внимательно следил Достоевский, как и многие другие писатели (сам Нечаев бежал за границу, но в 72 г. был выдан швейцарским правительством русским властям, осужден и умер в Петропавловской крепости 21 ноября 82 г., уже после убийства Александра II). Как известно, Достоевский использовал материалы дела Нечаева как основу романа «Бесы», романа злободневного, тенденциозного, местами сбивающегося на памфлет, карикатуру. Нельзя, конечно, принимать изображенных в «Бесах» персонажей за объективную характеристику их прототипов. Тем не менее «Бесы» в советское время не популяризировались. Аналогии с современностью звучали довольно отчетливо. Власти опасались, что читатель будет судить о революционном движении 1860-х гг. по роману Достоевского. Мне случайно где-то в конце 1960-х — начале 70-х гг. пришлось присутствовать на заседании в Пушкинском доме, где обсуждался план 30-томного полного собрания сочинений Достоевского. Шли споры, следует ли печатать роман «Бесы». Всё же решили печатать. А примечания, планы, варианты, наброски вынести в отдельный том. Опасения были не беспредметны. При всей памфлетности «Бесы» создавали во многом верную картину крайнего русского радикализма, противоречащую официальным советским оценкам. И в этой картине довольно значимое место занимал Чернышевский, его роман «Что делать?» Последний упоминается в «Бесах» неоднократно. По мнению Достоевского, именно с Чернышевским, его книгой связана нечаевщина, Петр Верховенский. В одном из эпизодов повествователь видит на столе раскрытую книгу, роман «Что делать?» и называет его «катехизисом» «визжавших» (явное сопоставление с «Катехизисом революционера» Нечаева) (т10, 238). Думается, что и на самом деле определенная перекличка есть. Кстати, Нечаев (прототип Петра Верховенского) разделял веру Чернышевского в близость и реальность революции, разделял в 69 г., когда от так называемой «революционной ситуации» и следа не осталось. В черновых набросках Достоевский пишет об этом, вновь сближая Петра Верховенского с Чернышевским и его единомышленниками: «Необыкновенный по уму человек, но легкомыслие, беспрерывные промахи даже в том, что бы он мог знать<…>Если б он был с литературным талантом, то был бы не ниже никого из наших великих критиков-руководителей начала шестидесятых годов. Он писал бы, конечно, другое, чем они, но эффект произвел тот же самый. Разумеется, я тут ни слова про нравственность <…> Только странно всё это: он ведь серьезно думал, что в мае начнется, а в октябре кончится. Как это назвать? Отвлеченным умом? Умом без почвы и без связей — без нации и без необходимого дела?» (т.11, с.303).

Следует учитывать, что для людей типа и времени действия Чернышевского взгляды, о которых говорит Достоевский, — теория. Они принадлежали к тем историческим деятелям, которые за свои идеи проливали собственную кровь, отдавали собственную жизнь, а не чужую. В их теории они наделяли своих героев теми качествами, которыми сами не обладали, к их чести. Но эта теория позднее стала основой деятельности тех, кто решил ее воплотить на практике, и воплотил. Начиная с Нечаева, его единомышленников до их последователей на многие десятилетия. Да и с Нечаевым было не так просто. Проведя долгие годы в крепости, в нечеловечески тяжелых условиях, распропагандировав охрану и подготовив побег, он отказался от него, чтобы не сорвать покушения на Александра II и погиб в неволе.

Всё это вносит довольно существенные поправки в привычные представления о революционных демократах. Их действия (хотя не только они) во многом изменили обстановку к худшему. Правительство проводит, при одобрении значительной части общества, ряд репрессивных мероприятий: закрытие отдела для учащейся молодежи при «Литературном фонде», «Шахматного клуба», воскресных школ, ряда периодических изданий (см. воспоминания Л. Ф. Пантелеева 185–188). Исследователь С. С. Татищев в книге «Император Александр II. Его жизнь и царствование» (Т. 1–2. 1903–1911) пишет, что следственной комиссии по розыску авторов прокламаций и других революционных изданий не удалось открыть непосредственных поджигателей, но обнаружены вредные влияния учения, даваемое литераторами и студентами мастеровым и фабричным в воскресных школах, открытых за последние два года в Петербурге и других городах, сношения многих сотрудников журналов с лондонскими эмигрантами и др. Высочайше повелено закрыть все воскресные школы до пересмотра положения о них. Арестовано несколько лиц, в том числе Чернышевский — влиятельнейший из писателей так называемого. передового направления (в июле 62 г.). Многие недовольны этим, о чем пишет и Никитенко. 3 июня 62 г. арестован Писарев (188). 19 июня приостановлены журналы «Современник» и «Русское слово», газета «День» (179). Приостановка первых двух еще понятна: радикальные издания, ведущие сотрудники которых (Чернышевский, Писарев) арестованы. Славянофильский же «День» попал, как кур в ощип. Впрочем, некоторые причины для приостановки у властей имелись, о чем пойдет речь далее.

