День восьмой - Торнтон Найвен Уайлдер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лансинг затаил дыхание.
– Теперь Энн! Могу предположить, что ты уже не чувствуешь ее привязанности. А знаешь почему? Потому что ты по-прежнему относишься к ней как к хорошенькому кукленку. Ты не заметил, что девочка выросла, и скоро станет девушкой, и будет большой умницей. Ей хочется, чтобы с ней обходились как со взрослой. Мой отец допустил в отношении меня такую же ошибку. Я тоже была младшей в семье. Он называл меня своей маленькой пичужкой и все время сюсюкал со мной. Я страшно злилась и избегала его. Он изменил свое поведение лишь после того, как увидел, на что я способна в лавке. Сейчас мы с ним большие друзья. Ты же читал его письма. Он скучает по мне, а я скучаю по нему.
– Стейси!
– Ты спросил, бываю ли я счастлива хоть иногда. Да, бываю, и очень часто, потому что у меня есть муж и трое замечательных детей. И мне хочется, чтобы и ты был счастлив.
Лансинг в замешательстве огляделся, потом уткнулся лицом в поднятые колени и с жаром воскликнул:
– О, Стейси, я хочу выздороветь! Я так хочу поправиться!
Она поднялась и поцеловала его в лоб.
– Тебе уже лучше: этой ночью ты даже поспал. Даст Бог, сумеешь поспать пару часов и сегодня. Я буду рядом. Сейчас переставлю лампу на сервант.
Он проспал до пяти, а проснувшись, съел свою четырехчасовую кашу и опять заснул. Проснулся Лансинг в половине восьмого, бодрый и уверенный в себе.
– Джордж сходил к Эшли?
– Брек, утром я нашла записку на туалетном столике. Джордж уехал на несколько дней.
– Но ведь до восьми пятнадцати нет поездов.
– Боюсь, он уехал товарняком.
– А где девочки?
– В восемь пятнадцать поедут в Форт-Барри, на церковную службу.
– Попроси, чтобы зашли ко мне на несколько минут перед выходом из дома.
Около восьми Фелисите и Энн переступили порог его комнаты, одетые в воскресные платья для посещения церкви. Он смотрел на дочерей так, словно увидел их впервые, и не знал, что сказать. Девочки тоже молчали, удивленно рассматривая его, и ждали. Юные леди напомнили ему молоденьких ланей, в которых он когда-то стрелял.
Наконец Лансинг нашелся:
– Что ж, удачи вам.
– Да, папа.
– Там на серванте лежит доллар. Возьмите его и положите в церкви на тарелку для пожертвований.
– Да, папа.
– Вы успеете по пути на станцию зайти к Эшли?
– Да, папа.
– Пригласите Джека и миссис Эшли прийти к нам сегодня вечером, в половине пятого. А теперь идите. Вы хорошие дети. Папа вами гордится.
Показания девочек весьма серьезно отразились на формулировке обвинения. Они передали приглашение Джону Эшли, не упомянув, однако, про оружие. Обвиняемый спокойно все объяснил: он решил, что его приглашают поупражняться в стрельбе, как это бывало обычно в «Сент-Китсе» воскресными вечерами. Таково было изначальное намерение или нет, но Брекенридж Лансинг, увидев ружье в руках гостя, отправил жену в дом, чтобы принесла его оружие. Мужчины подбросили монетку, и Эшли выпало стрелять первым. Даже в мае сумерки быстро накрывают долину, в которой расположен Коултаун. Лансинг уже подустал, начинало смеркаться, и во время третьего раунда стрельбы он был убит.
На следующий день в тот же самый час в город прибыл брат Брекенриджа Фишер – лучший адвокат северной Айовы, чтобы провести необходимую подготовительную работу, что и сделал по высшему разряду. Члены братств при полном параде пришли в баптистскую церковь. Оркестр Общества взаимопомощи на улице исполнял траурный марш из оратории Генделя «Саул». Джон Эшли мог слышать его из своей камеры. Представители дирекции шахт, все в шелковых цилиндрах, приехали из Питтсбурга, чтобы поприсутствовать на службе. Две церковные скамьи были отведены для мастеров и бригадиров с шахт «Блюбелл» и «Генриетта Б. Макгрегор». От панегириков покойному могло расплавиться даже каменное сердце, но они, однако, не произвели никакого впечатления на Вильгельмину Томс. Коултаун еще не видел таких похорон.
Фишер Лансинг участвовал в нескольких важных судебных процессах в Айове, но возвращался в Коултаун через каждые две недели, чтобы надавить своим авторитетом на дело Эшли. В первые недели после начала суда большинство горожан полагали, что смерть Лансинга будет признана несчастным случаем, как результат отказа механизма ружья Джона Эшли. Неприязнь к обвиняемому появилась позже и начала проявляться постепенно. Фишер нанес визиты всем первым лицам в городе, каждый вечер приходил в таверну «Иллинойс» и разглагольствовал: «Я сам прослежу, чтобы этот сукин сын получил свое, пусть даже это будет мое последнее дело. Пятнадцать лет он пытался сковырнуть моего брата с его места, и в конце концов, просто убил, гнусный скунс. Джесс Уилбрахем и доктор как его там продолжают твердить про неисправное ружье – чушь собачья! Мы в Айове не позволяем заниматься такими глупостями. Нет, сэ-э-эр, шалишь! Не позволяем!»
Когда начался отбор присяжных, Юстейсия обнаружила у своих дверей первое из серии анонимных писем и была благодарна этому обстоятельству. Письма подготовили ее к предстоящему опросу в зале суда. Она ясно и с полным спокойствием заявила, что ее муж ни разу даже не намекнул на то, что Джон Эшли мог неприязненно относиться к нему. («Благодарю вас, миссис Лансинг».) В тот вечер, когда произошел несчастный случай, мистер Эшли видел, что ее муж не вполне пришел в себя после длительного недомогания и предложил ему отложить стрельбу, но Брекенридж настоял, чтобы они провели несколько раундов. («Благодарю вас, миссис Лансинг».)
Как душеприказчик брата Фишер Лансинг обошел всю усадьбу «Сент-Китс» и на глазок оценил ее. Управляющая шахтами компания еще на пять лет продлила Юстейсии право бесплатно проживать в доме. Бо́льшая часть мебели принадлежала ей. В коттедже Фишер наткнулся на чертежи каких-то механизмов.
– Что это, Стейси?
– Они вместе что-то изобретали.
– И у них получилось?
– Не знаю, Фишер. Если что и получилось, то это заслуга Джона Эшли.
– Чертежи выполнены очень качественно. Брек на такое не был способен. На это получены патенты?
– Нет. Они все собирались, но так и не обратились в