Надо отметить, что испуг перед крайним радикализмом заметен в произведениях многих писателей, отнюдь не реакционных. Он ощущается в романах «Дым» Тургенева, «Обрыв» Гончарова, «Некуда» и «На ножах» Лескова. Я уже не упоминаю об явно антинигилистических романах Клюшникова, Крестовского, Маркевича. Знаменательно, что антинигилистический роман возникает как раз в рассматриваемое время и в нем отражается, помимо прочего, изменение общественной атмосферы, имеющее довольно серьезные причины.

Вернемся к политике властей в области печати. В 1862 г., параллельно с обсуждением вопроса об изменении цензуры, министерство внутренних дел осуществляет свой давний замысел — издание правительственной газеты.1 января выходит первый номер «Северной почты», ежедневной газеты, печатавшейся в Петербурге в 1862-68 гг. В 69 г., после отставки Валуева, она переименована в «Правительственный вестник». Он издавался до 1917 г., но ставил перед собой совсем другие задачи: знакомил с официальными известиями, не претендуя на роль определяющего направление прессы и общественного мнения.

«Северная почта» — одна из первых официальных газет общероссийского масштаба. Считалась она газетой министерства внутренних дел, но сфера её деятельности была значительно шире. До неё печатались лишь издания отдельных правительственных ведомств, учреждений. Название её не новое. Так называлась газета, выходившая при почтовом департаменте в 1809-19 гг. Но замысел новой «Северной почты» был совсем иным. Он возник во второй половине 50-х гг., связан с обстановкой готовившихся реформ и обсуждался, в частности, летом 59 г. (Лемке358).

Первым редактором «Северной почты» назначен Никитенко, автор уже знакомого нам дневника. Его записи дают ясное представление о замысле новой газеты. При создании её ставилось две основные задачи. Первая — знакомить общество с правительственной программой и пропагандировать ее. Вторая — бороться с оппозиционной прессой, легальной и нелегальной, с заграничными изданиями (в первую очередь Герцена), с прокламациями и т. п. Газета состояла из двух частей: Официальной и Неофициальной. В первой печатались придворные известия, правительственные распоряжения, приказы по министерству внутренних дел, позднее — и по министерству финансов. В неофициальной части публиковались внутренние и заграничные известия, коммерческие телеграммы, объявления. По замыслу, газета должна не только знакомить ее читателей с правительственной точкой зрения, но и стать своеобразным камертоном, по которому бы «настраивались» остальные периодические издания.

Никитенко писал в дневнике о том, что Валуев в 1861 г. предложил ему редактировать газету, которая с будущего (62) года начнет издаваться при министерстве внутренних дел. Никитенко сообщает о свидании с Валуевым, во время которого он сказал министру, что направление газеты должно быть умеренно-либеральным и спросил Валуева, соответствует ли это видам правительства. Тот отвечал утвердительно, но добавил, что нужно действовать осторожно, т. к. правительство еще само не уяснило своих видов (236). Через несколько дней Никитенко вновь встретился с Валуевым и подал записку с рядом условий, на которых должно основываться издание газеты. Валуев при Никитенко прочитал записку и согласился с ней. Никитенко же согласился быть редактором: «попытаюсь осуществить мою заветную мысль о проведении в обществе примирительных начал» (236). Он отправляет Валуеву проект объявления об издании «Северной почты». Валуев приглашает его к себе на следующий день. Там он извещает Никитенко, что докладывал царю о газете, о назначении Никитенко редактором; царь согласился на это «с особенным удовольствием». Никитенко говорит министру о необходимости в газете правдивости. Валуев отвечает: «это быть иначе не может». Торжественно уверяет, что министерство ничего противного не потребует (241). Товарищ министра внутренних дел, А. Г. Тройницкий, назначенный посредником между министерством и «Северной почтой», должен доставлять из министерства для нее материал (242). Происходит встреча Никитенко с И. А. Арсеньевым, тоже ставленником Валуева, редактором по литературному отделу (248). Как раз в это время Головнин назначен министром просвещения. Как-то и на него нужно ориентироваться. Никитенко рьяно берется за дело. Беспокоится по поводу газеты: надо уладить много мелочей. Докладывает о ходе дел Валуеву, проводит совещание с редакторами отделов. Последняя запись в дневнике за 61 г. полна оптимизма, о делах по редакции. (251-52).